Иван Черных - Школа террористов

До гибели отца я любил мать, и её перемена поначалу не очень-то обеспокоила меня: пусть хоть в зрелые годы почувствует себя счастливой. Избранника её не видел, а сообщению, что он моложе, не придал значения. Но когда она привела его в нашу квартиру, я не только удивился, но и разозлился на обоих: разве не видит он, что в сыновья ей годится, на что рассчитывает? Он высок, красив, элегантен, любая девица не устоит. А она, несмотря на былую красоту и умение косметикой поддерживать свежесть лица, ежедневными физическими упражнениями сохранять стройность фигуры, старуха перед ним - никакая косметика и физические упражнения не могли разгладить морщин под глазами и на шее, которые все глубже впивались в тело и делали свое страшное дело.

Привела и представила:

- Вот, Игорек, мой спаситель и друг Вадим Семенович, я тебе о нем рассказывала. Ты мужчина взрослый и, надеюсь, не осудишь меня. Вадим Семенович достал путевки в санаторий, в Алушту, и через три дня мы с ним поедем лечиться и отдыхать. Если хочешь и можешь, поедем с нами, квартиру тебе снимем, и с питанием, надеюсь, проблем не будет.

- Спасибо. Не могу, и желания нет, - не стал я кривить душой, выражая несогласием неодобрение её партии.

Мать, чтобы как-то сгладить мою холодность, согласно кивнула и пошутила с улыбкой:

- Я тебя понимаю. Надеюсь, ты не умрешь тут без меня с голоду. Кое-что я запасу впрок, только не забывай в холодильник заглядывать. - Она суетливо стала накрывать на стол, зная мою прямоту и боясь, как бы я не высказался более определенно по поводу её увлечения в присутствии обожателя.

На столе появился коньяк, дорогие закуски, что взвинтило меня ещё больше, и я спросил, не скрывая иронии:

- Это что же, помолвка или ещё что?

Они смутились оба. Вадим Семенович виновато улыбнулся, неопределенно пожал плечами, и мать поспешила ему на помощь.

- Ну что ты, Игорек. Это Вадим Семенович в честь своего отпуска... Хотя предложение он сделал. Но зачем нам это? И куда спешить?

"Ему-то есть зачем, - подумал я. - Позарился на богатство, на шикарную квартиру, на обстановку. И дача есть немаленькая на берегу пруда, с летней кухней, беседками, мансардой". В искренние чувства этого лощеного ловеласа я не верил. Да и кто поверит: почти вдвое моложе. И когда подвыпили - я старался быстрее напиться, чтобы заглушить боль и обиду, - а мать вышла на кухню, чтобы приготовить кофе, я прямо спросил у него:

- Зачем это вам?

Он потеребил салфетку и посмотрел мне в глаза открыто, без смущения.

- Вы не верите, что можно полюбить женщину намного старше себя?

- Не верю.

- А вспомните Жорж Санд и Мюссе. Знаете, на сколько она была старше?

- Моя мать обыкновенная женщина, и вы не писатель с повышенной психологической восприимчивостью.

- По-вашему, на сильную любовь способны только необыкновенные люди с возвышенной натурой? А хорошо вы знаете свою мать, не говоря уже обо мне?

Ответить я не успел: вошла мама с кофе, и продолжать спор в её присутствии мне не хотелось.

- Вашей матери нужен чистый крымский воздух, здоровье её, не буду скрывать, в серьезной опасности, и я постараюсь сделать все от меня зависящее.

Мать с благодарностью положила свою руку на его.

Через три дня они уехали...

Крымский воздух не помог маме. Вернулась она похудевшая и заметно увядшая: в уголках губ и на шее появились новые нити морщин, глаза не вспыхивали прежней радостью, когда приходил Вадим Семенович. Но мама не жаловалась, делала вид, что чувствует себя хорошо. А однажды ночью меня разбудил надрывный кашель, хрип и стоны. Я вбежал в её комнату, мама бледная и с пеной на губах металась по кровати. На тумбочке стоял термос с водой, у бокала валялись рассыпанные таблетки.

Я налил ей воды и дал одну таблетку.

- Позвони Вадиму, - сквозь спазмы удушья еле проговорила она.

Вадим Семенович жил в Ясеневе, на окраине Москвы, пока соберется, поймает такси, пройдет часа два.

- Может, "скорую"?

Мать отрицательно помотала головой.

К моему удивлению, Вадим Семенович появился через час. Сделал укол, и матери стало легче.

Потом такие вызовы участились, и Вадим Семенович вынужден был иногда оставаться ночевать у нас.

Мне было жаль мать, но Вадим Семенович своим присутствием выбивал меня из колеи, я не мог сосредоточиться и работать, а корреспонденцию или статью надо было положить утром на стол редактору. И однажды, когда мне позарез нужно было несколько спокойных вечеров для написания проблемного очерка, я предложил Вадиму Семеновичу:

- А что, если нам махнуться комнатами? Вы поживете здесь, я у вас. Хотя бы временно.

