Егор Классен - Древнейшая история Славян и Славяно-Руссов

ХХII. ГЕНИИ (табл. V, № 22)

та фигура, изображающая благодетельного гения с жертвенной чашей в правой руке, представлена у Dempster'a на табл. XXIV, а у Gori на табл. XVI, № 13. – Подобного гения с чашею я имею в моей коллекции, но только без надписи, начинающейся здесь над правым коленом, идущей до щиколки и оканчивающейся на левой лядвее. Она назад читается так:

В первом слове «Его» недостающая в этрусском буква г заменена буквой i, что часто встречается; например, у мальчика с гусем вместо г (гас) написано LAM (М здесь за С). Особенно замечательно здесь, как делавший надпись поправил свою ошибку в правописании. Он написал вместо задоволит – здоволити, но эту ошибку поправил, зачеркнув на конце лишнее i. Dempster замечает в своем описании об этой поправке; по Gori, полагая, что эта буква зачеркнута случайно, включает ее в копии своей. Сбоку гения, под чашею, я надпись привел в порядок и разделил на слова.

зображение этих обеих Приапу, посвященных Гермов, взято мною из Gori табл. IX, № 3 и 4. – Двухстрочная надпись первой читая как обыкновенно, назад говорит:

Оба слога, помещенные на верху колонны (на гландуле ее), непонятны. Но если вторую букву счесть за испорченное н, то можно бы читать так: Пан учи; т.е. пан учит. Известно, что лесной бог Пан почитается тождественным с Приапом.

На второй колонне читается так:

Выражение в подлиннике: Копышей, от Копышиться, уже устарело и означает большое умножение. Замечательна здесь в первой строке осьмая буква, означающая двойное или, как в польском, перечеркнутое л в слове яллова; буква, имеющая в обеих надписях форму латинского Q, есть, без сомнения п. Отвесно перечеркнутое Ф есть К, что мы видим также и в надписи № 30: «Латинал таки не есть». Слова Пате – муж и пате – жена сохранились только в одном литовском языке; эти слова имеют сходство с санскритским патир.

Gori изображает на табл. XLIV, № 2, мраморный саркофаг, на котором представлена сцена изгнания бесов, но объясняет ее весьма неудовлетворительно. Сцена представляет заклинание злых духов и изгнание их из тела одержимой ими женщины в тело принесенного животного.

Жрец, совершающий действие, говорит:

Таблица VI

Должно заметить в этой надписи ошибку в правописании: в первом слове Евтите – вместо Явтите. На следующем за сим монументе, где изображена подобная сцена изгнания бесов, это слово написано верно – ятвите. Зато во второй надписи во втором слове бесы верхняя черточка у б стерта. Различное правописание в слове ятвите частью происходит оттого, что едва ли за 2000 лет грамматика славянская была совершенна, а частью, может быть, и оттого, что славянское а и я по обстоятельствам, когда первая следует за крепкими согласными, а последняя не имеет на себе ударения, выговаривается как е и ие, а потому делавшему надпись на саркофаге казалось все равно поставить а или е. – У Dempster'a в «Etruria regali», табл. XXXVII, находится подобное изображение, отличающееся только тем от предлежащего, что бесноватая женщина изображена нагой, а у совершающего там заклинание жреца, изображенного с открытой головой, правая рука отломана, следовательно, и чаша вместе с ней. Подле него стоит не мальчик, как здесь, а бородатый мужчина в шишаке. Пламя при жертвеннике имеет противоположное направление. А надпись отличается только тем, что вместо ЕВ поставлены BP, следовательно, там должно читать: «Воротите беси, яе кусифиале», «Воротитесь бесы туда, откуда пришли, вы, ее искусители».

одобный предыдущему сосуд для пепла, изображенный у Gori на той же таблице под № 1, представляет также изгнание злых духов из бесноватого мужчины; но при звуке музыки.

Таблица VI

Известно, что в Италии ужаление тарантула производит бешенство, излечиваемое только плясовой музыкой. Надпись отличается несколько от предыдущей, ее должно читать так:

У Dempster'а находятся на таблицах XXXVI и XXXVII еще две подобные, немного измененные надписи. Там бесноватый вылечивается не водой, но огнем, держа колено в огне жертвенника и выказывая боль[99]. Один из присутствующих льет масло на огонь, другой держит животное, похожее на собаку, назначенное для принятия в себя бесов. На заднем плане играют три лица на инструментах, а четвертое приносит плоды. Вероятно, музыка назначена для того, чтобы заглушить болезненный крик пациента.

