Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

– заводы среднего машиностроения по профилю артиллерийского и миномётного;

– автомобильные заводы по профилю производства бронемашин и лёгких танков;

– тракторные по профилю средних и тяжёлых танков;

– хлебные элеваторы как пороховые производства;

– макаронные фабрики как производства ультрамедленногорящих порохов для дальнобойной и морской артиллерии;

– папиросные фабрики как патронные производства;

– патефонные заводы как производства мин;

– часовые заводы как производства взрывателей.

На этих заводах заранее организовывались технологические потоки, комплектовалось оборудование, оснастка, создавались вспомогательные производства, укомплектовывался персонал инженерно-технических служб, сосредотачивались расходные и длительные запасы с учётом их обоих назначений.

Американские инженеры потешались над заказчиком, который требовал в проектах пролётов Сталинградского тракторного завода учесть 50-тонные нагрузки вместо обычных 5-7-тонных, что до крайности удорожало строительство, делало производство малорентабельным. Они не догадывались, что эти пролёты должны были принимать на себя не вес тракторов, а вес тяжёлых танков.

Все 10000 предприятий, построенные за две с половиной предвоенные пятилетки, были нацелены на оборонное производство, и, будучи не всегда рентабельны как автомобильные, комбайновые, тракторные, они были эффективны как артиллерийские, авиационные, танковые.

Такой планомерной, всеобъемлющей милитаризации промышленности и сельского хозяйства – ведь те же МТС это полная предмобилизационная готовность всего автотракторного парка страны – не знает всемирная экономическая история, и сверхусилия Германии 1935-39 гг. на её фоне выглядят скромно.

В результате этой работы советская экономика приобрела фантастическую управляемость и маневренность, способность почти мгновенно развернуть военное производство. Если мобилизация промышленности Великобритании потребовала 22 месяца, из них 9 месяцев без прямого воздействия неприятеля, если экономика США, не затронутая войной, мобилизовалась за 36 месяцев, то экономика СССР, при прямом воздействии войны, мобилизовалась за 3–4 месяца по основным производствам и за 7 полностью. Никакой сверхэнтузиазм, штурмовщина, порыв не могли обеспечить такого результата без этой гигантской планомерной работы довоенных лет. И только при полном осознании неизбежности войны она могла быть принята, запущена и осуществлена.

И если бы она не была произведена в Советском Союзе, кто бы её произвёл в мире? А без неё – что бы остановило А.Гитлера и горевших энтузиазмом мирового господства панцер-бестий самой воинственной нации 20-го века? В этой работе, единственно возможной тогда только в СССР, закладывалось спасение мира – и только Одна Шестая могла её осуществить по состоянию, традициям, устремлениям общества и, добавим, провидению её вождя.

Крупнейшим стратегическим решением И.Сталина той поры стало резкое форсирование темпов индустриализации с начала мирового экономического кризиса 1929-32 гг. Всемирная экономическая катастрофа резко осложнила обстановку для СССР. С одной стороны, крайне усилилась неустойчивость всего международного положения, мировая «теснота» капитала будила поиск «свободных зон» и «пространств», выносила на поверхность крайние шовинистические течения, получившие массовую социальную базу в лице выбитой из колеи, озлобленной против Государства, Бога и Соседа, массе.

С другой стороны, кризис в первый и последний раз открыл перед нами мировые рынки передовой техники и технологий, не завалявшихся, перезрелых – новеньких, пахнущих лабораторной краской и сверкающих конструкторской белизной. Бессилие ошалевших буржуазных государств, судорога зоологического пароксизма страха, пронизывающая капитал, раскрыла перед нами двери цехов, КБ, плазов, сняла занавески над кульманами, раскрыла лабораторные журналы.

В очередь на советские заказы стали «Ф.Крупп» и «Демаг», «Маннесманн» и «Пратт энд Уитни», «Рено-Кодрон» и «Фоккер», свои новейшие изделия предлагали на продажу Мессершмитт, Дуглас, Хейнкель, Кристи, Ройс – мировая техническая элита. Открывалась возможность выкачать весь задел из портфелей и мозгов Европы и Америки, но не далее 2–3 лет, положенных кризисом.

