Лев Прозоров - Язычники крещёной Руси.

Разъярённые итальянцы пришли в церковь уже далеко не с благочестивыми намерениями. Прошли времена, когда жители Никозии с песнями носили по городу распятия, стегая друг друга прутьями, – теперь прутьями лупили статуи святых, не пожелавших отозваться на молитвы.

В Палермо прихожане выволокли изваяние Иосифа из церкви на солнцепёк, чтоб он сам попробовал того, что по его милости пришлось выносить людям, и поклялись оставить названного отца-спасителя там, покуда не пойдёт дождь.

Это, впрочем, ещё было мягкое обращение – со статуй святых сдирали великолепные одеяния, поворачивали лицом к стенам, будто негодных детей, им грозили, над ними издевались, их оскорбляли, их окунали в лужи, их изгоняли за пределы приходов.

В городе Кальтанисетта у архангела Михаила оторвали золотые крылья, но, правда, заменили их картонными – видимо, сочтя, что слишком жестоко будет превращать крылатое существо в бескрылого калеку; с него содрали пурпуровую мантию и обрядили в тряпьё и обноски.

Хуже же всего пришлось святому Анжело, покровителю Ликата – толпа недавних почитателей ободрала своего нерадивого заступника донага, заковала в цепи и грозила повесить или утопить. «Дождь или верёвка?!» – выкрикивали рассвирепевшие итальянцы, размахивая перед деревянным лицом святого веревочной петлёй.

Вот это и есть «плохие католики», или, если угодно, «вторичное язычество». Да, итальянцы действительно боролись с засухой как язычники, да, они действительно относились к статуям святых, будто к идолам. Вот только земляки их строгих судей – и реального Ле Бувье, и вымышленного англичанина – к этому времени перестали, в подавляющем и абсолютном большинстве своём, быть не то что католиками, но хотя бы просто верующими в Бога людьми.

Вспомним, читатель, то, о чём мы говорили в предисловии. «Начиная с XVI века в процессах над ведьмами, проповедях, катехизисах настойчиво подчёркивается различие между Богом и Сатаной, святыми и демонами, с тем чтобы укоренить его в менталитете сельских жителей», – пишет Делюмо.

Начиная с XV века, резко изменившая отношение к ведьмам и колдовству церковь начинает преследовать их и сжигать на кострах. Всё это – грани одного процесса. Покончив, в основном, с сознательным язычеством (в конце XIV века приняла христианство Литва, последняя языческая страна Европы), церковь обратилась на борьбу с остатками язычества среди своих прихожан.

Кто ж виноват, что некоторые из церковников, такие, как монах-августинец из Германии, Мартин Лютер, пошли в этом деле дальше остальных и обратились на те пережитки язычества, которые вросли в самую, если так можно выразиться, плоть церкви?

Протестанты объявили войну тому наследию прежней Веры, которое церковь сознательно ли, дабы облегчить язычникам переход к христианству, бессознательно ли, в душах новых, не вполне последовательных прихожан, взяла себе, – культу святых, наследнику многобожия, почитанию икон и мощей, наследнику идолопоклонства, пышным ритуалам, наследникам магии, звону колоколов и ярким ризам прелатов, самому аппарату священничества, наследнику жречества, наконец, самому символу креста (впрочем, до этого дошли не все).

Всё это открыто и, в общем-то, справедливо обличалось как наследие богомерзкого, поганого язычества.

XVI и XVII века прошли под знаком этой борьбы – борьбы между язычеством и христианством, перекинувшейся внутрь христианского общества. Пересказывать ее в подробности здесь, пожалуй, не стоит.

Всё слишком напоминает прежнюю борьбу с язычеством – теперь толпы фанатиков громили не капища, а церкви, теперь волокли за лошадьми и швыряли в костры не волхвов и жриц, а священников и монахинь, ломы разбивали не статуи Бригитты или Фрейи, а улыбающиеся лица мадонн и кудрявые гипсовые головки младенцев на их руках.

Точно так же превращались в пустыни целые области, брат шёл на брата и сын на отца – в общем, церковь полной чашею пила то, что по её милости пришлось отведать поклонникам старых Богов.

«Ибо какою мерой вы мерите, такою и вам отмерено будет»…

В конце концов, все страны, всерьёз отнесшиеся к борьбе с язычеством, все «хорошие католики» Ле Бувье отпали от Рима. Более-менее удержались позиции церкви во Франции, но и там ей пришлось нелегко.

