Валерий Королев - Древлянская революция

-- Вот-вот, -- обрадовался Чудоюдов.

-- Но это же еще ничего не значит, -- поднял плечи к ушам Рыбакитин, а Обалдуев, поняв, что соратники не позволят от них отречься, воскликнул, переведя "я" во множественное число:

-- Мы -- патриоты!

-- Разберемся, -- по привычке небрежно усмехнулся главный милиционер, но тут же напустил покой на физиономию, сообразив, что здесь не предварительный следственный изолятор, а другого начальства в городе пока нет и его невольный душевный всплеск может отразиться на карьере. Обомлев, затараторил, дабы обилием слов укрыть промах: -- Разберемся, разберемся, вычислим и арестуем. Не таких сыскивали. Как ни крути -- наскок на власть! Мы им быстренько на мозоль наступим. Силы у нас имеются.

-- Поживем -- увидим, -- задумчиво выразился военком. -- Лично меня пока интересует почему-то стол. Жалко, в городе нет знатока холодного оружия.

И тут Федора Федоровича будто кольнуло:

-- Есть.

-- Что есть? -- повернулся к нему полковник.

-- Знаток есть, -- пояснил Федор Федорович. -- Дед Акимушкин. Иван Петрович. Четыре войны в кавалерии отвоевал.

-- Адрес? -- спросил полковник приказным тоном.

Федор Федорович назвал адрес. Военком, сняв телефонную трубку, набрал номер и пророкотал приказ:

-- Садовая, 21, Иван Петрович Акимушкин. Вежливо, с бережением срочно доставить на квартиру товарища Обалдуева. Скажите, для консультации. -Обернувшись к Обалдуеву, сообщил: -- Через двадцать минут консультант будет. Можно и нам отправляться.

-- Хорошо-хорошо, -- засуетился Обалдуев, -- только вот... Товарищ Ханзель, осмотрите перстенек. Судя по всему -- стекляшка, но интересно, чьего производства, какими путями могла попасть в Древлянск. Это тоже облегчит розыск.

Старик Ханзель, выпроставшись из своего угла, одернул двубортный пиджак, просеменил к столу, принял перстень.

-- Мое почтение, -- поклонился и выплыл из кабинета.

6

Не правы критики, утверждающие, будто за время перестройки в нашей жизни ничего не изменилось, но вдвойне не правы, которые утверждают, что стало хуже, что год восемьдесят пятый ни в какое сравнение не идет с девяносто первым. Просто у таких людей глаза закрыты на доброе или, точнее сказать, видеть доброе для них -- непосильный труд, ибо добра-то иной раз наищешься, а плохое -- прищурился, и вот оно.

Автор лень такую не поддерживает. Мало того, он, широко раскрыв глаза, неустанно ищет положительное в нашей жизни, чтобы в пику критикам воскликнуть: вот хорошее!

Если бы шесть-семь лет тому назад автору довелось описывать исход отцов города из горисполкома, то ему, очевидно, пришлось бы написать так: "Выйдя на улицу, товарищ Обалдуев поместился в черную "Волгу" с торчащим из крыши штырем радиотелефона; сопровождающие его лица уселись в "Волги" без штырей -- и пыль столбом", после чего, поразмыслив, зачеркнул бы "пыль столбом" как двусмысленное сочетание, заменив невинной фразой: "и поехали осматривать объект согласно текущему плану проверки".

Но совсем другое дело теперь. Сейчас так уже никто не пишет, тем более если по-старому написать, значит, извратить картину. Нет, судари мои, что-что, а порядок передвижения председателя горсовета в ряде случаев совершенно изменился. Ныне, в 1991 году, первым на улицу вышел... Кто бы, вы думали? В жизни не догадаетесь! Представьте себе -- Федор Федорович. За ним -- главный милиционер, потом Рыбакитин, за Рыбакитиным -- Чудоюдов и военком, потом усатый радикал-интеллектуал и уже только потом Обалдуев. Вот как дело-то было! И никто из вышедших не забрался в автомобиль, а парами, растянувшись метров на тридцать, чинно зашагали, как шагают по всей стране рядовые труженики. Нарисованной картиной автор укоряет очерняющих нашу действительность критиков и в душе победно смакует сей положительный факт.

Шествовали начальники и перебрасывались фразами, приличными неспешному своему движению.

-- Весна, -- сообщил военкому Обалдуев. -- За делами не заметил, как наступила.

На что военком соответственно пробасил:

-- И лето, не успеешь оглянуться, кончится. А там -- осенний призыв, потом весенний. Вся жизнь из года в год от призыва до призыва.

