Армин Молер - Фашизм как стиль

Такое осознание у фашиста, мыслящего в категориях состязания, отсутствует. Он скорее стремится к пластическому выражению своего своеобразия. И он радуется, когда это удается другому. Ему ненавистны дилетанты в собственном лагере, будь то «бюргеры», «обыватели», «лавочники» и т. п. Мало отношения имеет фашист и к тем общим принципам, по которым делят на черное и белое. Форма и бесформенное лежат для него совсем в другой плоскости, нежели хорошее и плохое. Не дуализм, а единство в многообразии для фашиста — нечто само собой разумеющееся (или наоборот). Действительность он может видеть только такой. Многообразие он представляет себе только расчлененным.

Все сказанное не умаляет опасности фашизма. В этом отмеченном различными формами насилия столетии, есть и особая фашистская форма насилия. Она проявляется, к примеру, в покушениях, путчах, в пресловутом марше на Рим, в карательных экспедициях против скопления врагов. Анонимная же ликвидация масс, что практиковалось большевизмом с начала гражданской войны и национал-социализмом в военной фазе, не встречается в режимах с сильным фашистским акцентом. Они не являются сторонниками нагнетания атмосферы страха, изнуряющего и заползающего во все щели, введения института комиссарства, специальных картотек, короче — анонимного террора. Так как фашизм имеет сильные корни в синдикализме, понятие «прямое действие» можно применить и в отношении его. Фашистская власть носит прямой, внезапный и демонстративный характер. Она призвана служить символом. Сюда относятся, к примеру, уже упомянутый «звездный марш» на Рим, водружение собственного знамени над вражеской ставкой или удержание любой ценой здания, ставшего символом, хотя с военной точки зрения это бессмысленно и стоит больших жертв. (Впрочем, значение подобных жертв как раз и заключается в их бессмысленности).

Событием, которому после марша на Рим 1922 г. представляется фашистам вторым по своему символическому значению, является защита замка Алькасар в Толедо с 21 июля по 27 сентября 1936 г. В этот день войскам Франко удалось прорвать извне кольцо «красных испанцев» вокруг крепости. Тот, кто сегодня посетит Алькасар и сохранившийся там после 1936 г. командный пункт, получит представление о том, что представляет собой фашистский миф. Об исторической сцене 23 июля 1936 г. напоминают телефонный аппарат античного стиля, пожелтевшие фотографии на стене и висящие там же версии телефонного разговора на всевозможных языках (включая арабский, японский и древнееврейский).

В этот день (телефонная связь еще действовала) коменданту Алькасара полковнику Москардо позвонил командир осаждающих крепость красных отрядов. Он потребовал от Москардо сдачи Алькасара, пригрозив в случае отказа расстрелять находившегося в их руках его сына. Для подтверждения своих слов он передал последнему трубку. Состоялся следующий разговор. Сын: «Папа!» — Москардо: «Да, сын, в чем дело?» — Сын: «Они говорят, что расстреляют меня, если ты не сдашь крепость.» — Москардо: «Тогда вручи свою душу Господу, крикни: «Да здравствует Испания!» и умри как патриот.» — Сын: «Я обнимаю тебя, папа.» — Москардо: «И я обнимаю тебя, сын.» Заканчивая разговор, он бросает вновь взявшему трубку командиру красных: «Ваш срок ничего не значит. Алькасар не будет сдан.» После этого он бросает трубку. И внизу, в городе, расстреливают его сына. Это типично фашистская сцена. Героями действия являются две отдельные, четко обозначенные фигуры: полковник и его юный сын (а не подвергшееся военной угрозе население провинции). Все разыгрывается в «холодном стиле» и с приглушенными эмоциями. Каждый стремится сыграть свой роль (а не выполнить миссию). Все пронизано напряжением юности (сын, говорящий: папа) и смерти (угроза расстрела). И все это происходит на фоне так мало знакомой туристам «черной Испании» с тусклой, как дождь, глиной, закрытыми лицами и, конечно же, смертью.

Впрочем, этот своеобразный стиль не всегда бывает трагичным. У него есть и гротескная, комическая сторона. Габриель Д’Аннунцио в своей экстравагантной манере исказил фашистский стиль почти до карикатуры. В августе 1918 г. он сел в самолет, чтобы собственноручно опорожнить над зданием парламента в Вене ночной горшок… с капустой… Все это имеет своей целью символическое унижение и высмеивание врага.

