Николай Задорнов - Амур-батюшка (Книга 2)

- Медведица!..

Егор встал на обтоптанной площадке, укрепился и приготовил рогатину. Медведица повела мордой и скурносилась, словно людской запах изъедал ей ноздри. Они вздрагивали, обнажая желтые клыки и десну. Дед выстрелил. Медведица взревела и поднялась во весь рост. Егор увидел когти и ноздреватую, иссосанную добела ладонь. Он сильно ударил зверя рогатиной и сразу повалил.

Медведица заревела и забилась головой, словно чесала ухо о сугроб.

- А там еще кто-то есть, - оказал дед, кивая на берлогу.

Егор запустил шестину в лаз.

- Во всех углах пошарь, берлога большая.

Егор нащупал медвежат. Судя по тому, с какой силой вытолкнули они жердь и как ее искусали, медвежата были подросшие. Егор стал ворочать шестом, поддевая зверей, словно мешая в печи головешки. Медвежата злобно рычали, подбегали к отверстию, но на свет не лезли. Мужики заложили берлогу кольями и завалили буреломом, а сами пошли домой. Убитого зверя понесли на шесте.

- Медведь! - радостно воскликнула Таня, встретив охотников с добычей. Вспомнилось ей свое, родное: отец, дядя Спиридон и все тамбовские охотники, как, бывало, они из тайги медведя приносили.

Вечером Егор, дед, Федюшка и ребята приехали на Додьгу. Вместе с ними отправился Илья Бормотов. Коня с санями оставили под сопкой, а сами, хватаясь за корни и кусты, поднялись по мерзлой земле обрыва к берлоге. Опять тревожили, пугали медвежат, но выгнать не могли.

- Ну-ка, тятя, подержи меня, - попросил Егор отца.

Он скинул полушубок, присел, правой ногой уперся в колоду, а левую запустил в берлогу. Егор почувствовал, как медвежонок потащил ногу, и подхватил его ступней под зад. Мохнатый пегий звереныш выехал из берлоги верхом на Егоровой ноге. Он в страхе кинулся бежать, но увяз в глубоком снегу. Дед схватил его за уши и повалил.

- Ишь ты, прыткий!

У медвежонка была тонкая переносица, от этого казалось, что он собирался заплакать. Остромордый, черноглазый, он обиженно визжал и в то же время кидался и норовил ухватить за ноги каждого, кто подходил к нему.

- Шерсть-то дыбом!

За другим медвежонком полез в берлогу Илья Бормотов. Зверят связали. При общем смехе Егор надел им на лапы рукавицы. Медвежата боялись рукавиц, визжали, а маленький силился их скинуть.

- Чтобы не поморозили ладони, - сказал Егор. - Надо, надо тебе! грозил он бойкому медвежонку. - Не балуй!..

Дедушка Кондрат и Егор потянули связанных зверей волоком, на веревках, вниз по горе.

- Вот она, медвежья-то забава! - толковал внукам Кондрат. - У нас на старых местах тоже так. Камские-то звери славились в старое время.

Федька поспешил вперед и схватил коня под уздцы. По крутой обледеневшей горе Егор пустил зверей скользом. Они ревели благим матом. С обрыва медвежата свалились в глубокий снег.

- Не убьются! Поди, звери, а не люди! - оказал дед.

Связанных медвежат уложили в сани. Саврасый храпел, поводил ушами и, едва Федька отпустил повод, шибкой рысью помчался вниз по Додьге. Дедушка держал вожжи. Федька, Егор и Петрован догнали сани и вскочили на ходу.

Васька не успел, отстал и, обиженный, брел пешком.

Вровень с санями за голой чащей прутьев по бугру катилось красное солнце. Вдруг тальники поредели, солнце выбежало на релку, стало больше, словно надулось.

С медвежьим ревом въехали в селение. У Ивана гостили охотники. Все высыпали на улицу.

- Надо клетку делать, - говорили гольды.

- У меня цепь есть, - сказал Егор. - Когда-то давно был у нас в Расее медвежонок. Мы цепь с собой привезли.

- Эй, Егорка, продай медведей, - просили гольды. Они гостили в эти дни у Бердышова.

Дети стали приставать к отцу, чтобы не убивать и не продавать зверей.

- Пусть у нас живут, - оказал Егор.

Пришел Улугу.

- Егорка, наша такой закон, - подговаривался он. - Медведя поймал праздник делай.

Улугу первый друг Егора среди гольдов с тех пор, как мужик возвратил ему невод, а бабка лечила его жену. Гольду нравилось земледелие, и он сам собирался завести огород.

- Ты шибко большой, тяжелый, как на охоту ходил? - спрашивал он Кузнецова. - Однако, проваливался? Егорка, а где Расея, там зверь есть?

- Как же! В Расее много зверей. У нас медведицы на лесины залезают, громко, как с глухим, говорил дед, - дикий мед достают.

- А зверя много, так пошто сюда ушли?

- Вот от зверя-то и ушли, - пошутил Егор.

И Улугу, покачав головой, повторил:

- От зверя ушли...

