Русская рулетка. Немецкие деньги для русской революции - Герхард Шиссер

Шведский лейтенант Шарль Диль, добровольно примкнувший к финским белогвардейцам, выслушивает краткий рассказ о планах дипломатов и неожиданно дает свое согласие на пересечение линии фронта.

На 13 санях, в которые запряжены сильные норовистые пони, своеобразный политобоз, везя гору багажа и хорошо припрятанный пакетик с секретными документами, прокладывает глубокий след в снегу. Все дальше на север. В воскресенье, 24 марта 1918 г., около 8 часов вечера санный транспорт вблизи маленького населенного пункта Аль достигает территории, занятой белыми.

Сиссон зорко присматривает за норвежским курьером. Теперь холод уже не кажется ему столь неприятным.

Сиссону и его документам предстоит длинный путь. Чтобы понять политическую взрывоопасность его бумаг, необходимо сначала пройти по другому следу документов, в германские секретные архивы.

Сиссон и его документы — это дым, но что служит огнем?

В какой-то мере они все приходятся друг другу родственниками и свояками. С тех лишь пор, когда прекрасная дочь князя Ангальт-Цербстского доставляется с Эльбы на берега Невы и выдается замуж за наследника престола, чтобы под именем Екатерины Великой войти в мировую историю своей женской хитростью и завоевательскими аппетитами.

Задолго до этого, во времена Ганзы, неудержимое стремление немцев на Восток создает почву для торговых, культурных и политических связей, которые на протяжении веков все более и более крепнут во всех сферах общественной жизни. Начиная с совместных торговых контор предприимчивых купцов и до высших придворных слоев прусско-германские и русские социальные идеи пронизывают друг друга.

Прусский офицер служит царю в качестве флигель-адъютанта и военного советника, в Берлине русский военный атташе пользуется высочайшим расположением короля.

С одной стороны, закройщики униформ прусской армии ориентируются на покрой, существующий в царской армии, с другой стороны, и русские соединения используют в качестве головного убора характерную прусскую каску с шишаком. Правда, она оказывается в России крайне непрактичной, ввиду холодной зимы, и вскоре вновь заменяется удобной, теплой овчинной шапкой.

В берлинских, как и в петербургских салонах, считается шиком при свечах и приятном звоне бокалов поочередно говорить на языках Гёте и Пушкина, в сопровождении мелодий Шумана и Глинки, доносящихся из музыкальных комнат.

В особенности многие балтийские немцы, с давних пор живущие в качестве подданных русского царя между Восточной Пруссией и «Санктпитербурхом» — заложенной Петром Великим столицей огромной империи, — вновь и вновь пытаются навести мосты между крепнущим прусским королевством и гигантской Российской империей. Русофилам в Пруссии и при королевском дворе в Берлине приходится, со своей стороны, мириться с прозвищем «казаки со Шпрее».

Кавалерийский генерал Александр фон Бенкендорф, лифляндец из старинного бранденбургского рода, служит великому князю Николаю не только в качестве адъютанта. При восшествии на престол Николая I он назначается комендантом императорской Главной квартиры в Санкт-Петербурге и по поручению Государя создает совершенную систему слежки и шпионажа с сетью агентов, раскинувшейся по всей Европе. Генерал, немец по происхождению, возвышается до близкого друга царя, никогда не порывая полностью своих берлинских связей. Самое тайное в узком кругу придворной камарильи обеих сторон в этих условиях не может долго оставаться тайной.

Парадная униформа и придворные мундиры военных, министров и фавориток в Санкт-Петербурге и Берлине вскоре больше не позволяют определить, к какому идейно-политическому течению принадлежат их носители и к миру каких идей их можно причислить. А французский язык дипломатии позволяет вновь и вновь элегантно скрывать противоречия, которые, естественно, имеются при обоих дворах.

На встречах глав государств гость и хозяин по протоколу приветствуют друг друга, одетые каждый в униформу другой страны, почти фамильярным братским поцелуем. Каждая встреча монархов становится своего рода семейным визитом, и многие беседы о земельных владениях и политике действительно вращаются в кругу всеобщего кумовства.

Так происходит и 6 апреля 1902 г., когда Вильгельм II и Николай II приветствуют друг друга в Ревельском порту по случаю российских морских маневров на Балтике. На этой встрече проявляется ужасающе простая логика германского кайзера, когда он великодушно предлагает царю совершить второй раздел мира, точнее говоря — мирового океана.

Как в конце XV в. по Тордесильясскому договору португальцы и испанцы, согласно третейскому решению бесславного Александра VI, папы Римского из семейства Борджиа, поделили меж собой восточную и западную половины не совсем тогда еще известного мира с помощью точно указанной демаркационной линии, так германский кайзер в Ревеле считает себя вправе на нечто подобное. Он предлагает царю, так сказать, в качестве символа второго раздела мира масштабный титул «Адмирал Тихого океана». Себе германец выбирает несколько более скромное звание «Адмирал Атлантического океана». Англию и Францию кайзер в своем предложении, недолго думая, не принимает во внимание: столь легко можно сформулировать державные интересы монархов, их реализация — это, правда, другая история.

Хотя слухи о доверительных державно-морских речах кайзера на ревельском тет-а-тет просачиваются во французскую и английскую печать и она реагирует в высшей мере возмущенно, Вильгельм II в своем письме к царю от 2 сентября 1902 г., упрямо повторяя договоренность, подписывается по-немецки «Admiral des Atlantik». В этом письме кайзер подчеркивает, что при развитии обоих флотов, российского и германского, решающую роль играют одни и те же интересы. Оба флота следует рассматривать как одну большую организацию, и принадлежат они одному континенту.

Это задумано — разумеется, с задней мыслью о едином российско-германском военно-морском фронте против далеко идущих великодержавных устремлений Англии и Франции — с одной стороны, очень глобально и, с другой стороны, очень по-братски. Императорская солидарность, однако!

Правда, в это время в мозгах некоторых германо-национальных великодержавных политиков уже бродят и совсем иные планы раздела мира. Еще в 1854 г. прусский дипломат барон фон Бунзен преподносит сюрприз своим меморандумом, в котором он не только призывает Пруссию выступить против России, но и предлагает ошеломляющий передел территории Российской империи. Он вполне серьезно считает, что Австрия должна простираться до Черного моря; Прибалтику, включая Санкт-Петербург, можно поделить между Пруссией и Швецией, а оставшуюся территорию следует расчленить на Мало- и Великороссию.

Такие нереалистичные гегемонистские идеи вполне приветствуются 50 лет спустя, на рубеже веков, склонными к экспансии политическими силами и влиятельными крупными промышленниками Германии, которые полностью забывают предостерегающие слова Бисмарка, что следует на все времена воздержаться от каких-либо идей «раздробления» царской империи, этого необъятно большого многонационального государства.

Именно Бисмарк, будучи в течение трех лет прусским посланником в Санкт-Петербурге, накопил достаточно специфически российской информации и установил столь тесные личные связи с канцеляриями и министерствами, вплоть до императорского дома, что в Берлине следовало бы лучше прислушиваться к его основательным советам.

Бисмарк метко осуждает фантазии о