Вадим Семенович посмотрел на мать. Она даже прослезилась. То ли от моей чуткости, то ли от жалости к себе.

Он согласно кивнул.

Так я стал жить в Ясеневе, а Вадим Семенович на Чистых прудах.

Здоровье матери улучшилось, но отношения наши все более наэлектризовывались, и, чтобы не произошла вспышка, я встречался с ней все реже.

Мне её очень не хватало: приходилось самому заботиться о завтраках и ужинах, о стирке и уборке, чего я не любил и никак не мог к этому привыкнуть, потому злился на мать, хотя понимал её положение.

А недавно она вдруг посоветовала мне:

- Тебе, Игорек, пора жениться. Хочешь, я подберу хорошую партию?

- Партий у меня пруд пруди, - пошутил я. - Только гарантий ныне даже святые отцы не дают...

И все-таки совет матери запал в память. Действительно, пора. Избавлюсь от забот о хлебе насущном, о прачечных и от других домашних проблем.

И вот встретилась Дина...

Мы с приятелем дождались, когда компания за соседним столиком закончит ужинать, и вместе с ними направились к выходу.

Коллега из журнала понял наше желание и в холле представил своих спутниц:

- Познакомьтесь: Тамара Дьякова, талантливая поэтесса, стихи которой вы, наверное, читали и слышали и которая очень нуждается в поддержке прессы Кстати, дочь военного, и тема её стихов - о мужестве и героизме; Дина, хотя и не Дурбин, но тоже служительница Мельпомены, а по красоте своей намного превзошедшая предшественницу.

Мы с улыбкой пожали друг другу руки.

- А ваши статьи я, по-моему, читала, - сказала Дина. - Что-то о летчиках.

Я был приятно польщен: актриса и запомнила статью, точнее интервью с летчиком, значит, не так-то уж плохо написано.

На улице погода была мерзопакостная: дул сильный ветер и сыпал мокрый снег, в один миг залепивший лицо. Пришлось развозить по домам приятелей. Дина, правда, протестовала: "Да вы что, в такую погоду, мы быстрее и спокойнее доберемся на метро". Но Александр не согласился.

- Зачем метро, когда шофер экстра-класса. Да и живем мы почти в одном месте.

Правда, "одно место" оказалось Орехово-Борисово и Чертаново, но чего не сделаешь ради симпатичной девушки и друзей.

В награду за мою самоотверженность Дину посадили со мной рядом, а сами с шутками и подначками еле втиснулись на заднее сиденье.

Они хохмили всю дорогу, мне же и словом некогда было перекинуться: снег заляпал лобовое стекло, "дворники" работали на полную мощность, едва успевая расчищать узкую полоску. Временами приходилось останавливаться и сгребать налипшие комья руками. И дорога, несмотря на поздний час, была не очень-то свободная. Дина глубоко вздыхала и все сокрушалась:

- Ну зачем вы. Высадите нас у ближайшего метро. Первыми я высадил Тамару и её приятеля. Александр, обрадованный тем, что Дина живет в Чертанове, собрался было выйти вместе с ней, но я привез его к самому подъезду и пожелал спокойной ночи.

- Ладно, - незлобиво проворчал он. - Пользуйся преимуществом водителя, пока я не приобрел машину...

О Дине в тот вечер я узнал мало. О своей работе она и говорить не захотела, ничего, мол, интересного в ней нет; живет с матерью и бабушкой. Отец, в общем-то, хороший человек, но старше матери на десять лет и очень ревновал ее; потому не могли найти общий язык.

Мы полчаса просидели в машине у её дома, говоря о всяких пустяках, стараясь в мимолетных фразах уловить то настроение души, которое определяет отношение друг к другу. Дина понравилась мне не только внешностью; из её рассказа я успел понять, что она не очень-то счастлива. Правда, то, что профессия актрисы ей не нравится, меня удивило: в моем понятии актеры самый одержимый, самый влюбленный в свое дело народ. И о своей персоне она была невысокого мнения: посредственность, неудачница, ищущая в двадцать три года, не зная что; может быть, неудовлетворенность собой, откровенность и взаимная симпатия, а возможно, все, вместе взятое, вызвали у меня жалость и желание помочь ей. Такая необыкновенная девушка больше, чем другие, имеет право на счастье...

- Поезжайте, - спохватилась она, взглянув на часы. - Поздно уже. И простите меня, пожалуйста, что испортила такой чудесный вечер своим нытьем. Так, что-то накатило. Бывает иногда. - Она улыбнулась. Но эта улыбка вызвала у меня большую грусть. Мне и себя стало жаль, свою неустроенность: приду домой, в чужую немилую квартиру, буду до утра маяться думами. А ведь мать любила меня. Бывало, как бы поздно ни возвращался, она вставала, кормила, поила чаем...