Пришел Барабанов. Он в новых катанках, бледноватый, с взлохмаченными рыжеватыми бровями. Лоб в поперечных морщинах, взор немножко жалкий, как бы жмурится Федор или изумляется все время, оттого и лоб морщит. Нос слегка вздернут, скулы стали поглаже, глядеть на щеки - раздобрел Федор, разъелся, но лоб худой, костистый, наглазницы выдаются, как и прежде, усы светлые, но тонкие, как обкусанные.

- А ты еще зарекался охотничать, - сказал Федор. - А вот, Егорша, потянуло и тебя.

- Тут жить - все надо уметь. Богатство наше - лес да река.

- Да гарь! - смеясь, оказала Наталья.

- Да, без своего-то хлебушка, - добавил Егор, - был я тут гость, а не хозяин.

- Вот ты рассуждай побольше, а люди станут золото добывать да копить... да скупать... Эх, куда мы! Вот уж Ванька-то... Он знает!

Егору кажется, что Федора не берет покой. Ум его в вечной тревоге. Ему все чего-то надо, чем-то он недоволен, на кого-то обижен, завидует, даже злится.

Между Егором и Федором вечный спор.

- Э, Егор!.. В скиты тебе надо... Жизни старой, конечно, тут не бывать. Только я тебе же добра хочу. Про справедливость не думай. Люди волки! А ты сам себя огради, пока не поздно!

* * *

Илья Бормотов играл в избе с медвежатами.

Кузнецовские бабы сидели у печи и любовались смельчаком, который не побоялся полезть в берлогу.

- Сказать ему? - спросила с нетерпением Таня.

- Скажи! Скажи!

Таня поманила Илью.

- Понравилась тебе Дуня? Что молчишь? Я ведь знаю... Эх, ты! Она мне все уши про тебя прожужжала! А ты что? Два дня лупил зенки, а слова не сказал.

Новость эта как громом поразила Илью. Ему никогда и в голову бы не пришло, что такая красивая девушка, такая бойкая, удалая плясунья может заметить его. Он дрался, охотился, работал и никогда не думал, что кому-то может понравиться. Напротив, до сих пор его все лишь бранили да подсовывали работу потяжелее, зная, что он "все своротит".

- А ты не врешь? - спросил он Таню, не смея поверить.

Молодушка засмеялась и отбежала.

Слыша, что Татьяна о чем-то говорит с Натальей и прыскает со смеху, Илья ушел домой.

Он вспомнил, что на свадьбе Дуня действительно поглядывала на него. Он тогда сделал вид, что не обращает на нее внимания.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Айдамбо оглянулся. Он увидел желтый остров, снега на застывшем озере, релку, а на ней дома русского селения. На льду, близ родного острова, синие колеи дороги.

"Сколько раз я по этой протоке на Додьгу нартами ездил! Там всегда Дельдику встречал, на нее любовался. Что-то она сейчас делает?"

- Ну, чего остановился? - хрипит Покпа. Старик тянет вместе с собаками нарту. - Иди вперед, прокладывай след, а то тяжело... Опять задумался!

"Никогда больше с отцом не пойду на охоту. На родной дом поглядеть не позволяет. Все время ругается", - с обидой подумал Айдамбо, оправдывая себя и забывая, что смотрел он не столько на родной дом, сколько на крышу Ваньки Бердышова.

Юный гольд замышлял поймать в тайге много соболей. Он считался лучшим охотником в Мылках, но теперь у него была особенная причина стараться: Иван обещал позволить свататься к Дельдике тому, кто добудет много мехов.

Через три дня тяжелого пути охотники добрались до своего балагана в вершине ключа. На другой день Айдамбо нашел тропку соболя.

"Зверь сегодня пробегал", - решил он.

Следы были по свежей пороше. Соболь скрылся под камни. Айдамбо обежал по тайге круг. След из этого круга не вышел - значит, соболь был где-то внутри его. Но россыпь, в которой он скрылся, была очень велика, и зверька не легко найти. Айдамбо потратил весь день, разыскивая на голых, обдутых ветром камнях какие-нибудь признаки его свежих следов.

Стемнело.

"Какая неудача!" - Айдамбо готов был заплакать с досады.

"Ну, ничего, - утешал он себя, возвратившись в балаган и ожидая отца, - еще только первый день охоты".

Он несколько успокоился.

После ужина у костра он достал деревянный гребень и принялся расчесывать косу.

Пришел Покпа. Старик принес прекрасного черного самца соболя и с оживлением стал рассказывать сыну, как его поймал.

- А ты опять чешешься? - заметил он распущенную косу. - Охотишься плохо, ленишься, а все чистишь себя. Соболя не убил, проглядел! На вшей охотиться пришел? Смотри, дурак, вот возьму убью тебя... Зачем бьешь вшей? Что, они мешают тебе?

- На охоту ходить хорошо, что ли, грязным? - слабо возражал сын.

- Я всю жизнь грязный живу, - ворчал Покпа, - и ничего!

Охота у старика была удачной. Он поел похлебки, и от сердца у него отлегло.