Идущий впереди всех главный милиционер молчал, потому что в уме решал задачу: как бы незаметно направить шествие так, чтобы стороной обойти Аллею древлянских героев? Прошлой ночью, несмотря на дополнительно выделенный милицейский наряд, кто-то в четвертый раз переколотил фонари в Аллее, и теперь бюсты героев осуждающе косили глаза на осколки, сверкающие на асфальте. Вместо службы патрульные в опорном пункте играли в домино, в рапорте же указали, что ночь напролет чинили сломавшийся "газик" "с целью во что бы то ни стало подвижное средство ввести в строй к утру".

-- Пойдем по улице Гоголя, -- решил наконец главный милиционер, -- так короче.

-- Правильно, -- одобрил Чудоюдов. -- Кстати, посмотрим, что делают с домом купца Калашникова.

И милиционер, облегченно переведя дух, принялся думать, что раньше фонари не били, а теперь бьют, и это странно: и раньше, и теперь город патрулировался одинаково. "До пенсии спокойно дослужить не дадут! -остервенился он на древлянских хулиганов. -- А если с нового года безработица? Да тогда запросто прогоришь на одних только битых витринах и опрокинутых телефонных будках".

Федор Федорович с усатым радикал-интеллектуалом шли молча. Федор Федорович безмолвствовал по причине своей стеснительности, усатый же потому, что со свежим человеком беседовать о развитии демократии опасался: на вид-то попутчик вполне интеллигентный человек, но внешняя интеллигентность не гарантия прогрессивности мыслей.

-- И это надо же! -- собравшись с духом, наконец все же выразился Федор Федорович, имея в виду ночное происшествие.

-- Надо, конечно, надо! -- тут же подхватил измученный молчанием усатый. -- Демократию нужно поднимать и развивать! -- И давай частить про то, что в Отечестве не существует цивилизации, дескать, нажитое за тысячу лет -- гибрид дикой татаромонгольщины с гнилой славянщиной, помноженных на советскую власть. Пора, мол, пока нас всех могила не исправила, внедрять опыт высокоразвитых стран.

В конце концов вошел в такой раж, что собственные усы от слюны обвисли, а между тем в ушах у Федора Федоровича прозвучал дребезжащий голосок умершей лет пять назад последней древлянской бабки-ведуньи, пользовавшей его от радикулита: "Юроды разные бывали. Одни-то, конечно, от Господа, ну а случалось, которые сами от себя. Божьих повывели, а энти по сю пору землю копытят и все при чинах. Вот и пойми: сами от себя они или от какой силы?.." Хотел Федор Федорович прикинуть, укладывается ли в бабкину классификацию усатый радикал-интеллектуал, но процессия приблизилась к дому купца Калашникова, сбилась в кучу, и все, задрав головы, воззрились на облепившие стены леса, пытаясь разглядеть на них хотя бы одного строителя-реставратора.

-- Никого? -- спросил Обалдуев.

-- Никого, -- смутился Чудоюдов.

Еще позавчера бы, увидев обезлюдевший строительный объект, Обалдуев поднял тарарам, но после ночного визита у него просто не осталось сил для председательской деятельности, и он, отвернувшись от памятника архитектуры, спросил у военкома тоном, каким пугливый пациент допытывается о своей участи:

-- Так вы считаете, что саблей разрубить стол нельзя?

-- Я плохо разбираюсь в холодном оружии, -- повторил давеча сказанное военком. -- Но судите сами: даже сабля времен войны 1812 года весила чуть больше килограмма. Ваш же стол я видел: столешница древесностружечная, не столешница -- броневая плита. Колуном с одного удара не прошибешь, не то что саблей. Чепуха! Тут что-то другое. Может, какое-либо редкое физическое явление. Может быть, вы заснули в кресле, а в окно -- шаровая молния, вам же сабля приснилась. Паленым в комнате не пахло?

-- Вроде припахивало, -- промямлил Обалдуев, и надежда засветилась в его глазах.

-- Вот видите! Думаю, что ваши волнения напрасны. -- И военком, имевший как-никак человеческое сердце и радиотехнический диплом, ласково под локоть подхватил Обалдуева, повел, успокоительно гудя тому в ухо о физических законах, о свойствах электромагнитных волн и о случавшихся на службе в войсках лично с ним нештатных ситуациях, когда, бывало, черт знает что получится, а при разборе оказывается физический процесс, редко происходящий в обычной практике.

7

Через пять минут компания прибыла в обалдуевскую квартиру. Раскланявшись с председательской супругой, дружно ввалилась в кабинет и окружила письменный стол.

-- Дела-а, -- гулко протянул военком после всестороннего осмотра.

Столешницу действительно разрубили чем-то тяжелым и страшно острым. Орудие обрушилось на стол с такой скоростью и силой, что доска не успела переломиться, края срезов были удивительно ровны, и лишь под столом на паласе лежало несколько древесных крошек. Следов электрического воздействия не было -- полировка сияла.