Михаил Серяков - Битва у Варяжских столпов

После рассмотрения сведений, изложенных в написанной в XII в. отечественной летописи, становится очевидно, что в Европе либо одновременно существовало две различные руси, либо одна из изложенных в ПВЛ версий о ее происхождении неверна. К тому же, приводя две версии о происхождении руси, летописец ни разу не объяснил, почему так стали называться варяги и поляне. Это может свидетельствовать о глубочайшей древности термина «Русь», на что указал В. Мавродин: «Он восходит к очень древним временам, и если когда-то был не именем собственным страны и народа, а имел какое-то смысловое значение… то уже в эпоху Киевской Руси его первоначальный смысл был основательно забыт»{29}. Действительно, объясняя значение и происхождение названий многих из упомянутых им славянских племен, летописец ничего не говорит об этом применительно к руси, по имени которой были названы как огромное государство, так и населявшие его славяне. На фоне зафиксированных им же примеров народной памяти, отлично помнившей события пяти-шестивековой давности, молчание автора ПВЛ по этому чрезвычайно важному вопросу, его противоречивые сведения по поводу варягов-руси и начала применения имени русь к восточнославянским землям выглядят довольно странно. Это тем более странно, что именно эта проблема была вынесена летописцем в заглавие его великого труда: «Се Повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Даже если Русская земля «прозвалась» от призванных варягов, то и тогда автор ПВЛ мог включить в летопись сведения о происхождении и значении этого термина у варягов, тем более что представители варяжской династии и пришедших с ней дружинников находились рядом с любознательным летописцем. Полное молчание по этому вопросу как автора ПВЛ, так и всех бывших после него летописцев может быть объяснено только одной из двух возможных причин: или к XII в. изначальный смысл имени русь был окончательно забыт русскими, хорошо еще помнившими о событиях VI в., или же в его значении содержалось нечто абсолютно неприемлемое для христианских летописцев, о чем они и предпочли умолчать.

На отмеченные противоречия в тексте ПВЛ первым обратил внимание еще Д. Иловайский, однако подробно рассмотрел текст Сказания о призвании варягов А.А. Шахматов в начале XX в. Вывод этого крупного исследователя истории отечественного летописания был категоричен: «Правда, летописец отождествляет русь и варягов в этом своем сказании, но он делает это так неловко, что позволяет заподозрить в замечании о тождестве Варягов и Руси позднейшую вставку. (…) Слова “к Руси… и тако и си Русь” имеют характер вставки, нарушившей первоначальную нить рассказа, повествующего о призвании Варягов»{30}. Хоть данный вывод и был сделан ученым, имеющим авторитет в академических кругах, однако при его оценке следует иметь в виду несколько обстоятельств.

Во-первых, то, что казалось исследователю XX в. неловкой вставкой, а именно выражение «идаша за море къ Варлгомъ к Русі», летописцу XII в. вполне могло казаться необходимым уточнением, конкретизирующим положение призываемого варяжского племени. Во-вторых, сделанный вывод о поздней вставке в первоначальный текст был необходим А.А. Шахматову для обоснования своей концепции происхождения Руси. Суть этой достаточно путаной концепции сводилась к следующему. Начиная с IX в. или даже ранее скандинавы осуществляют набеги на территорию будущей Руси и делают ее предметом «торгово-промышленной эксплуатации». От финнов славяне заимствуют имя русь для обозначения варягов-скандинавов. Казалось бы, если славяне действительно заимствовали у финнов имя Русь для обозначения скандинавов, то и появиться оно должно было у них в первую очередь на севере. Однако север, по мысли А.А. Шахматова, был социально-экономически неразвит и не дозрел до образования государственности, поэтому имя руси оставалось «этнографическим обозначением варягов» и исчезло с их изгнанием. Юг России был более развит, и, когда скандинавы явились туда, по их имени руси и стало называться «созданное ими государство и покоренные ими племена». Возникнув в первой половине IX в., Русское государство на юге стало угрожать северу, что и побудило новгородцев призвать варягов. Первоначально созданное на севере, Сказание о призвании варягов не отождествляло их с русью, однако когда его переделывал южный летописец, то он помнил, что имя руси обозначало когда-то варягов и отождествил два этих понятия. Вся эта путаная концепция понадобилась А.А. Шахматову для того, чтобы согласовать отстаиваемый им постулат о скандинавском происхождении руси со ставшими известными к тому времени данными о существовании руси на юге до призвания варягов. Даже на первый взгляд кажется странным все построение о финском происхождении имени руси, а об имени объединения чуди, словен, кривичей и веси, — кажется шито белыми нитками. Особенно странной кажется такая коллективная амнезия для чуди и веси, родственных финнам племен, поскольку, по убеждению норманистов, именно от финнов к славянам пришло имя руси. Ни в одном источнике не встречается даже намека на угрозу этой северной конфедерации со стороны Южной Руси перед призванием Рюрика. Наконец, раскопки Ладоги и окрестных территорий показывают достаточно высокий уровень развития северного региона, что полностью опровергает исходный постулат гипотезы А.А. Шахматова о невозможности распространения имени Руси на севере из-за отсутствия там предпосылок для возникновения государственности. В-третьих, о происхождении дошедшего до нас в ПВЛ Сказания о призвании варягов имеются и другие мнения. Так, например, А.Л. Никитин полагает, что поздней вставкой в Сказание является само упоминание варягов{31}. В обоих случаях все эти реконструкции первоначального летописного текста несут на себе довольно сильную печать гипотетичности.

