Артем Драбкин - «Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника

Донские степи, Миллерово. Каждый день бои и большие потери. Как-то раз я вез боеприпасы в батальон и прямо передо мной снаряд попал в грузовик, в котором было пятнадцать человек с пулеметом. Они все вылетели из машины. Этой картины я никогда не забуду. У двух товарищей верхние части тела свисали на кишках из грузовика головой вниз, а нижние части тела были в кузове грузовика. Потом, когда их хоронили, мы не могли определить, какая нижняя часть принадлежит какой верхней части…

24 августа мы переправились через Дон у Калача по временному мосту. От Калача до Сталинграда примерно 60 километров калмыцкой степи. Каждый день мы продвигались вперед, и чем ближе мы продвигались к Сталинграду, тем сильнее было сопротивление. Мы продвигались вперед все медленнее. В начале сентября мы достигли окраин Сталинграда. Вошли в город и через Красную площадь дошли до Волги. Потом нашу часть отвели назад. Фронт проходил вдоль Волги, а потом уходил в степи. Это называлось Ригель-позиция. Наша 71-я дивизия стояла на Волге, южнее Сталинграда, в районе Бекетовки на так называемой Зюд-Ригель-позиции. Наступила зима. Нам очень повезло, что мы лежали в руинах. Тем, у кого были позиции в степи, было намного хуже. Знаете, как может быть холодно в степи зимой, на 30-градусном морозе?! Земля промерзла и стала каменной, нельзя было ни окопаться, ни построить бункер. Они все замерзали, и многие замерзли насмерть.

До 19 ноября 1942 года, до русского наступления, я был водителем грузовика. После того как нас окружили, бензина не стало и машины бросили. Я стал посыльным командира батальона. Я всегда ходил один и полагался только на себя. Я доставлял сообщения в роты и в штаб полка. Ходил в основном ночью. Днем ходить было опасно из-за русских снайперов.

– Вам успели доставить зимнюю одежду?

– Ха-ха. Мне повезло, я получил ботинки на меху, но вся остальная одежда у меня была летняя. Зимней одежды у нас не было. Вся армия, за исключением высших чинов, я не знаю, что у них было, вся армия не имела зимней одежды.

– Когда вы шли вперед летом 1942 года, вы думали, что вы сейчас победите?

– Да, да. Все были убеждены, что мы выиграем войну, это было очевидно, по-другому не могло быть!

– Когда это победное настроение начало меняться, когда стало ясно, что так не будет?

– У нас, в Сталинграде, это было перед Рождеством 1942 года. 19–20 ноября мы были окружены, котел закрылся. Первые два дня мы над этим смеялись: «Русские нас окружили, ха-ха!» Но нам очень быстро стало ясно, что это очень серьезно.

– Как вы узнали о том, что вы окружены?

– Солдатский телеграф сообщил. Очень быстро стало известно, что мы окружены. Но, как я говорю, через пару дней нам пришлось понять, что это очень серьезно. Уже после войны я читал книги про сражение под Сталинградом. Русские нас превосходили по численности. Я подсчитал, в Сталинграде было окружено примерно 275 тысяч человек (я это знаю из ведомостей снабжения). Из них около 100 тысяч человек попали в плен. 25 тысяч человек вывезли из котла, раненых, специалистов и так далее. И 150 тысяч человек погибли в котле. 71 день мы были окружены. Каждые две минуты там, как это тогда называлось, «за фюрера, народ и родину» погибало три человека!