остопочтенный придворный священник в Веймаре, Стефан Сабинин, которому мои археологические занятия обязаны приятным его участием прислал мне это изображение, взятое из «Tischein's Engravings» для объяснения надписи, которую я при первом взгляде принял за славянскую.

Таблица VII

Вскоре после того я нашел то же самое изображение в «Boekh, Inscript. graec. Vol. 1, p. 12», где осторожный издатель удерживается, однако же, от истолкования ее, имея, вероятно, основательные причины на то. Напротив того в мифологической галерее Millin'a под № 512 помещено это изображение вместе с надписью, признанной им за греческую и изъясненною так:

(Дважды настигнутый смертью, добывает он колесницу.)

Millin видел в этой сцене убитого Улиссом и Диомедом Долона, которому Гектор обещал Ахиллесову колесницу.

Millin, у которого под руками находилось такое множество средств, составляет авторитет предо мной, повелевающий молчать. Поэтому я готов почитать это дело решенным и довольствуюсь только обнаружением некоторых моих сомнений, хотя, может быть, и ни к чему не ведущих.

Счастливый объяснитель надписи хочет, кажется, удержать здесь этрусские формы букв; а потому он объявляет третью букву, имеющую форму М, двенадцатую и двадцать третью за S; а седьмую, имеющую форму V, за L; хотя он ту же букву V, на девятнадцатом месте вновь встречающуюся, почитает уже не за L, но за Y. Если против этого ничего нельзя сказать, потому что у Этруссков V имело четвероякое значение, как то: L, О, U и У; то нельзя не спросить, отчего здесь в самом начале встречается D, а далее четыре раза О, когда известно, что этрусский алфавит не имел ни D, ни О? Следовательно, надпись писана не этрусскими, но древнегреческими буквами. Но вслед за ним невольно является второй вопрос: что могло его, т.е. Грека, побудить, чтобы в чисто греческой надписи отвергнуть в самом начале букву Д (дельту), столь известную всем и встречающуюся во всех надписях, и заменить ее заимствованной у Латин буквой D, округленной почти в О? К этим сомнениям присовокупляются еще многие.

По какому праву Millin приказывает десятой букве отвечать за G (ге), когда она представляет нисколько не подлежащую сомнению этрусскую букву R (эр)? Четыре раза встречается в этой надписи буква Е и из них три раза с удлиненным черешком и потом, близко к концу, в нормальной своей форме; отчего эта разность? Разве потому, что Е на конце не есть простой эпсилон, но должно отвечать за Н (эта)? Millin утверждает, что осьмая буква I должна быть эта; он же утверждает наконец, что буква, заключающая надпись, N (эн) должна идти за М, и потому недостающую черточку считает стершеюся или забытою. Положим, что последнее было бы справедливо и N есть действительный М, то все мы остаемся в затруднении, потому что Millin трижды встречающееся в надписи М почитает за этрусское S (эс) и отнюдь не читает за М. Наконец, я позволяю себе еще один вопрос: почему вторая, девятая и пятнадцатая буквы, имеющие форму S или Z, должны тут читаться за I, тогда как мы в осьмой букве имеем уже правильное и нормальное I?

Такие явления можно, конечно, легко устранить диктаторским тоном, но знатока этим никак не проведешь и он снова начнет доискиваться иного истолкования надписи. Но довольно о надписи, под которой я поставил соответствующие славяно-русские буквы. Теперь перехожу к обозрению самого рельефа и делаю следующее предложение.

Пусть герои Улисс и Диомед вместе с Долоном идут своею дорогою, потому что надпись, по толкованию Millin'a, не называет ни одного из этих имен; чего бы, кажется, не должно быть. Ибо как же бы иначе зрителю, особенно из народа, понять, что тут представлено? Ведь не стоял же подле этой бронзы постоянно толковник, объяснявший каждому созерцателю изображения, историю Долона и обещание Гектора доставить ему колесницу Ахиллеса. Да и самое изображение нисколько не сообразуется с рассказом Омира