Арне Фальк-Рённе - Где ты, рай

7 ноября 1791 года "Рембанг" бросил якорь на рейде Батавии после трудного плавания, во время которого судно попало в сильный шторм у берега острова Флорес. Узники на средней палубе выглядели как живые скелеты, все они переболели дизентерией и страдали от малярии.

Глава 14

Батавия в 1791 году, чумная яма. - Вильям Брайент умирает на тюремном судне. - Джеймс Кокс готовится к побегу. - Эмануэль умирает в госпитале в Батавии. - Сэм Бёрд и Морж умирают от малярии на пути в Капстад. - Джеймс Кокс прыгает за борт и доплывает до берега. - Мэри снова встречает капитана Тенча. - Шарлотта умирает.

1

Батавия (современное название Джакарта) была главным городом голландской колониальной империи в Ост-Индии, и среди городов мира она считалась одним из наименее благоприятных для жизни людей. Голландцы построили этот город на прибрежной низменности по образцу Амстердама; вдоль каждой большой улицы был проложен канал. Однако то, что было целесообразно в условиях прохладного северного климата Амстердама, производило совершенно иной эффект в удушливом влажном воздухе тропиков. Голландская опрятность здесь имела мало возможностей для проявления: каналы были невероятно загрязнены, в них плавали трупы собак и кошек, они были переполнены всеми видами нечистот и отбросов, а сама вода стояла практически неподвижно и была идеальной средой для размножения комаров, переносчиков малярии, и рассадником многих тропических болезней. Помимо малярии, много человеческих жизней уносила дизентерия. Джозеф Бэнкс утверждает, что из каждых ста человек, прибывших из Голландии нести гарнизонную службу, в первый же год умирала половина и еще двадцать пять человек оказывались в больнице с тяжелыми заболеваниями; в итоге только десять человек могли нести гарнизонную службу. Такие огромные потери кажутся невероятными, но сам Кук поддерживает это мнение: когда он покинул Батавию, голландские капитаны сказали ему, что он счастливо отделался, поскольку не умерла половина его экипажа. Доктор Джордж Гамильтон, прибывший в Батавию вместе с капитаном Эдвардсом, мятежниками с "Баунти" (которые не сбежали на остров Питкэрн) и одиннадцатью несчастными "ботаниками", писал, что "таково было предубеждение голландцев, что голландец даже под жарким солнцем не может существовать, не вдыхая запах застойной воды", и, по мнению Гамильтона, именно застойная вода была причиной высокой смертности. Однако сам он ничего не предпринял, чтобы создать более сносные условия существования ни для мятежников с "Баунти", ни для "ботаников", среди которых была женщина с двумя маленькими детьми. Он мог бы, например, разрешить перевести их в городской госпиталь; ведь он так образно описывал как "чашевидную могилу, эту Голгофу, которая обрекает население всей колонии на вечный покой каждый пятый год". Гамильтон был остроумный хроникер, светлая голова, образованный человек, типичный для своего времени и своей среды, где твоим ближним мог быть только человек из твоего же сословия, имеющий такое же образование.

Мэри и ее двух детей перевели в женское отделение голландского тюремного судна, которое стояло на якоре у одного из смрадных каналов; мужчины-"ботаники" и мятежники с "Баунти" были размещены палубой ниже на том же судне. Это, разумеется, привело к тому, что наименее выносливые заключенные довольно быстро заболевали и умирали. Вильям Брайент сломался первым. На родине, в Англии, на тюремном судне "Дюнкерк" он был Контрабандистом Биллом, который отдавал приказания надсмотрщикам и которого полюбила Мэри. В Сиднее ему удалось получить лучшую работу, но из-за вероломства Джозефа Пейджета его осудили за проступок, которого он не совершал; после этого Вильям резко изменился и стал пить, однако во время побега он снова нашел применение своим способностям. Впервые в Купанге на Тиморе он более или менее ясно понял, что не сможет обеспечить Мэри и детям то существование, которого она так горячо желала, и это усугубило его падение. У него снова начался запой, и в пьяном виде он проговорился, что одиннадцать потерпевших кораблекрушение были беглыми каторжниками. В этой вонючей дыре на тюремном судне от него оставалась лишь тень прежнего Билла Контрабандиста. Кстати сказать, его семилетний срок каторги истек и, если бы он оставался в Сиднее, он был бы теперь свободным человеком.

Лихорадка сотрясает тело Вильяма Брайента. У него самые страшные приступы озноба, он едва поднимается, обливается потом и снова впадает в забытье. Однажды утром он чувствует себя так плохо, что Джеймс Кокс просит голландского стражника позвать судового врача.

