Мино Милани - Пришедший из вечности

Я спросил:

-- Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно? --Он сухо возразил:

-- Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал подмогу из Микен! -- Темпль горько и презрительно усмехнулся: -- Из Микен, из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь, сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?

Я сделал отрицательный жест.

Он опять приблизился ко мне:

-- Всего восемьдесят человек! -- сказал он, глядя мне в глаза. -- Или что-то около этого! Хорошие воины, -- продолжал он, -- это не имеет значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что... -- он внезапно умолк.

Я с тревогой в голосе воскликнул:

-- Что? Продолжай! Что ты думаешь? -- Я испугался, что он перестанет рассказывать.

Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:

-- Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного, нет, никогда. Это было -- и он сделал величественный жест, -- это было поистине море людей. Они двигались вперед внушительными и стройными отрядами, поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь нее. Люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось, дрожала даже там, где стояли мы... Когда солнце освещало ряды отборной гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи -- подобно серебряному зеркалу. Они пели, и земля словно надвигалась на нас вместе с персами. Леонид подошел ко мне -- я находился на крутизне -- и другие воины окружили нас: Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить себе не могли, что персов такое великое множество? В это время мы уже не сомневались, что погибнем все до единого Но, -- добавил он, глубоко вздохнув, -- спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на войне.

-- Погибнуть на войне -- повторил я.

-- Мы были очень хорошо вооружены. Илоты, наши рабы, несли большой запас копий. Щиты у нас были крепкие. Все мы, спартанцы, были в доспехах и шлемах. А лучники? Да, мы знали, что у персов тьма лучников. Но колесницы беспокоили больше. Увидев их, мы поняли, почему Леонид выбрал сражения именно это место. Здесь, в этом узком проходе колесницы бессильны... Так или иначе, -- добавил Темпль, опуская руки, -- мы поджидали персов. Молились Аресу. Думали о Спарте... Не только о Спарте, но и обо всей Греции. Мы сражались за наши города. За всех жен и детей. За наши алтари.

Темпль произнес эти слова, выпрямившись во весь свой могучий рост. И если до этого момента он казался мне обычным астронавтом, нечто среднее между человеком будущего и пареньком из Кентукки, обожающим яблочный пирог, -- если прежде он представлялся мне именно таким, то теперь уже нет. Это был не Джек Темпль, а герой. Неважно, что за герой, как звали его -- Леонид, Клейт, Клитий, Протей... любое греческое имя. Я поднялся. Передо мной стоял человек, пришедший из прошлого времени, пришедший рассказать свою историю.

Я почти приказал:

-- Продолжай!

-- Они обрушились на нас на следующий день. Сначала прислали гонцов, предлагая сдаться. Угрожали, что затмят солнце своими стрелами. Мы посмеялись им в лицо. Они напустили на нас своих лучников, и мы действительно оказались под дождем стрел. Однако большого урона он нам не нанес. Мы недоумевали -- ведь гвардия Ксеркса была в доспехах... Почему он не направил их в первых рядах? Идиот! Он послал их вслед за лучниками, и когда у них кончились стрелы, они уже не смогли отступить: слишком много воинов напирало сзади. Наступление персов продолжалось. Все орали, пели, трубили, падали на землю, затаптывали друг друга. Лучникам пришлось наступать впереди всех. Они напали на наши фланги... Поначалу это была совсем не битва! Мясорубка, бойня -- вот что это было. Правая рука у меня была красной от вражеской крови. И когда Леонид дал сигнал к атаке, мы пошли по телам павших лучников и столкнулись с толпой других персов, которые не могли двигаться, и мы копьями убивали их... убивали... -- Последние слова Темпль произнес совсем тихо, потом вернулся к столу и сел. Провел рукой по лбу. Не глядя на меня, продолжал: -- Если бы Эфиальт не предал нас, если бы персы не зашли к нам с тыла, мы бы удержали их, хотя нас было всего четыре тысячи. Но ты же знаешь, как все получилось. В горах была тропинка, вернее -- козья тропа. Только очень немногие знали о ней... И Эфиальт показал эту тропу персам. Те ночью прошли по ней и утром оказались у нас в тылу. Тогда, -- вспоминал Темпль, слегка волнуясь и мрачнея, -- Леонид приказал всем отступать. Не оставалось больше никакой надежды, мы знали это. Леонид решил: мы, спартанцы, останемся и задержим персов, а остальные смогут уйти... Вот так! Он держал в резерве тысячу двести воинов-союзников, а сражались мы, спартанцы, -- и он ударил себя в грудь, -- это, мы сражались! Мы ринулись вперед, как в первый день битвы, мы налетели на них, и все пели, и рука у меня опять была красной от крови!.. Ксеркс никогда не забудет нашу атаку!.. Сколько персов мы убили! Ты можешь сосчитать, сколько листьев на дереве? Или капель вина в большой чаще? Тысячи и тысячи, и еще тысячи, и еще! -- Он поднял крепко сжатые кулаки. -- И мы говорили: "Идите в Спарту и скажите, что мы легли тут, выполняя ее волю!" Вот, что мы говорили, что кричали, сражаясь! Но потом они перестроили свои ряды и напали на нас сразу со всех сторон, как лавина... Лавиной двинулись на нас люди и кони. Они шли не торопясь, с копьями наперевес, и на нас снова обрушился дождь стрел. Леонид был равен и вскоре скончался, и мы сражались, стоя на его теле. Пали многие из нас, триста спартанцев... триста спартанцев пали... триста... -- Он опустился на стул, оперся локтями о стол и уронил лицо в ладони. Я слышал, как его дыхание становится все тише и спокойнее. Потом наступила полная тишина.

