Аксель Одельберг - Невыдуманные приключения Свена Хедина

Это стало событием, привлекшим всеобщее внимание. На обратном пути через Южно-Китайское море, Индийский океан и Суэц экипаж «Веги» торжественно встречали и чествовали в каждом порту. За несколько недель до прибытия «Веги» в Стокгольме начали готовиться к приему возвращавшихся на родину героев — великий день для всей нации.

Хедин во все глаза смотрел на «Вегу». Корабль медленно скользил вверх по проливу Стрёммен, направляясь к якорной стоянке перед дворцом. Якорь «Веги» плюхнулся в воду, и буря аплодисментов разнеслась над водой. На фасаде замка светились звезда и имена членов экипажа «Веги».

Впечатление от возвращения «Веги», овации ликующих толп, встречавших Норденшёльда, определили жизнь Хедина. Это событие зажгло в нем честолюбивое желание стать великим исследователем и добиться того, чтобы в один прекрасный день его самого встречали так же торжественно, как и Норденшёльда тем незабываемым апрельским вечером 1880 года. «Меня тоже когда-нибудь будет встречать весь Стокгольм», — подумал он тогда.

Сейчас мечта сбывалась.

Вечером 15 января 1909 года он поднялся на борт парохода «Буре-2» в Обу. На следующее утро «Буре» ненадолго лег в дрейф у острова Фурусунд. Хедин сошел в шлюпку. От Фурусунда он собирался отправиться в Стокгольм на следующее утро на лоцманском судне.

Любой другой человек, но только не Хедин с его самолюбованием и склонностью к театральности спокойно приплыл бы в Стокгольм на «Буре». Возникает закономерный вопрос: зачем Хедин затеял замену корабля? Дело в том, что лоцманское судно, как и корабль Норденшёльда, называлось «Вега».

На Фурусунде Хедин переоделся, готовясь к предстоящему выходу на сцену, во фрак и цилиндр. По заранее согласованному расписанию «Вега» должна была появиться у Национального музея в половине второго. Хедин стоял на капитанском мостике и смотрел на берег, пока «Вега» плыла мимо Лидингё, пересекала Малый Вертан и огибала Блокхусский мыс. Хедин был счастлив, он возвращался домой.

«Это самое красивое из всего, что я видел за время моих странствий», — думал он, наслаждаясь зимним видом на Южные холмы, Старый город, набережную Шеппсбрун и за ней силуэты церквей Немецкой, Большой и Ридархольм.

За предшествующие шестнадцать лет десять Хедин провел за границей, но уж в чем, в чем, а в космополитизме обвинить его было нельзя. Хедин скорее был великошведским национал-романтиком, он считал, что быть шведом и душой и телом — высшая добродетель.

«Вега» плыла по Стрёммену, льдины постукивали о борта корабля, кричали чайки, были уже видны собравшиеся на набережной толпы — люди махали белыми платками, ветер трепал флаги и штандарты. В это солнечное январское воскресенье выпало много снега.

«Вега» проплыла Шепсхольмен и повернула к Бласиехольмену, судно было украшено сигнальными флагами. На доме Болиндеров светилось имя Хедина, написанное электрическими лампочками. На набережной перед Национальным музеем стояли его родители, родственники, члены Географического общества, министры, дипломаты, представители городских властей — видные и уважаемые люди.

Хедин посмотрел на Королевский дворец и на статую Карла XII — одного из самых любимых своих героев. Когда Хедин впоследствии встретился с Гитлером, он подумал, что видит современного Карла XII, мужественного борца с русскими.

«Вега» подплыла к набережной и пришвартовалась. Хедин на капитанском мостике поднял цилиндр, приветствуя встречающих, он победно улыбался. Опустили трап, губернатор Стокгольма Роберт Диксон поднялся на борт, следом за ним шел адъютант Густава V майор Анкаркруна, чтобы передать Хедину поздравления от имени короля. На берегу его с нетерпением ждали родители и другая родня.

После них настала очередь правительства, представленного военным министром Улофом Мальмом, министром по делам церкви Хуго Хаммаршёльдом и гражданским министром Хуго Хамилтоном. От имени властей Стокгольма произнес речь Стен фон Фриесен, и Хедин сказал в ответ несколько слов. Затем его приветствовали представители риксдага, Географического общества, других шведских и иностранных научных организаций, послы иностранных государств в Швеции и представители общества «Идун».[2] Хор студентов в белых фуражках пропел псалом «Сколь крепок рыцарь света».