"У нас нет судового врача, - отвечает стражник. - Ты ведь не на судне, друг, а в тюрьме".

У Кокса осталось еще несколько серебряных монет. Он держит одну из них прямо перед носом стражника. "Это английский шиллинг", - говорит он.

"Мне известно, черт возьми, что такое английский шиллинг".

"Ты его получишь, если пригласишь сюда врача".

Через два дня, когда Вил почти без сознания, долговязый костлявый доктор Гамильтон ощупью спускается в полутьме, держа надушенный платок перед носом.

Он очень быстро осматривает Вила и щупает пульс. "Речь идет о небольшом недомогании, - говорит он Коксу и стражнику. - Заключенный, может, даже немного симулирует".

Кокс кричит через вонючую лужу: "Разве вы не видите, доктор, что он при смерти? Ведь ваши слова звучат как кощунство над вашей благородной профессией!"

Гамильтон поворачивается, удивленный, к нему: "Кто вы такой, чтобы говорить со мной столь нахальным тоном?"

Но Джеймс Кокс рассержен. "Кто я, может быть, безразлично в данный момент, когда дело касается спасения человеческой жизни. У него жена и дети. Вы должны перевести его на сушу в госпиталь, где ему будет оказана помощь. Сэр, я умоляю вас".

Гамильтон отворачивается от больного и Кокса и ощупью пробирается к выходу. В интересном отчете о путешествии на "Пандоре", кораблекрушении и возвращении в Англию на других судах он ни слова не упоминает об этом инциденте.

Когда врач ушел, солдат-стражник говорит по-голландски Коксу: "Я не уловил все, что ты сказал ему по-английски, но, насколько смог понять, ты дал ему основательный урок. Ты, должно быть, арестант с определенным влиянием".

"Прими это четко во внимание, - отвечает Кокс. - Ты станешь богатым человеком, если будешь достаточно сообразителен и выслушаешь мои слова. Да, я хочу сказать, что ты мог бы выбраться из этого омерзительного места, если проникнешься доверием ко мне".

Солдат презрительно усмехается: "Доверие! Почему я должен проникнуться доверием к тебе, жалкий арестант, которого скоро ушлют отсюда? Ведь ты наверняка не кто иной, как карманный вор из Лондона?"

Джеймс Кокс не отвечает.

"Тогда ответь все же на вежливый вопрос. За что тебя наказали?"

"Хорошо! Ты слышишь, я говорю по-голландски. Я работал в Амстердаме по ювелирному делу. Я гранильщик алмазов. Меня схватили за то, что я украл один бриллиант, который должен был доставить из Амстердама в Лондон. Поэтому и оказался в Ботани-Бее. Они обнаружили один алмаз, но никогда не найдут шесть других, которые я спрятал".

Внезапный хрип с койки Вильяма Брайента заставил обоих мужчин прекратить беседу. Когда они стоят у его ложа, он шепчет имя Мэри и умирает. Это произошло 1 декабря 1791 года.

2

В женском отделении голландского тюремного судна Мэри быстро понимает, что оба ребенка умрут, если ей не удастся упросить перевести их в госпиталь на суше. Хотя она много перенесла в самое последнее время, она все еще привлекательная молодая женщина, и обычное сочувствие к молодой матери, вероятно, было причиной того, что "заключенную Мэри Брайент с двумя маленькими детьми" переводят в морской госпиталь на суше в первые дни декабря.

Голландский врач оказывается более человечным, чем его английский коллега Джордж Гамильтон. Он спрашивает, может ли он чем-то помочь ей и ее детям. Он получил письмо от доктора Ройтена из Купанга, в котором молодой врач рассказал о судьбе Мэри и ее товарищей.

"Я, конечно, хочу знать, что с моим мужем, - говорит Мэри. - Он был нездоров, когда я видела его в последний раз, когда нас переводили с "Рембанга" на борт тюремного судна".

"Я посмотрю, что можно сделать, - говорит голландский врач. - Но не могу ничего обещать. Ваш муж хотя и на голландском судне, но под надзором капитана Эдвардса".

Через два дня он подходит к больничной койке Мэри. "У меня для вас плохие новости", - говорит он.

Мэри приподнимается на постели: "Не надо больше ничего говорить. Я знала, что Вил умер".

"Он умер от лихорадки после полудня 1 декабря".

Врач делает все, что в его силах, чтобы вылечить Эмануэля, но ночью, когда открыты окна на зловонный канал, в палату набираются москиты и пьют кровь больных. В то время никто не знал, что эти насекомые переносят малярию. Лихорадка у Эмануэля усиливается, и 21 декабря он умирает на руках своей матери, прожив год и восемь месяцев.