Марьяна Скуратовская - Принцессы Романовы: царские дочери

Мы подозрительно покосились на двери и затем… расхохотались. – Никого! Мы были действительно совсем одни. Тогда я взял ларец с драгоценностями моей матери и преподнес его Kсeнии. Хотя она и была равнодушна к драгоценным камням, она все же залюбовалась красивой бриллиантовой диадемой и сапфирами.

Мы расстались в час ночи, чтобы надеть наши брачные одежды. Проходя в спальную к жене, я увидел в зеркале отражение моей фигуры, задрапированной в серебряную парчу, и мой смешной вид заставил меня снова расхохотаться. Я был похож на оперного султана в последнем акте…»

Этот роскошный серебряный халат преподнес, по семейной традиции, будущему зятю сам император. Когда-то, в свою первую брачную ночь, он надевал точно такой же.

За первые двенадцать лет брака у супругов родилось семеро детей – Ирина (1895), Андрей (1897), Федор (1898), Никита (1900), Дмитрий (1901), Ростислав (1902), Василий (1907). «Сам я неизменно оставался при Ксении, пока все не было благополучно окончено. Чтобы облегчить ей родовые муки, придворный доктор давал ей обычно небольшую дозу хлороформа. Это заставляло ее смеяться и говорить разные забавные вещи, так что наши дети рождались в атмосфере радости. Каждый раз, при рождении ребенка, я считал своим долгом следовать старинному русскому обычаю. Он заключался в том, что при первом крике ребенка отец должен зажечь две свечи, которые он и его жена держали во время обряда венчания, а потом он должен завернуть новорожденного в ту рубашку, которую он надевал предыдущей ночью. Это, быть может, глупое суеверие, но мне казалось, что это придавало больше уверенности Ксении».

Великая княгиня Ксения Александровна с дочерью Ириной

Но все это еще впереди, а пока вернемся в лето 1894 года. Свадьба Ксении, ее брак по любви отвлекли ненадолго всю семью от мрачных мыслей – император Александр чувствовал себя с каждым днем все хуже и хуже. Королева эллинов Ольга, двоюродная сестра императора и жена брата императрицы, предложила ему пожить на своей вилле на острове Корфу, но, увы, было поздно: когда семья перебралась в Ливадию, стало ясно, что морского путешествия Александр не переживет. Да уже и не было смысла ехать.

Двенадцатилетняя Ольга, его любимая Бэби, не отходила от отца. Однажды он попросил дочь потихоньку принести ему мороженого – врачи ведь не разрешают… Ольга побежала за советом к любимой няне Элизабет Франклин. «„Разумеется, принеси его твоему отцу, – тотчас ответила Нана. – Если он съест немного мороженого, это ничего не изменит. У него и без того радостей мало“. Я тайком принесла тарелку в комнату Папа. Какая это была радость видеть, с каким наслаждением он уплетал лакомство. Никто, кроме меня и Нана, не знал об этом, и мороженое ничуть не повредило Папа».

Конец был близок, это понимали все. 20 октября, в окружении любимой семьи, Александр III скончался. Ольга вспоминала: «Затем наступила мертвая тишина. Никто не рыдал. Мама по-прежнему держала Папа в своих объятиях. Тихо, как только возможно, все мы поднялись, подошли к Папа и поцеловали его в лоб и в руку. Потом поцеловали Мама. Казалось, словно туман, стоявший за стенами дворца, проник и в комнату, где мы находились. Все мы повернулись к Ники и впервые поцеловали ему руку».

У России теперь был новый император, Николай II. Своим новым положением был озабочен и он сам, и окружающие – хлопоты, связанные с его восшествием на престол, позволяли хотя бы ненадолго отвлечься от горьких мыслей. А вот маленькой Ольге приходилось хуже других. У всех членов семьи мужского пола были определенные обязанности, сестру Ксению поддерживал молодой муж (к тому же она обнаружила, что ожидает ребенка), и только Ольга была одна – вернее, рядом со своей верной Нана: «Мама в те дни я совсем не видела. Все время она проводила в обществе тети Аликс и, по-видимому, никто другой ей был не нужен. Аликс я знала недостаточно хорошо. В унылом Аничковом дворце я была одна-одинешенька. Не было даже парка, где я смогла бы потеряться. Все мы соблюдали строгий траур, и я не могла играть на своей скрипке. Уроков не было. Однако, несмотря на глубокий траур, не было и покоя! Вокруг была постоянная суета, иногда хотелось зареветь. И я бы заревела, если бы не дорогая моя Нана, которая успокаивала меня».

Аликс – невеста Николая, будущая императрица Александра Федоровна, а суета была связана с подготовкой к свадьбе, из-за траура более чем скромной.