До Рождества мы все время надеялись, что южная армия, генерал Гот нас вытащат из котла, но потом мы узнали, что они сами вынуждены были отступить. 8 января русский самолет сбросил листовки с призывом к генералам, офицерам и солдатам 6-й армии сдаваться, поскольку положение безнадежно. Там было написано, что в плену мы получим хорошее обращение, размещение и питание. Мы этому не поверили. Там же было написано, что если это предложение не будет принято, то 10 января начнется битва на уничтожение. Надо сказать, что в начале января бои затихли и нас только иногда обстреливали из пушек. И что сделал Паулюс? Он ответил, что он остается верным приказу фюрера и будет сражаться до последнего патрона. Мы замерзали и умирали от ран, лазареты были переполнены, перевязочных материалов не было. Когда кто-то погибал, никто, как это ни печально, даже не поворачивался в его сторону, чтобы ему как-то помочь. Это были последние, самые печальные дни. Никто не обращал внимания ни на раненых, ни на убитых. Я видел, как ехали два наших грузовика, товарищи прицепились к ним и ехали за грузовиками на коленях. Один товарищ сорвался, и следующий грузовик его раздавил, потому что не смог затормозить на снегу. Это не было для нас тогда чем-то потрясающим – смерть стала обычным делом. То, что творилось в котле последние десять дней с последними, кто там остался, невозможно описать. Мы брали зерно в элеваторе. В нашей дивизии хотя бы были лошади, которых мы пустили на мясо. Воды не было, мы топили снег. Никаких специй не было. Мы ели пресную вареную конину с песком, потому что снег был грязный от взрывов. Когда мясо было съедено, на дне котелка оставался слой песка. Это еще ничего, а моторизованные части не могли срезать ничего съедобного с танков. Они ужасно голодали, потому что у них было только то, что им официально распределяли, а этого было очень мало. На самолетах привозили хлеб, а когда аэродромы Питомник и Гумрак были ликвидированы, заняты русскими, тогда мы получали только то, что сбрасывали с самолетов. При этом две из трех этих бомб приземлялись у русских, которые очень радовались нашему продовольствию.

– В какой момент в Сталинградском котле упала дисциплина?

– Она не падала, мы до конца были солдатами.

– Как в условиях зимы показала себя ваша винтовка 98к?

– У меня был приказ не стрелять – я, как посыльный, выполнял другие задачи. Я ни разу не выстрелил, ни разу!

– У вас в батальоне были ХИВИ?

– Да. В батальоне было пять кухонь, на которых работали русские. Кроме того, в каждой роте был бронеавтомобиль, на которых водителями тоже были пленные русские. Мы им доверяли.

– Перебежчики с русской стороны были?

– Да, в первый год было много. В Сталинграде их уже не было. В Сталинграде русские были господами, это понятно.

– Вы встречали гражданское население в районе Сталинграда?

– В поселке Минина жили гражданские. Отношения с ними были простые: они нам ничего не делали, мы им тоже ничего не делали. Никаких обменов или разговоров с ними не было. Потом, в плену, с гражданским населением нам было запрещено разговаривать, а от караульных мы слышали только «dawaj, dawaj». По-русски я помню только khleb, nowyi и plokho.

– Русские солдаты получали зимой водку, вы получали?

– Я этого не знаю. Я не получал.

– Какое отношение у вас было к партии?

– На войне? На войне партии не было. Эта тема была табу. Мы были солдаты (камерады. – Пер.), а не товарищи (геноссен. – Пер.).

– Вы получали деньги?

– Да. Около десяти марок. Когда мы были на фронте, мы получали еще надбавку, но сколько именно, не помню. Пару марок.

– Как с наградами за войну?

– У меня единственная награда, ЕК2, Железный крест второго класса.

– Какое русское оружие запомнилось?

– Были маленькие ночные русские бомбардировщики, как вы их называли? Мы их называли «дневальный унтер-офицер». Они были ужасные. Летали по ночам низко. Их знает каждый солдат, который был в России.

– Они действительно вредили или это было больше психологическое давление?

– И то, и то. Он не только нарушал покой, но и бросал бомбы. Обычно или одну большую, или 20–30 маленьких, которых мы называли «свекла». Разумеется, «сталинский орган». Мы их боялись. Еще «ратш-бум». У этих орудий звук выстрела и разрыв снаряда происходил в одно и то же время. Поэтому их так называли.

– А немецкое оружие? Какое можете выделить?

– «Штуки». Кроме того MG-42 – бензопила, очень серьезное оружие. У русских были пулеметы с водяным охлаждением. Стреляли так: пу-пу-пу-пу, а у нас МГ стрелял тр-тр-тр-тр – гораздо быстрее. Но он очень быстро расходовал боеприпасы. Такое количество боеприпасов невозможно было восполнить!

– Чем русские чаще всего стреляли, минометами, артиллерией или стрелковым оружием?

– У русских всего было очень много. Они могли не экономить боеприпасы, а мы должны были их экономить. У нас была четырехствольная 2-сантиметровая зенитная пушка. У них был приказ стрелять только по наземным целям, а по самолетам огонь не открывать – мало боеприпасов. Унтер-офицер, который командовал этой пушкой, как-то сбил русский самолет. Его за это отправили в пехоту, потому что он не выполнил приказ! Я считаю, что если у тебя недостаточно боеприпасов, то надо прекращать вести войну.