А в остальных странах человек очищенным от языческих идолов и символов взором мог смотреть в лицо богу Авраама, Исаака и Иакова, богу Писания. И вскоре стал заявлять, что не желает иметь с этим богом ничего общего.

Лишённый облачённых в католические ризы Богов и божков своих предков, европеец не желал иметь дело ни с деспотом-садистом Ветхого Завета, ни со страдальцем Нового. В центрах протестантизма – Швейцарии, Британии, Германии – расцветает материалистическая философия.

Европа, познакомившись с богом христиан поближе, словно заявила – чем такой бог, лучше уж никакого! Христианское усердие и последовательность католиков расчистили дорогу протестантизму, а тот – безбожию.

Нечто схожее произошло и на нашей с вами родине, читатель. С XVII века христианская церковь, окончательно повергнув главного своего супостата, славянское язычество, принялась за борьбу с его пережитками.

Первыми ласточками стали отказ от освящения огня, потом – глобальное приравнивание отечественного православия к византийскому «шаблону», Никоновский раскол. Кстати, для его противников, старообрядцев, по мнению учёных, «характерна заметная реставрация язычества в мировоззрении и в культовых действах».

Но настоящая война пережиткам язычества в православии, особенно – тому народному, деревенскому «православию», о котором мы говорили во введении, была объявлена в следующем, XVIII столетии.

Ещё бы, в конце этого века бывали священники (!), не знавшие, кто такой Христос (!!), и полагавшие, что Бога зовут… Никола (!!!).

Впрочем, за переворотами да реформами у государства Российского – а после Петра церковь окончательно превратилась в одну из его контор, так сказать, «министерство духовного окормления» – долго не доходили руки до этой задачи.

Так что всерьёз за «евангелизацию русской деревни» – напомню, что ещё в начале XX века в городах жило едва ли 15% жителей страны – церковь и государство взялись лишь в XIX веке.

Заодно и исследования этнографов открыли образованной публике глаза на то, во что же по-настоящему верит тот русский мужик, из которого славянофилы поторопились намалевать икону христианских добродетелей.

Итоги были неутешительными. О ярких проявлениях фактического язычества русской деревни я много говорил в предисловии, не стану повторяться. Но и христианство у русского мужика было… нехристианским, если так можно выразиться.

В церквях не проповедовали – там служили службы. Ни секунды не интересуясь догматами, крестьянин сосредоточил веру в ритуале. Это было, фактически, православное идолопоклонство – обрядоверие, как называли его церковные публицисты.

Из-под палки научившийся кланяться иконам, креститься и целовать руку священнику, русский мужик за века после крещения не продвинулся в понимании христианства. Это не моё мнение, это не «атеистическая пропаганда» советских воинствующих безбожников, это не сочинения марксистов или Народников – это оценка дореволюционных церковных православных публицистов.

«Обрядоверие, – писал автор статьи «К вопросу о веротерпимости», – душа русского простолюдина» (Странник, 1905, № 3).

«Русский народ ничего не понимает в своей религии… он смешивает бога со святителем Николаем и последнему готов даже отдать преимущество… Доктрины христианства ему совершенно неизвестны» (Миссионерское обозрение, 1902, т. II, с. 34).

«Наш простолюдин объят непроглядною тьмою религиозного невежества, он порою ничего не понимает ни в исповедуемой вере, ни в совершающемся перед ним богослужении» (Церковный голос, 1906, № 46, с. 1256).

«Едва ли можно найти исповедников другой религии, которые бы так плохо понимали свою веру, как именно сыны православной церкви. Незнание нашим народом догматики христианства – факт, который едва ли кем будет оспариваться» (Церковно-общественный вестник, 1913, № 25, с. 2).

Товарищ обер-прокурора Святейшего синода писал в те годы, что православие в России держится лишь усилиями его казённого ведомства. Не проповедями, не тягой русского народа к христианству, а усилиями чиновников.

Если мы уйдём, писал он, просвещённое общество уйдёт в католики, а крестьяне подадутся в раскол. Ну, если под расколом понимать то самое деревенское «христианство», то всё правильно – хотя о просвещённом обществе он, право же, слишком хорошо думал!

Как и на Западе, борьба с языческими пережитками была и борьбой с обрядоверием – за проповедь против службы, за догму против ритуала.

Напрасно тонкий и глубокий мыслитель Василий Розанов (известный, кстати, и симпатиями к язычеству, в частности, именно ему принадлежит знаменитая фраза: «Попробуйте распять Солнце – и вы увидите, который Бог!») предостерегал современников, что насаждение в деревенских церквях проповедей приведёт лишь к потере интереса крестьян к религии.