Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

- Знаете, граф, - сказал Сербан, не скрывая раздражения, - вы сами нарушаете устав воинский. С часовым разговаривать не положено.

Левенвольд удалился, напевая по-немецки про рыбака и пастушку. Послышались мерные удары больших часов.

- Что ж теперь, новоиспеченный граф крадучись нас станет испытывать? спросил Сербан, прислушиваясь. - Чьи-то шаги... Антиох, слышишь?

- Стой, кто идет? - закричали они, щелкая курками. Эхо прокатилось по темным залам и переходам и отдалось внизу слабым вскриком.

Братья выскочили в соседний коридор и, увидев там двух человек, прижали их к стене дулами мушкетов.

- Ваша светлость, князь Сербан! - сказал один из них знакомым голосом. - Я влез на дерево и увидел вас тут...

- Максюта! - узнали его Кантемиры. - Ты разжалован? Почему на тебе партикулярное платье?

За спиной Максюты не переставал кланяться бодрый старичок с хохолком на макушке.

- Ваша светлость! - с отчаянием сказал Максюта. - Только на вас вся надежда... Вы ведь когда-то обещали мне помощь. Ваша светлость, здесь заперта одна девушка...

- Его невеста, - указал па Максюту старичок.

- Левенвольд идет! - братья Кантемиры бросились к своим постам. Максюта же и старик Ерофеич, быстро оценив обстановку, скрылись за массивными пьедесталами Зимы и Весны.

- Что случилось? - спросил Левенвольд, желая пройти в дверь, которую Сербан загородил мушкетом. - Кто-то кричал?

- Пароль! - потребовал Сербан. - И отзыв!

- Майн готт! Вы с ума сошли, князь! Ведь это же я, обер-гофмейстер.

Но Сербан был неумолим - отныне он желает точно исполнять устав, которым ранее, увы, манкировал! Левенвольд понял: высокородные князья шутят, при дворе любили разыгрывать красавчика Левенвольда. И он удалился с независимым видом, мурлыкая про свою пастушку.

Четверо опять сошлись у фонаря в коридоре.

- Ах это та несчастная, - сказал Сербан,-- которая весь день билась и кричала.

- Сейчас вроде бы уснула... - прислушивался Антиох. Все обдумывали положение. - Дверь, за которой находится она, - вот здесь. Да ключ-то у Левенвольда, в кармашке его кафтана!

Взломать? Но это, во-первых, шум, во-вторых, для часовых, то есть для братьев Кантемиров, неминуемый военный суд.

Ерофеич сказал, что они из сада предполагали по карнизам добраться до балкончика.

- Балкончик заперт изнутри, - ответил Сербан. - Вот ежели б она, ваша невеста, была заранее предупреждена...

Оставалось ждать, когда явится всемилостивейший случай.

11

Послышалось чирканье фаянса по мрамору пола, натужное кряхтенье и плеск воды.

Сербан выглянул в соседний зал и увидел освещенную свечой дверь в дежурную комнатку для камергеров и фрейлин. Там плескался бессонный страж Левенвольд, а роскошный его кафтан висел в зале на одном из бронзовых стоячих канделябров.

Преображении и их ночные гости в волнении смотрели на эту сцену из дверей Зала Флоры.

- Вот у нас было в драгунском полку... - начал доблестный трепальщик пеньки.

- Ерофеич! - остановил его Максюта. - Да придумай же что-нибудь, друг ситный!

- Эх, где наша не пропадала! - Ерофеич стукнул босою пяткой, словно застоявшийся конь. - Разве вам не известно, судари, что Сонька Золотая Ручка - это тоже я?

Он не прокрался, а спокойно прошел в соседний зал к висящему на канделябре кафтану. Пошарил в одном кармане, затем в другом, нашел большой резной ключ и с торжеством показал его Сербану.

Левенвольд в дежурной комнатке продолжал плескаться и напевать свою однообразную песенку.

- Кто-то внизу стоит у клумбы с виолами! - Антиох дернул за рукав Максюту. И показал за окно, где наступающий рассвет уже позволял различать фигуры.

- Это бывший студент Миллер. Видите, ваша светлость, увидев меня, он поднял руку. Это означает - все спокойно.

Тем временем Сербан и Ерофеич заботились о том, чтобы отомкнуть дверь без шума. Ключ все-таки лязгнул, но плеск воды и пенье Левенвольда не прекратились. Максюте надлежало войти первым. Все в нем было напряжено и готово к встрече с любыми неожиданностями.

Как только открылась дверь, Алена вскочила с диванчика, загораживаясь руками. Максюта кинулся зажать ей рот. Алена билась, больно ударяя локтями, она была сильная и отчаянная.

- Это я, Алена! шептал ей в самое ухо, под теплые волосы, Максим. - Не бойся, я пришел за тобою.

- Максим Петрович! - выдохнула она, поняв все сразу. - Сплю я, что ли? Вы не сомневайтесь во мне!

Она раскинула руки, как в песне поется, - словно крылья лебедушка. И обняла его, и заплакала, хоть мать, бывало, говорила: из этой Алены-гулены слезы колом не выбьешь.

