Виталий Дымарский - Времена Хрущева. В людях, фактах и мифах

«Летел я как-то в самолете нашей гражданской авиации, и – летчики часто приглашают к себе в кабину – стали разговаривать. Они мне говорят:

«С нами летел космонавт, который летал до Гагарина». Я говорю: «Вы знаете, до Гагарина никто не летал. Я работаю у Королева с 1954 года, и знаю все о каждом пуске, особенно пилотируемом. Поэтому я вам гарантирую, что никто не летал». Летчики говорят: «Здрасьте! Он рассказывал, как он полетел до Гагарина, как была аварийная посадка в горах Кавказа. При этой посадке он сломал себе ребра, и даже показал нам сломанные ребра».

Я говорю: «Ну, а ребра-то можно сломать и без космоса. Многие же ломают и без космоса ребра». – «Да, но он показал нам удостоверение космонавта: такая красная книжка». Я говорю: «Вот тут он прокололся, потому что удостоверение космонавта – голубое».

Хрущев не особо контролировал космическую сферу, поскольку слабо в ней разбирался. Единственное, что он просил, чтобы запуски космонавтов были приурочены к советским праздникам вроде 1 мая или 7 ноября. И был такой случай, когда действительно был произведен запуск 7 ноября, и корабль должен был состыковаться с орбитальной станцией. Стыковка не удалась, там была неисправность, и по легенде, за достоверность которой никто не ручается, Хрущев позвонил двум руководителям космической программы – гражданскому министру и командиру ВВС – и сказал: «Еще один такой подарок к празднику, и будем делать оргвыводы».

Когда запустили первый спутник, то в городке космонавтов под Москвой, который теперь носит имя Королева, а раньше это были Подлипки, а еще раньше Подлипки Дачные, Хрущев дал приказание построить для участников космической программы квартал домов. Раньше строился один дом в два года, а тут построили за год целый квартал, новую больницу, новый стадион и новый дом культуры, да такой хороший, что через пару лет он попал в «Правду» как образец излишеств в архитектуре. Молодые люди из отряда космонавтов не должны были как все ждать квартиры много лет, а получили их очень быстро. Да, это были хрущевки, но там была керамика, там была ванна, там была плита. Достаточно было за пятнадцать рублей купить раскладушку, и можно было жить.

«Кто не жил в общежитии, кто не жил в частном секторе, когда тебе хозяйка говорила: „Здесь не ходи, здесь музыку не заводи, здесь гостей не приглашай“, вот тот считает, что это были „хрущобы“. А на самом деле получить вместо всей этой радости общежития свою квартиру – ну какое это имеет значение, какой там потолок, когда там можно жить, когда там стояла и электрика, и гидравлика, все что надо?»

Конечно, космическая программа выросла из ядерной, и в связи с этим нередко говорят, что настоящим отцом космонавтики был вовсе не Хрущев, а Сталин. Разработка ракетной техники начиналась действительно при нем. И как рассказывал Королев, на совещании по программе ракетной техники он докладывал Сталину, что Р-1 скопировали с немцев, есть точная копия и уже летает. Р-2 – это улучшенная ракета немецкая, Р-3 – это уже практически своя, Р-7 – это знаменитая семерка, Р-9 – это на спутник, Р-10 – это на Марс или на Луну. Сталин его остановил и сказал: «Р-1 запускайте, Р-2 делайте, об Р-3 думайте, об остальных забудьте». Его интересовало только военное направление, а совсем не космос. Хрущев, конечно, тоже больше интересовался военными целями, но важность космической программы для мирового престижа оценил быстро.

Все, что связано с космосом, было страшно засекречено так, что доходило даже до смешного. К примеру, космодром назвали Байконуром по названию города, находящегося в трех сотнях километров от места взлета ракет. Название придумали, чтобы на триста километров обмануть американцев, которые из-за границы радарами мерили, определяя точку взлета с точностью чуть ли не до метра. Когда туда же на Байконур приезжал де Голль, то заменили указатели на дорогах – чтобы выглядело так, будто это не Казахстан, а Поволжье. При этом половина французской делегации состояла из профессиональных разведчиков, которые прекрасно знали, что это – никакое не Поволжье, а Казахстан.

Страшный удар по космической программе нанесла смерть Генерального конструктора Сергея Королева. Многие космонавты уверенно говорят, что если бы он так рано не умер, люди уже побывали бы на Марсе[47].