Против нашего описания фашизма, точнее, фашистского стиля могут быть возражения различного толка. Радикалы скажут, что такой фашизм существовал разве что в нескольких книгах того времени. Он самое большее является лишь гранью правого тоталитаризма и неотделим от него. Критикам благоприятствует то обстоятельство, что рамки данного исследования весьма ограничены. Чтобы кратко описать фашистский стиль, мы процитировали двух немецких авторов, которые после первой фазы существования Райха ушли во внутреннюю эмиграцию. Вместо них мы могли бы процитировать, скажем, Генри де Монтерлана, Пьера Дрё Ла Рошель или Робера Вразилака. Тогда бы, правда, такие упреки посыпались бы еще сильней: так как французский фашизм якобы воплотился в действительность лишь в вакууме немецкой оккупации.

Однако тот, кто согласен с тем, что литература является барометром политической погоды, может усомниться в правильности нашего определения феномена «фашизм». Эта критика имеет свои нюансы. Она не будет отрицать существования такого фашизма как самостоятельной политической структуры. Но она увидит в нем лишь раннюю, романтическую стадию «правого тоталитаризма». Как только фашистское движение приходит к власти, для него начинаются тоталитарные будни (всесилие бюрократии, анонимный террор, исключительная доктрина и прочие симптомы). Существует и другая разновидность этой дифференцированной критики. Признается лишь частичное существование самостоятельной фашистской структуры. Все ограничивается романским пространством. И для второй половины периода с 1919 по 1945 гг. ему вообще отводится место в стороне от ветров истории, в фольклорной ипостаси. С такой позиции фашизм представляется историческим предметом небольшого, локального значения, где-то на отшибе великой битвы между красным и коричневым тоталитаризмом.

Все эти доводы, по нашему разумению, искажают действительность. Общее для них одно: фашизм рассматривается почти исключительно с позиций Третьего Райха и его крушения. Еще раз задним числом пытаются пересмотреть историю. Это приводит к неправильным пропорциям и неверным перспективам. При этом забывают, что господство национал-социализма как в не левых, так и нелиберальных странах утвердилось довольно поздно. Если говорить о Третьем Райхе, этот процесс принял характер необратимости после оккупации Франции в 1940 г. (Тихоокеанский район в данной работе не рассматривается).

Кроме того, в этих тезисах наблюдается монолитное представление о национал-социализме и Третьем Райхе, которое, по крайней мере, в области исследований, уже стало давать трещины. Пока еще только в сфере властных отношений стали осознавать плюралистический характер Третьего Райха, то, что в течение непродолжительного времени существования режима (12 лет по сравнению с 56-ю годами СССР) и из-за колебаний Гитлера Третий Райх до конца оставался конгломератом противоборствующих силовых групп, ни одна из которых (в том числе и СС) не смогла окончательно взять верх. Здесь речь идет о плюрализме, который, если с ним искусно обращаться, дает определенную свободу действий.

Когда-нибудь признают плюралистический характер Третьего Райха и в других областях. Это относится не только к доктрине, что хотя и бросается в глаза, но из-за ее чисто инструментального характера не столь существенно. Намного важнее то, что в полу-инстинктивной сфере, из которой, собственно, и исходят непосредственный политические и исторические импульсы, Третий Райх до конца оставался пугающе разномастным образованием.

Процесс распада и конечное состояние чрезвычайно интересны для историка. На глазах разваливается то, что казалось одним целым. До сих пор Вторую Мировую войну исследовали односторонне с военной и уголовно-исторической точек зрения. При политическом рассмотрении довольствовались определением друзей и врагов Гитлера по обе стороны фронта. Кроме того, учитывали трения между Германией и ее союзниками, выступление консервативных сил, которые до этого наполовину мирились с существованием Гитлера, в их неудавшемся спектакле 20 июля 1944 г. Но до сих пор мало кто осознает, что после Сталинградской битвы 1943 г. сплоченный вокруг Гитлера блок стал разваливаться на различные составные части.

В год битвы при Сталинграде в лагере, активно ведущем войну на стороне немцев, четко обозначились три основные ветви. Самая мощная из них, конечно же, национал-социалистическая. Но в связи с наметившимся поражением Гитлера национал-социалистический миф стал утрачивать свой боевой дух. В то время как зондеркоманды занимаются массовым истреблением и таким ужасным образом пытаются осуществить свои национал-социалистические идеалы, в результате нарастающего распада, снова высвобождается место для других сил внутри «правого тоталитаризма», сил, которые также хотят вести войну, но уже по-своему. Здесь четко прослеживаются две ветви, которые во время триумфального периода национал-социализма якобы вообще не существовали. Их скрытое присутствие стало очевидным лишь к концу войны.