- Вы с ума сошли! - подбежал Сербан. - Левенвольд уже руки вытирает!

Ерофеич щелкнул ключом, когда обер-гофмейстер, попрыскав себя лавандой, вышел из дежурной комнатки, аккуратно погасив свечу. Он направился к Залу Флоры, где в двери стоял Сербан, по-ефрейторски отставив мушкет.

- Все ли в порядке, князь?

- Сделайте милость, граф, - в тон ему ответил Сербан. - Не угодно ли осмотреть?

Левенвольд, не уставая мурлыкать свой мотивчик, вошел, подергал ручку двери, где раньше была Алена.

- Изволите отворить? - спросил Сербан.

- Да, ежели только и вы со мной туда войдете.

- Мне не положено по уставу, - с большим сожалением ответил Сербан.

- Один я туда не пойду, - заявил Левенвольд.

- И правильно сделаете, граф, - ответил Сербан и, понизив голос, сообщил: - Слыхать, сия карлова невеста одному принцу весь сиятельный лик зело располосовала!

Левенвольд повернулся от двери, принялся зевать.

- А, куда она отсюда денется! Через каждые сорок шагов часовые... Поспать бы, да меня государыня лично просила. А ваша, князь, лямка когда кончается?

- Сменимся, как только пушка пробьет рассвет. Еще полчасика, наверное. Нас заступят меншиковские ингерманландцы.

- Счастливцы! - Левенвольд потягивался и зевал. - А мне тут еще трубить и трубить. Часов в семь явится свадебная прислуга - банщицы, завивалыцицы, портнихи.

Левенвольд стоял спиной к статуе Зимы, покоившейся среди мраморных рогов изобилия. Из-за статуи показалась рука и положила ему в карман ключ. Он еле звякнул о лежавшие там монеты. Левенвольд прислушался, но не нашел ничего подозрительного. Оба преображенца браво застыли на своих постах.

- Прощайте, князь, - сказал Левенвольд Сербану.

- Прощайте, граф. Счастливо вам отдежурить. И Левенвольд двинулся по анфиладе. Обнаружив лакея, дремавшего на кушетке, принялся его распекать...

- Ну, сударь, ты и правда Сонька Золотая Ручка! - сказал Сербан Ерофеичу.

12

Они бежали к Неве по откосу, сквозь заросли бузины. Величественная заря заливала полнеба. Ерофеич поспевал, ежась от росы, и так они бежали Максюта впереди, крепко ведя за руку Алену.

Остановились передохнуть. Ерофеич хрипел и откашливался. Сверху от далекого уже дворца слышался ефрейторский рожок в ритме Преображенского марша. Там шла смена караула.

- А Левенвольд? - вдруг спросил Максюта. - Что теперь будет с ним?

- А! - засмеялся Ерофеич и сплюнул в крапиву.

Нашел, о ком печалиться. Почешет, кому надо, пятки, и делу конец. Давайте, чада, быстрей!

В зарослях ивняка замаскирована была лодка, а в ней сидела прачка, вдова Грачева, ни жива ни мертва. Завидев Алену, она выскочила, вцепилась в нее:

- Ой, болезная моя доченька!..

- Кончай голосить! - дернул ее Ерофеич. - Время, время!

- Да что ж ты, ирод, матери и повыть не даешь! - Вдова сунула дочери узелок с платьем, новенькие коты и лукошко с едой. Крестила то ее, то Максюту, рот себе платком закрывала из опасения снова завыть.

- Поцелуемся, брат, - сказал Ерофеич Максюте. - Может, когда и свидимся. Вот в одной лейбгвардейской роте поручик был... Ну, ладно, сейчас не к месту, бог даст, когда-нибудь расскажу - куриозный был случай... Ты же, Максим, товарищей ищи, товарищей, - один пропадешь! Живите, дети, счастливо, что бы ни было - совет вам и любовь!

Он обтер слезу и полез в кисет за понюшкой. Вдова встревожилась: раскузюкался, старая мельница, сам кричит - время, время! Уже совсем светло.

Максюта молча обнимал Алену, которая уткнулась ему в грудь, все еще не веря своему счастью.

Ерофеич напутствовал:

- Плывите по Фонтанке до Сенного рынка. В сторожке там смотритель, скажите только одно: помнишь ли однополчанина своего, Ерофеича?

- Ты что, дурень! - напустилась Грачиха. - У Аничкова моста на болоте паспорта проверяют. Вы, ребята, идите вверх, до Ижоры. Там такие дебри! И живут там вольные люди, никого не признают!

Сверху на откосе слышался какой-то шум - не то музыка, не то пение. Максюта спрыгнул в лодку, принял Алену, разобрал весла.

В кустах послышался треск, все насторожились. Но это оказался бывший студент Миллер, мокрый от росы, а очки держал в руке, боялся уронить. Он сообщил: смена караула прошла без происшествий, а шум наверху - от множества идущих на свадьбу чинов. Надо плыть.

Миллер протянул Максюте цветок ромашки.