Россия и борьба Греции за освобождение. От Екатерины II до Николая I. Очерки - Григорий Львович Арш

как арене будущего антитурецкого восстания. Здесь главными носителями вооруженного сопротивления завоевателям, как признавали все наблюдатели, были горцы Мани. Сам Томара писал, что Мани населена «народом диким и суеверным до крайности. Этот народ не только сохранил свою древнюю свободу, но вместе с другими греками, остающимися под господством или скорее под тиранией турок, ведет с ними войну и ведет ее с таким преимуществом, с каким такая маленькая нация может вести ее с такой державой, как Порта».

Далее в записке повторялись сведения, во многом совпадавшие с теми, которые ранее российскому руководству сообщил об этой вольной и труднодоступной области Пелопоннеса И. Палатино. Томара подтвердил, что Мани в то время делилась на пять округов, каждый из которых управлялся капитаном. Все вместе они могли выставить до пятнадцати тысяч вооруженных людей. Автор приводил интересные сведения об одном из капитанов, точнее говоря, об одной капитанше. Среди капитанов, писал он, «имеется женщина по имени Димитрия или Димитракина, которая не уступает по храбрости самым храбрым среди них. Не имеется какого-либо важного дела, где бы она не оказалась во главе своих, которых она умеет заставить любить и уважать себя». Помимо присутствия в Мани большого числа вооруженных людей, возможным плацдармом антитурецкого восстания в Греции ее делало наличие здесь трех морских портов, неподконтрольных Порте.

В записке Томары содержались сведения и о Пелопоннесе в целом: о населении полуострова, о его городах и крепостях и их гарнизонах. В этом отношении из записки создавалось впечатление о слабости существовавшей здесь оборонительной системы: почти везде крепости находились в руинах и состоявшие из янычар гарнизоны были незначительными. Однако ход военных операций русско-греческих сил в Пелопоннесе в 1770 г. показал, что оборонительный потенциал турок в этой области был в записке явно занижен.

Касаясь перспектив антитурецкого восстания в Греции в период начавшейся уже русско-турецкой войны, Томара оценивал их весьма оптимистически. Он приводил в доказательство тесные духовные связи, соединявшие греков с Россией: «Всему миру известно их [греков. – Г. А.] крайнее рвение к религии, их любовь к свободе, их непримиримая ненависть к их тиранам, их чувства к нашему отечеству… Они твердо верят в то, что пророчество, столь распространившееся и среди турок, и среди греков о разрушении Оттоманской империи русскими, сможет исполниться только при царствовании Екатерины Второй».

Но, как и Палатино, Томара считал, что для того чтобы поднять греков на восстание, им необходимо предоставить определенные гарантии. По его словам, «несмотря на все это благоприятное расположение, никогда не удается побудить эти народы взяться за оружие без торжественного обещания со стороны России не заключать мира до того, пока враги христианского имени не будут полностью изгнаны из Европы».

Важным условием организации в Греции освободительного восстания Томара полагал также доставку в страну «оружия, в котором нуждается греческая нация». Для этого он считал необходимым использовать ежегодно происходившую весной в Сенигалии, в папских владениях на Адриатическом море, ярмарку.

Папазоли, Саро, Палатино, Томара были не единственными российскими эмиссарами, посетившими Грецию накануне восстания 1770 г. Были и другие эмиссары, сведения о пребывании которых в Греции не столь определенные.

Так, в последние годы XVIII в. в Морее еще ходила молва о некоем Хаджи Мурате, посетившем этот край в 1767 г. – якобы он путешествовал в костюме муллы и говорил по-турецки. Увидев, что греки тяготятся турецким игом и желают его сбросить, он установил контакт с Панайотисом Бенакисом и через него – с наиболее влиятельными епископами и землевладельцами. Они заверили его, что если императрица пошлет к полуострову русскую эскадру с оружием, которое у греков отсутствует, то она найдет здесь 50–60 тыс. человек, которые, встав под командование русских офицеров, без труда овладеют Морей и ее крепостями. После этого Хаджи Мурат вернулся в Россию и оттуда сообщил вождям греков, что он убедил императрицу осуществить это вторжение. Рассказ этот приводит французский путешественник А. Кастелан, ссылающийся в свою очередь на Бремона, французского генерального консула в Корони, долгое время служившего в Морее[24]. Проверить этот рассказ по русским источникам не удалось.

Деятельность российских эмиссаров позволила выявить слабые пункты османского господства на Балканах, в частности, в Греции. В то же время сообщения этих эмиссаров, как правило – греков, руководствовавшихся благими соображениями, создавали преувеличенное представление о силе народного сопротивления иноземным поработителям, что отрицательно сказалось на подготовке Архипелагской экспедиции российского флота.

В сентябре 1768 г. Порта объявила войну России, и вскоре Екатерина II приняла решение о походе Балтийского флота в Средиземное море. Ее военная цель состояла, по выражению царицы, в «учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции»[25].

Это была главная цель этой смелой операции. Неожиданный удар в мягкое подбрюшье Османской империи в сочетании с решительными действиями русской армии на Дунайском театре войны должен был поставить Порту на колени и принудить к миру.

Несомненно, что замысел средиземноморской экспедиции был связан и с балканской политикой России. У Екатерины II тогда еще не было каких-либо планов политического переустройства Балкан в результате их освобождения от османского ига. Сама же идея освобождения присутствует в обращениях царицы к грекам и другим балканским народам уже с начала русско-турецкой войны. Так, в царском манифесте от 19 (30) января 1769 г. говорилось: «Наше удовольствие будет величайшее видеть христианские области из поносного порабощения избавляемые и народы, руководством нашим вступающие в следы своих предков, к чему мы и впредь все средства подавать не отречемся, дозволяя им наше покровительство и милость, для сохранения всех тех выгодностей, которые они своим храбрым подвигом в сей нашей войне с вероломным неприятелем одержат»[26].

В грамоте же Екатерины II от 29 января (9 февраля) 1769 г. уточнялось, какого «подвига» она ожидает от «благочестивых греческих и славенских народов»: «Ударяйте уже на общаго нашего врага согласными сердцами и совокупными силами, – призывала императрица, – продолжая и простирая ополчение и победы ваши даже до самого Константинополя… Изжените оттуда остатки агарян со всем их злочестием и возобновите православие в сем ему посвященном граде!.. Настал к тому час удобный, ибо вся громада неверных будет в удалении в нашей стороне и там совершенно упражняема дарованными нам от Бога силами. Кроме того, что число благочестивых обывателей как на твердой земле, так и на островах Архипелага несравненно везде превосходит число неверных и что они, без сомнения, с охотою и радостию к подвигу вашему приобщаясь, силы ваши собою и имуществом своим гораздо умножать будут, обещаем мы вам всем всякое от нас по дальности мест возможное подкрепление и вспомоществование…»[27].

18 (29) июля 1769 г. эскадра вице-адмирала Г. А. Спиридова вышла из Кронштадта и