Шли годы, жизнь «без отца» понемногу входила в свою колею. Ксения вместе с мужем и детьми, рождавшимися один за другим, проводила много времени в их Ай-Тодорском имении. Ольга же взрослела.

А взрослая великая княжна должна проводить время в обществе фрейлин, а не бывшей няни. Но Ольга была непреклонна и даже решилась на открытый конфликт с матерью – если ее любимую Нана отошлют, она сама сбежит вместе с ней. Вдовствующей императрице пришлось уступить. А с 1899 года – Ольге было семнадцать – ей предстояло выезжать в свет. Из маленькой девочки в детской, которая занята своими уроками, игрой на скрипке и живописью, ей предстояло превратиться в девушку на выданье.

Ольга не хотела этого, наоборот, боялась – ведь теперь ее могли выдать замуж и услать из России на родину супруга. Для Ольги это было равнозначно ссылке, ей даже снились кошмары по этому поводу. Брак Ксении с родственником был нарушением закона, предписывавшего царствующему дому вступать в браки с равными по крови членами иностранных династий. И, в случае с Ксенией, это было счастливое исключение, ей может так не повезти…

Но не было бы счастья – несчастье помогло. Выход Ольги в свет был отложен на год по причине смерти ее брата, двадцатисемилетнего великого князя Георгия, бывшего, пока у Николая II не родился сын, наследником престола. Но и эту потерю пережили, прошел год траура.

Великая княгиня Ольга Александровна

Летом 1900 года в честь юной великой княжны был устроен пышный прием. «В длинном бальном платье, в сопровождении несносной фрейлины, маячившей сзади меня, я чувствовала себя зверьком в клетке, которого впервые показывают публике. Вы знаете, это ощущение не покидало меня и впоследствии. Я всегда воображала себя зверьком, посаженным в клетку на цепь, всякий раз, как мне приходилось выходить в свет. Я видела толпу, и у толпы не было лица. Это было ужасно. Мне следовало бы помнить о своем происхождении и выполнять свой долг, не испытывая такого рода чувств. Тут кроется какая-то загадка: ведь я гордилась именем, которое я ношу, и своими предками, но где-то в душе гнездился вот этот непонятный страх…»

Она и в самом деле очутилась в клетке. Скорее, даже в ловушке. Ольга и оглянуться не успела, как оказалась помолвленной с принцем Петром Ольденбургским. Позже она вспоминала, как приехала в гости к Воронцовым, где ее отвели в гостиную и закрыли за ней дверь: «Представьте себе мое изумление, когда я увидела в гостиной кузена Петра. Он стоял словно опущенный в воду. Не помню, что я сказала. Помню только, что он не смотрел на меня. Он, запинаясь, сделал мне предложение. Я так опешила, что смогла ответить одно: „Благодарю вас“. Тут дверь открылась, влетела графиня Воронцова, обняла меня и воскликнула: „Мои лучшие пожелания“. Что было потом, уж и не помню. Вечером в Аничковом дворце я пошла в комнаты брата Михаила, и мы оба заплакали».

Порой утверждают, что воспоминаниям Ольги доверять нельзя, что много лет спустя она могла уже смотреть на ситуацию по-другому и додумать детали, что на самом деле она хотела выйти поскорее замуж, чтобы освободиться от власти матери, но… Если не верить самому человеку, то кому же?

1901 год. Ольге уже девятнадцать, настала пора выдавать ее замуж, и Мария Федоровна устраивает этот брак, чтобы дочь продолжала оставаться рядом с ней, в России – Петр Фридрих Георг Гольштейн-Готторпский, герцог Ольденбургский, родился в Санкт-Петербурге, был по материнской линии правнуком Николая I, а по отцовской праправнуком Павла I.

Он был старше невесты на четырнадцать лет, азартный игрок, и терпеть не мог прогулки, музыку и живопись – как раз то, что интересовало Ольгу. Но ловушка захлопнулась, и в августе она стала женой герцога.

Брак стал западней в полном смысле слова. У принца были гомосексуальные наклонности, и как женщина Ольга его совершенно не интересовала. Брачную ночь она провела одна, и все последующие тоже. «Мы прожили с ним под одной крышей почти пятнадцать лет, но так и не стали мужем и женой, – вспоминала она. – Мое сердце было еще свободным, но я была связана узами брака с человеком, для которого я была всего лишь носительницей Императорской фамилии. Чтобы потрафить своей жесткой, честолюбивой матери, он стал номинальным зятем Императора. Если бы я вздумала рассказать кузену Петру о своем сердце, истосковавшемся по любви и нежности, он счел бы меня сумасшедшей».