Андрей Подволоцкий - Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома

Кстати, современные неоязычники (например, адепты РУН-вiри) частенько упрекают православных чуть ли не в мазохизме: мол, чего же вы празднуете? Победу византийцев над русичами?

Думаю, в этот вопрос давно пора внести ясность. И поможет нам в этом не кто-нибудь, а византийский патриарх Фотий[8], очевидец и непосредственный участник тех событий.

До наших дней сохранились тексты некоторых его проповедей, прочитанных перед константинопольской паствой во время нашествия руссов во главе с князем Аскольдом и после оного. (Для особо любопытствующих — в Интернете на российском сайте Википедии есть полные тексты речей одного из столпов православия.) И что же он в них говорит?

В первой речи «На нашествие россов» патриарх Фотий горестно восклицает: «…О град, царствующий едва ли не над всей вселенной, какое войско, безначальное и рабским образом снаряженное, издевается над тобою как над рабынею! О град, украсившийся добычей от многих народов, какой народ вздумал сам обобрать тебя! О тот, кто водрузил множество трофеев в честь побед над врагами в Европе, Азии и Ливии, каким образом ныне направила на тебя копье рука варварская и низменная, кичась пронести трофей победы над тобой!»

Оставим за скобками идеологический выпад патриарха о «безначалии» руссов — таково представление ромеев о всех варварах — и заметим, что Фотий бичует византийских военачальников, проглядевших нашествие «гиперборейцев», объясняет победы руссов над ромеями Божье карой (у Нестора-летописца все наоборот — Божья кара настигает не византийцев, а руссов!), призывает соотечественников крепиться и обещает, что он сам станет во главе их на защиту родного города.

Во второй своей речи, провозглашенной ПОСЛЕ ухода руссов, патриарх также не скрывает своей скорби:

«…Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый крабам, безвестный — но получивший имя от похода на нас, неприметный — но ставший значительным, низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость [в качестве] оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел как солому или ниву населяющих эту землю, — о кара, обрушившаяся на нас по попущению!.. Знаком ли вам тот час, невыносимый и горький, когда надвинулись на вас варварские корабли, дыша свирепостью, дикостью и убийством; когда тихое и спокойное море раскинулось гладью, предоставляя им удобное и приятное плаванье, а на нас, бушуя, вздыбило волны войны; когда мимо города проплывали они, неся и являя плывущих на них с протянутыми мечами и словно грозя городу смертью от меча; когда иссякла у людей всякая надежда человеческая, и город устремился к единственному божественному прибежищу; когда рассудки объял трепет и мрак, а уши были открыты лишь слухам о том, что варвары ворвались внутрь стен и город взят врагами?»

Как видим, с морем у руссов все было в порядке — и у меня нет оснований не доверять патриарху. А вот что он пишет о причинах отступления руссов:

«…вняв откровенному Материнскому обращению, и отвратился гнев, и помиловал Господь достояние Свое. Истинно облачение Матери Божьей это пресвятое одеяние! Оно окружило стены — и по неизреченному слову враги показали спины; город облачился в него — и как по команде распался вражеский лагерь; обрядился им — и противники лишились тех надежд, в которых витали. Ибо как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения».

То есть Фотий благодарит за чудо избавления Богоматерь (а мы не забудем и царя Михаила, который наверняка изрядно тряхнул византийскую сокровищницу) — после того, как лично им, Фотием, был организован крестный ход вокруг города. Но ни о каком «мокании ризы», и уж тем более разыгравшейся после этого бури или даже бури, настигшей варваров по дороге домой, нет ни слова. А уж он-то вспомнил бы!

И, наконец, некоторое время спустя, в Окружном послании (датируемом исследователями 867 г.), патриарх сенсационно заявляет: «…Ибо не только этот народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа (речь идет о болгарах. — А.П.), но и даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ Рос — те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами себя с любовью поставив в положение подданных и гостеприимнее вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере (вновь восклицает Павел: Благословен Бог вовеки), что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды».

Вы только вчитайтесь в то, что пишет Фотий о руссах! И как это контрастирует с сообщениями ПВЛ! Но главное в другом — Аскольдова Русь, синхронно с болгарами, выразила желание креститься и уже приняла миссионеров — с просьбой об этом Аскольд-Оскольд и направлял свое посольство к «царю» Михаилу. А уже на следующий год в Киев прибыл первый митрополит Михаил Сирин с шестью епископами. Так была основана шестидесятая (LX) христианская епархия, зависевшая от константинопольского патриарха.

В 1989 г., вскоре после празднования т.н. «Тысячелетия крещения Руси», украинский историк Михаил Юрьевич Брайчевский (1924—2001) издал книгу «Утверждение христианства на Руси», где детально написал о Крещении Руси во времена Аскольда. Отдавая дань святительства великому князю киевскому Владимиру Святославичу, не стоит забывать, что Владимир Святославич именно продолжил дело Аскольда, часто ему подражая.

Теперь сделаем некоторые выводы. Поход Аскольда на Царьград не был неудачным — об этом нам убедительно свидетельствует византийский патриарх Фотий. Но к моменту написания Иоакимовской летописи и ПВЛ в оборот уже прочно вошла легенда о Покрове Святой Богородицы и «мочении риз» — и епископ Иоаким, и «мних» Нестор, которые знали правду о походе Аскольда, не рискнули огласить ее, боясь таким образом нанести удар по христианскому мифу. Они так и не поняли, что истинное чудо Покрова Богородицы заключалось не в вызывании бури или прочих синоптических явлений путем «мокания», а в том, что целый народ принял в свое сердце Христа. Также замечу, что в свое время академик Б. Рыбаков проанализировал древнерусские летописи с целью локализации исторической Руси. Согласно его исследованиям, Русью в летописях называли территорию современных Киевской и западной части Черниговской области. Нетрудно увидеть, что Русь, «по Рыбакову», практически полностью совпадает в границах с государством Аскольда.

Но вернемся к Иоакимовской летописи. Она следующим образом описывает события вокняжения Олега Вещего в Киеве:

«…Рюрик по отпуске Оскольда бе вельми боля и начат изнемогати; видев же сына Ингоря вельми юна, предаде княжение и сына своего шурину своему Ольгу, варягу сусчу, князю урманскому.

Олег бе муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Оскольда и позавидовав области его, взем Ингоря, иде с войски ко Киеву. Блаженный же Оскольд предан киевляны и убиен бысть и погребен на горе, иде же стояла церковь святаго Николая, но Святослав разруши ю, яко речется.

По сем Олег облада всю страну ту, многи народы себе покори, воева же на греки морем и принуди мир купити, возвратися с честию великою и богатствы многими. Повоева же козары, болгоры и волоты до Дуная».

Итак, «урманский» князь Олег, опекун малолетнего княжича Игоря, отправился походом на Киев — и это единственное место, где противоречий между Иоакимовской летописью и ПВЛ нет. А вот в мотивах, движущих Олегом, летописи расходятся.

ПВЛ упирает на то, что Олег якобы восстанавливал порядок, свергая узурпаторов Аскольда и Дира («…и сказал Олег Аскольду и Диру: “Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода”, и показал Игоря: “А это сын Рюрика”»), которые не по чину держали княжеское место. Но тут же зададим себе вопрос: если в представлениях того времени Аскольд и Дир были узурпаторами, ибо не были «княжеского рода», то неужели одного авторитета «урманского князя» Олега было не достаточно? (Зачем Олег прикрывался ребенком?) Наверное, нет. Как мы помним из Иоакимовской летописи, в свое время киевляне просили себе в князья сына Рюрикова или «ина князя». Значит, не в низком происхождении Аскольда дело.