Сразу после смерти Сталина вроде бы должно было наступить новое время. Но страх был так силен, что прошло несколько лет, прежде чем люди от него хоть частично избавились. Не зря, как написал Коржавин, «к позору всех людей, вождь умер собственною смертью». Сталин и на пороге смерти, и после нее продолжал держать страну в страхе.

Доклад Хрущева в конце февраля 1956 года – это наконец-то был настоящий поворот. Люди слушали его текст на партсобраниях, и мир для них необратимо менялся. Сейчас уже хорошо известно, как с Хрущевым накануне XX съезда КПСС спорили, старались не допустить или хотя бы смягчить этот доклад. Он мог сделать все не так явно, а мог и вовсе спустить на тормозах. Мало того, он мог не вернуть людей из лагерей и ссылок или освободить их, но оставить жить там, на поселениях, чтобы они не могли рассказать другим людям, что с ними было.

И то, что Хрущев назвал злодеяние злодеянием, пусть он сделал это только в отношении репрессированных членов партии, было настоящей бомбой. Хватило бы одной только истории Эйхе, который писал Сталину о том, как его избивали следователи, но все равно по приказу того был расстрелян, чтобы всем стало ясно, какова была роль «отца народов».

Эта десталинизация, это разоблачение сталинских преступлений достаточно быстро отразились в литературе. И вероятно, в первую очередь нужно говорить о журнале «Новый мир».

Твардовский был главным редактором «Нового мира» с 1950 по 1954 год. Он пришел туда с основной целью – попытаться сказать о горестной судьбе крестьянства, которое для него было самым близким, родственным слоем и которое он считал обойденным литературой, вниманием умнейших людей и вообще вниманием общества. Для него было крайне важно начать печатать «Районные будни» Овечкина, потом Троепольского, Тендрякова.

Твардовский поднял тему послевоенной страшной судьбы крестьянства. Ведь до сих пор можно встретить высказывания, что «при Сталине было снижение цен». Горожане не понимают, что эти копеечные снижения были проведены целиком за счет голода крестьянства. В послевоенные годы колхозник – это фактически означало «нищий». Люди опухали от голода, просили подаяния, вымирали целыми деревнями, и все ради того, чтобы Сталин мог демонстративно опустить цены в городах.

Это была обычная политика советских властей, еще начиная с Ленина, считавших, что крестьяне являются ненужным балластом. Совершив революцию в крестьянской стране, большевики занялись уничтожением этого самого крестьянства. Ведь то, что происходило в 1928-32 годах, по-другому и назвать нельзя.

При этом люди не знают, какой была Россия перед революцией, считают ее лапотной, нищей и темной. Тогда как в 1912 году Россия была на пятом месте в мире по удельному весу промышленного продукта на мировом рынке. Сейчас нам до этого расти и расти. Одноклассник Булгакова рассказывал, что их гимназия называлась Первой и считалась аристократической. Но при этом у них на сорок человек было двенадцать «кухаркиных детей», то есть детей из самых бедных низов. Они отлично учились и все вышли в люди, кто-то стал инженером-путейцем, кто-то врачом, кто-то адвокатом. Это была уже не Россия пушкинского времени.

И в начале XX века при желании тоже можно было получить бесплатное среднее образование, а при наличии способностей – и высшее.

Конечно, после революции дело пошло быстрее благодаря программе ликбеза. Но Ленин не скрывал, что грамотность несли в массы для того, чтобы все выучились читать газеты – так проще было агитировать. При этом по циркулярам Крупской вывозили из библиотек по всей стране книги, в которых прославлялась монархия и вера – и не только религиозные или открыто монархические, а вплоть до книг Достоевского и Толстого.

Вокруг самого Твардовского существует очень много мифов. Откуда-то пошло мнение, что его родители и брат в 1931 году были арестованы по политическим мотивам, а сам он, поддерживая коллективизацию, сдал родственников милиции.

В 1917 году Твардовскому было семь лет. Его отрочество и юность прошли в совершенно советское время, в глухой деревне. Он мечтал о городе, книгах, учебе. Деревню он слишком хорошо знал, поэтому позже никогда ее не идеализировал, за что и Есенина не любил. В русской деревне было слишком много темного, что высвечивал разве что Горький. Лет в одиннадцать Твардовский из рук матери перешел под тяжелую руку отца, с которым у него довольно быстро возник конфликт. Чувствуя в себе талант, Твардовский хотел вырваться из деревни в город и стать писателем. Давление таланта в человеке – это очень большая сила.