Я нарушил это волшебное молчание;

-- А ты? -- спросил я.

Он поднял голову, лицо его было мокрым от пота.

-- Я был среди тех, кто погиб последним, -- сказал он и опустил глаза. -- Но это нельзя считать удачей. Я видел, что земля была покрыта телами убитых врагов. И прежде чем умереть, подумал, что никакая армия не могла бы устоять после стольких потерь и продолжать сражение... -- Теперь он говорил неуверенно, как бы с трудом припоминая то, чему был свидетелем. -- Мы, спартанцы, в Фермопилах... заложили фундамент... победы... греки... сделают... остальное.

Он как бы сникал, я чувствовал это Удивительная страница закрывалась. Я испытывал едва ли не чувство отчаяния.

--А скажи-ка мне... -- я соображал, что бы еще спросить его, -- скажи мне а колесницы... Да! Они все-таки использовали их

Он подергал головой, совсем как пьяный.

-- Нет, нет... не оставалось места, впрочем хватило бы... всего одного удара... одного только...

Дико зазвонили колокольчики тревоги. Слишком я успокоился. Короткий звонок.

-- Фермопилы... как использовать колесницы на этой земле? Я видел, как они толкали вперед несколько колесниц... Очень шумно... И это, конечно, глупо, толкать их перед танком... Не было нужды. Тут хватило бы одной... одной хорошей автоматной очереди... А может, мы остановили бы их только копьями... Я думаю... но не уверен... Никогда нельзя быть ни в чем уверенным... Это было бы более прогрессивно... То, что ново сегодня, например, реактивное топливо... которое, наверное, исключает водород... завтра может уже устареть может оказаться смехотворным... -- Он снова закрыл лицо руками. Замолчал.

Я был совершенно спокоен. Выходит, на этом все закончилось. А дальше? Я поднялся и спросил;

-- Как тебя убили в Фермопилах?

Темпль слегка приподнял голову. Он выглядел очень усталым. Не открывая глаз, проговорил:

-- ...стрела... я был рад, что никто не смог разрубить меня мечом... стрела... вот сюда... -- и он тронул ямочку под кадыком, -- вонзилась сюда... и я... умер...

Он медленно, совсем медленно опустил голову и замер.

-- Джек!

Я подождал, пока пройдет некоторое время. Потом снова позвал его:

-- Джек! -- И, протянув руку, я потрепал его по волосам.

Темпль вздрогнул. Поднял голову, тряхнул ею, поморгал и с изумлением посмотрел на меня.

-- Черт возьми, -- проговорил он, поднеся руки к вискам, и улыбнулся широкой доверчивой, улыбкой: -- Черт возьми! Что со мной было? -- воскликнул он. -- Уснул?

-- Ну... как сказать...

Он встал и потянулся.

-- Непростительно! -- усмехнулся Джек. -- Не пишите об этом, ладно? Представляете, как выглядит астронавт, который засыпает на Луне? Ха-ха-ха... -- Он посмотрел на меня своими серыми, холодными глазами. Вот он передо мной -- Джек Темпль.

Он сделал решительный жест:

-- Ну, давайте, стреляйте в меня своими вопросами: Жду. Вперед, черт побери! Хотите, чтобы я рассказал, как высаживался на Луну?

Глава 3.

И Темпль рассказал мне о том, как высаживался на Луну. Рассказал подробно, вспомнив каждую фазу приземления. Прежде я уже слышал от других астронавтов примерно то же самое. Потом он описал Луну, сказав самые обычные банальные слова, какие я не раз слышал и раньше: небо черное, Земля похожа на зелено-голубую дыню, подвешенную в пустом пространстве, почт на Луне желтоватая, серая, кратеры, горы, камни, пыль я так далее и так далее. Думаю, что рано или поздно придется послать на нашу спутницу философа или поэта, если мы хотим узнать нечто более яркое и интересное.