Не вдаваясь далее во все остальные гипотезы о происхождении летописного текста, вопроса более чем сложного и окончательно еще не решенного, хочется отметить лишь один момент, которому исследователи не придают значения. Отечественная историография обычно делает акцент на наличие двух различных версий происхождения Руси в ПВЛ, упуская из виду тот бесспорный факт, что последний редактор летописи, вне зависимости от того, какой концепции он сам придерживался, не исключил из ее текста видимые невооруженным глазом положения противоположной концепции, хоть и имел полную возможность это сделать. Из этого следует, что для него в упоминании о существовании двух различных земель, каждая из которых называлась Русью и была связана с происхождением современного ему Древнерусского государства, не было никакого противоречия. Более того, варяжская и полянская концепции происхождения Руси не только каким-то непротиворечивым образом сочетались в сознании заключительного редактора ПВЛ, но и всех остальных средневековых русских летописцев, ни один из которых не предпринял попытки принципиально изменить этот летописный текст.

Необходимо отметить, что две Руси знает и более ранний, по сравнению с ПВЛ, источник. При описании потомства Мешеха и Тираса, двоих сыновей все того же библейского Иафета, неизвестный еврейский автор «Книги Иосиппон», написанной в середине X в. в Южной Италии, отмечает: «Мешех — это саксани. Тирас — это руси. Саксани и энглеси живут на великом море, руси живут на реке Кива, впадающей в море Гурган»{32}. Как видим, и еврейский автор X в., живший ближе к времени призванию варягов, одну Русь помещает по соседству с саксами и англами, а вторую — на Днепре (название реки здесь дано по имени главного города, стоящего на ней, — Киева), который у него впадает в Каспий (море Гурган). Предположение Г.М. Бараца о том, что автор ПВЛ заимствовал перечень «потомства Иафета» из данного еврейского текста, крайне маловероятно, и, скорее всего, сходство их объясняется тем, что оба они описывали существовавшие в ту эпоху реалии.

Еврейский путешественник X в. Йакуб, лично посетивший Центральную Европу, писал: «Граничат с Мешко (то есть Польшей. — M С.) на востоке русы, а на севере — прусы. Жилища пруссов у окружающего (Балтийского. — М.С.) моря. (…) Нападают на них русы на кораблях с запада»{33}. Как видим, этот путешественник знает Киевскую Русь, находящуюся к востоку от Польши, и еще какую-то Русь, нападающую на пруссов по морю с запада. Очевидно, что второй Русью не могли быть русы из Киева или Новгорода, поскольку свои походы в Прибалтику они совершали по суше и даже если бы нападали на пруссов с моря, то приплывали бы на своих кораблях с севера, но никак не с запада.

Отголосок сведений о заморской Руси, отличной от Древнерусского государства в Восточной Европе, сохранился и в Скандинавии. «Сага о Хальвдане Эйстейнссоне», написанная не ранее середины XIV в., так описывает вымышленную историю норвежского конунга Эйстейна, якобы захватившего Ладогу и ставшего ею править во времена Харальда Прекрасноволосого, умершего около 940 г.: «Конунг Эйстейн находится теперь в своем государстве… Так продолжалось до того дня, когда большой купеческий корабль, плывший с востока возле Балагардссиды, попал в сильную бурю. Тот корабль исчез, и ни одному человеку не удалось спастись, и думали люди, что сильная буря, должно быть, разбила судно. Позже осенью наступил день, когда ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. Они оба были высокого роста, но плохо одеты; никто ясно не видел их лиц, так как они скрывались за глубоко надвинутыми капюшонами. Они подошли к конунгу и говорили с ним с уважением, потому что он обычно был приветлив в разговоре. Он спросил их, кто они. Они рассказали, что их обоих зовут Грим, родом они из Руссии и потеряли все свое богатство при кораблекрушении. Они просили конунга разрешить им остаться перезимовать»{34}. В это время Ладога не находилась под властью Рюрика, а затем и его преемников и ни о каком ее захвате и последующем правлении там Эйстейна речи не может быть — все это откровенная выдумка создателя этой саги. Однако интересно в ней другое: Ладогу автор саги не считает Русью. Путь туда лежит по морю на запад мимо Балагардссиды, которую исследователи отождествляют с юго-западным побережьем Финляндии между Хельсинки и Або. Утверждение незнакомцев, что «родом они из Руссии» и потерпели кораблекрушение на Балтике, не вызывает ни малейшего сомнения или подозрения у правящего в Ладоге скандинавского конунга. В сагах обычно конкретизируется место, куда направляется тот или иной персонаж, если оно находится в Скандинавии. Поскольку в данном случае этого нет, очевидно, что эта заморская Русь не является Скандинавией. Тот факт, что автор саги, русский перевод которой был известен уже в XIX в., не сделал подобное отождествление, должно было бы навести отечественных норманистов на серьезные размышления. Однако вместо этого они предпочли истолковать не вписывающийся в их представления факт удобным для себя способом. Согласно их мнению, пришедший из латинской традиции термин «Руссия» использовался авторами саг наряду с традиционным «Гардарики» и на каком-то этапе оба названия стали применяться к различным ареалам: Гардарики — по отношению к северу Руси, а Руссия — по отношению к Южной Руси с центром в Киеве. Затем на каком-то этапе оба названия стали взаимозаменяемыми. Однако плывший с востока на запад мимо Финляндии корабль мог попасть в Южную Русь, только обогнув всю Европу и переплыв Черное море. Как ни плохо знали исландцы в XIV в. географию Восточной Европе, однако они вряд ли стали бы придумывать подобный невероятный маршрут. Очевидно, что Руссия данной саги не является Южной Русью, куда из Ладоги можно было спокойно попасть по пути «из варяг в греки», который должны были бы хорошо знать скандинавы, будь они на самом деле теми самыми варягами. В представлении создателя этой саги Руссия не тождественна Скандинавии и при этом находится где-то за морем на западе по отношению к Ладоге.