Руководитель студенческого хора также произнес речь, начинавшуюся словами: «Добро пожаловать домой, прославленный подвигами муж, воплотивший свои мечты». Хедин вновь выступил с ответным словом. Когда он закончил, хор пропел «Ты древняя, ты свободная» и «Услышь нас, Швеция».

Хедин всем этим упивался. «Так торжественно в Швеции не встречали никого со времени возвращения Норденшёльда», — думал он, поднимаясь в запряженное четверкой коней королевское ландо, которое должно было отвезти его в замок.

Пять тысяч человек выстроились вдоль его пути; ландо ехало, на каждом шагу встречаемое восторженными криками людей, мимо «Гранд-отеля», Ферсенского дворца и роскошно украшенного здания Оперы к площади Густава-Адольфа. Даже трамвайные столбы были украшены еловыми ветками и флагами. Хедина ждала королевская аудиенция.

Когда Хедин отправлялся в путь 16 октября 1905 года, королем был Оскар II. После его смерти в декабре 1907 года королем стал Густав V. Государь с чувством пожал Свену руку и произнес речь, в конце которой сообщил новость: он решил наградить Хедина Большим крестом ордена Северной звезды.

В зале для аудиенций присутствовали королевская семья, премьер-министр Арвид Линдман, министр иностранных дел Эрик Тролле и другие. Все были в парадной форме, лишь один Хедин во фраке.

«Это самый торжественный прием, на котором мне только довелось бывать», — думал Хедин, вспоминая почести, оказанные ему британским вице-королем в Индии лордом Минто, прием у императора Японии Муцухито и у русского императора Николая II, которого он посетил в Санкт-Петербурге несколько дней назад. Хедину очень нравились все эти церемонии, но, вероятно, еще больше ему нравилось то, что Бог выбрал именно его для славы и всех этих восхвалений.

Из королевского замка Хедин поехал в родительский дом. Папа Людвиг приготовил сыну приветствие в стихах, заканчивающееся словами:

Хедину вскоре должно было исполниться сорок четыре года, и то, что он все еще холостяк, беспокоило родителей, но времени на обсуждение этой животрепещущей проблемы просто не оставалось: Хедину надо было ехать в «Гранд-отель» на большой банкет, организованный в его честь премьер-министром.

Гостям это удовольствие обошлось в девятнадцать крон (восемьсот крон в современном денежном исчислении[3]), за эти деньги они могли посмотреть на международную суперзвезду Свена Хедина и насладиться достойным настоящего гурмана ужином: консоме, камбала, телячье филе, рябчики, зеленый салат, мозги с сельдереем и мороженое, сласти, фрукты и шесть перемен вин, включая французское шампанское и два вида хереса.

Пятью днями позже, в пятницу 22 января, Хедин читал доклад в Музыкальной академии. Зал был заполнен до отказа, среди слушателей присутствовали большая часть правительства, члены королевской фамилии, знать и семья Хедин. На сцене, украшенной еловыми гирляндами с вплетенными в них желто-голубыми лентами, он развесил множество карт, набросков и рисунков. Доминировала большая карта Тибета с именем Свена Хедина, написанным крупными буквами.

Хедин поднялся на сцену. На фраке красовалась награда, пожалованная королем. Свет прожекторов сосредоточился на резких чертах его лица. Размахивая указкой и без бумажки, около двух часов он рассказывал о своих приключениях в Тибете; ошеломленная публика изумленно внимала.

Несколькими неделями позже он приехал в Лондон для доклада Королевскому географическому обществу. Хедина удостоили степени почетного доктора Оксфорда и Кембриджа. Одна из британских газет назвала его азиатским Генри Стенли[4] — еще одно подтверждение того, что Хедин достиг своей мечты. Стенли так же, как Норденшёльд и Ливингстон,[5] был его героем едва ли не с детства.

После Лондона турне продолжилось: Париж, Рим, Берлин, Копенгаген и Кристиания.[6] Повсюду Хедина встречали почет и овации. В свои сорок четыре года он оказался на вершине. То, чего он хотел в жизни больше всего, сбылось.

Больший успех трудно было даже представить, и это не оставило равнодушными завистников. Кое-кто ставил под сомнение ценность его открытий, и наиболее агрессивным был Август Стриндберг.[7]