И Сталин это осуществил, бросив на приобретение бесценного опыта и оборудования временно оказавшегося бесхозным всё, до последнего грамма золотого запаса, экспортного килограмма зерна, штуки вывозимого яйца. В 1932 году в условиях, когда стихия кризиса начинает ослабевать, знаменуя конец режима доступности, он в последнем усилии вырвать из Запада всё, что только нужно и можно было взять, резко увеличивает продовольственный экспорт. В корче и ужасе умирающих голодной смертью детей, людоедстве безумного одичания взрослых шёл поток технического импорта этого года. Сама жестокость этого события прямо утверждала – Сталин осознавал войну как данность неизбежную и неустранимую, только в безусловной уверенности мог он осуществить это действие – первую битву нескорой ещё военной драмы, более тяжёлую, чем грядущие сражения, которую он должен был выиграть у собственного народа, взяв у небогатых необходимое ради того, что ещё не осознавалось.

Но поток оборудования, патентов, технологий, хлынувший в страну, требовал инфраструктуры, корпусов, персонала – ждать возведения новых площадок, коммуникаций, образования квалифицированных кадров в разбуженных медвежьих углах значило на 3–4 года омертвить приобретённый капитал, заморозив при этом в существующем состоянии имеющийся потенциал изъятием огромных средств на импортные закупки, т. е. получить результат, обратный тому, которого добивались. То есть его приходилось устанавливать, развёртывать, пускать не в новых центрах на Востоке, итогов работы которых следовало ждать через 5–7 лет (т. е. не ранее 1938-39 гг.), а в старых на Западе, на существующих площадках, в районах концентрации рабочей силы, интеллекта, навыков, не уменьшая, а, увеличивая уязвимость территориального размещения военной промышленности, к западным центрам которой тяготели не только дореволюционные военные производства, но и привязывались новые, впервые развёртываемые, например, алюминиевые комбинаты Волхова и Днепропетровска, авиамоторные, танковые и авиационные производства Харькова, военная химия, специальная металлургия, тяжёлое машиностроение Запорожья, Мариуполя, Таганрога, точная механика Ленинграда, ограничивая их размещение на восток линией Волги. Это не было делом свободного выбора – это была диктуемая всем комплексом сверхиндустриализации в предельно краткий (9-10 лет) срок необходимость и неизбежность.

Мы вступили в войну, имея 1-й в мире авиационный и танковый парк (16600 и 17300 единиц) и 2-й артиллерийский (63100 единиц – сказались последствия борьбы М.Н.Тухачевского с «морально устаревшим родом войск» вплоть до прекращения в 1934-35 гг. всех опытно-конструкторских работ и закрытия артиллерийского КБ). Сколько танков и самолётов имела бы РККА на 22 июня 1941 года, если бы их производство вместо 1933-34 гг. было бы развёрнуто в 1938-39 гг., ведь с 1934 по 1939 год мы ежегодно производили только танков по 3–3,5 тысячи? И какого качества были бы наши конструкторы и их разработки, если даже при развёрнутом устоявшемся производстве понадобилось 5–6 лет, прежде чем они стали законодателями мировой танковой и авиационной моды (Т-34, KB и Ил-2 появились летом– осенью 1939 года)?

Давала ли эта лавина вооружений надежды на безопасность, связанную с чисто количественным фактором «да у них… – да у нас…»? Да! Но не сохранялось ли в осторожном и зорком уме ощущения какой-то шаткости, неустойчивости, необеспеченности такого положения, когда военная промышленность притянута к самой опасной западной границе, молчаливого присутствия того инстинктивного вопроса «А что, если…», который возникает вне какой-либо связи с обстановкой, не столько в разуме, сколько в чувстве, подобно тому, который начинает роиться при взгляде в пропасть даже из-за надёжного парапета: «А вдруг не выдержит?»

Был ли Сталин способен оценить чисто военную сторону происходящих событий, увидеть в них иной смысл, нежели тот, что подсказывают военные советники; был ли он независим в своих выводах и на основе какого уровня представлений, знаний и профессионализма они основывались?

Становление профессионального революционера И.В.Сталина происходило в особой, не дискуссионной, а деятельно-практической обстановке Боевой организации РСДРП(б) (название условное – тех структур, которые технически обслуживали 1-ю, русскую революцию), где волевое и силовое начало было ведущим, а основное занятие представляло собой специфическую форму войны.

Гражданскую войну провёл «полевым членом» РВС нескольких фронтов, в том числе и 2-х главнейших, Южного в период наступления А.Деникина и Юго-Западного в период Советско-Польской войны. Стал известен как ведущий организатор успешной обороны Царицына в 1918 году и один из руководителей обороны Петрограда в трудных условиях 1919 года. Был одним из инициаторов создания, вопреки противодействию Председателя РВС республики Л.Д.Троцкого, крупного, манёвренного объединения – Первой Конной армии, – тактика которого была наиболее близка «глубоким операциям» мотомеханизированных войск будущего, формирование которых в 30-е годы почти во всех армиях мира происходило именно на основе кавалерийских соединений.