Иван Черных - Шквальный ветер

Признавал он только начальника охраны, тоже малосимпатичного и сурового человека, относящегося к золотодобытчикам свысока, как к каторжанам. Труд у них и впрямь был каторжный: подрывать каменную породу, грузить на самосвалы, возить в дробильню, промывать, отделяя крупинки, а то и пылинки дорогостоящего металла; вечно в воде, в холоде... А их мало того, что обсчитывали, ещё и обворовывали: Валентину не раз приходилось высаживать Чукчу то в небольшом поселке на Тунгуске, то прямо на берегу моря, где охранника поджидали сомнительные рыбаки. Но тогда Чукча возил мелочишку, килограмма по два, три, а когда подвернется куш посолиднее, Валентин понимал, - его в свидетелях не оставят, несмотря на вертолет. Потому и готовился на всякий случай к любым неожиданностям.

И вот куш этот банде подвернулся. Да и время их, видимо, приспело забросить гнилой угол, повседневную службу, строгий порядок и повольничать где-то в курортном городе с шикарными ресторанами, морем, пляжем.

Летом с соседнего прииска сбежало трое, прихватив, видимо, тоже заранее припрятанное золотишко. На их поиски была брошена и транспортная милиция, и речная служба рыбнадзора. Искали до самой осени безрезультатно.

В одной из встреч Фриднин попросил Валентина:

- Прочеши-ка ты на обратном маршруте из Златоустовска вот эту речушку, - показал он на карте тоненькую, едва заметную ниточку притока Амгуни. Заметишь кого, доложишь только мне.

Иванкин никого не заметил. Но на одном красивом лужку на опушке леса вынужден был произвести незапланированную посадку - живот прихватило.

Сел, выключил двигатель, вышел из кабины и восторженно ахнул от увиденной красоты: трава в рост человека, нет, не трава, цветы ослепительной и разной расцветки - огненные саранки, пурпурные тюльпаны, синеокие гвоздики, желтые и белые ромашки. И рой таких яркокрылых бабочек величиной чуть ли не с воробья. Трудно было отвести глаз от этой первозданной, нетронутой красоты. Хотелось упасть и лежать на этом живом ковре, вдыхая неповторимый, нерукотворный аромат. У Валентина от одного запаха перестал болеть живот.

А невдалеке, внизу клокотала речка-переплюйка, неширокая, но бурная и глубокая, чистая как слеза.

Трудно теперь вспомнить, что увлекло Иванкина в лес, но он пошел сквозь густой кустарник в глубину, будто его позвал чей-то голос, обещая открыть ещё более потрясающие тайны. И действительно, невдалеке под могучими ветвями елей он увидел бугорок с покатыми, поросшими мхом боками. Приблизившись, понял, что это землянка. Нашел дверь, вросшую в землю и покосившуюся от времени. Еле открыл её и вошел внутрь. Сквозь полусумрак, сочившийся из небольших, тоже ушедших в землю оконцев, рассмотрел бревенчатые стены, проложенные почти истлевшим мхом, такой же потолок.

Землянка была капитальная, добротная, но сюда не ступала нога человека не один десяток лет. Пахло сыростью и мышами. Когда-то, наверное, было чье-то убежище, подумал Валентин. И запомнил это местечко, почти уверенный, что оно ему пригодится. И когда две недели назад случайно подслушал разговор Чукчи с Кукушкой, что им поручено доставить в Тугур шестьдесят килограммов золота, а начальник охраны пункт назначения ему не сказал, сославшись на старшего охраны - он-де сообщит, и тянул с вылетом до обеда, когда через два часа должна была наступить темнота, он догадался, что ему готовится.

Погода к обеду начала резко ухудшаться. Валентин мог отказаться от полета, но, узнав, что с ним полетит и прокурор из Москвы Перекосов, бывший муж Антонины, согласился... Интересно посмотреть ему в глаза, как он будет вести себя, когда над ним будут вершить неправедный суд, подумал Валентин. Чукча тоже оживился, когда узнал, кто летит с ними: он уже предвкушал садистское наслаждение над тем, в чьих руках ещё недавно были судьбы оказавшихся в столь отдаленных местах за колючей проволокой людей. Валентин давно заметил, что к слугам фемиды неприязненно относятся не только заключенные, но и их охранники...

Едва вертолет оторвался от снежного поля, тяжелые облака стали давить на него, прижимать к земле; и чем дальше шли к югу, тем темнее становилось небо, все гуще сыпал снег.

- Держи курс на Тугур, а посадишь вертолет вот здесь, - ткнул пальцем в полетную карту Чукча.

Догадка Валентина о том, что охранники решили умыкнуть золото, подтверждалась. Место посадки - километрах в двух от Охотского моря и километрах в двадцати от Тугура. Значит, там Чукчу и Кукушку будут ждать сообщники, свидетели им ни к чему. Надо было взять курс на северо-восток, Иванкин же повернул на юг, ещё на земле рассчитав полетные данные до заветной землянки. А чтобы Чукча или его напарник не обнаружили плутовства, установил на гирокомпасе разницу с магнитным компасом в сто двадцать градусов: курс 60 на приборе соответствовал курсу полета 180; добро, что охранники о принципах работы гирокомпаса не имели представления, хотя Чукча частенько зыркал своими черными бусинками сквозь щелки глаз на приборы.

До Тугура по расчетному времени лететь час двадцать, до землянки полтора часа, а с учетом встречного ветра - час сорок пять, почти на весь топливный запас. Ориентир на Тугур - речка, вдоль которой и должен был проходить полет. Но Валентин сразу же вошел в облака, и Чукча, как ни крутил головой, сколько ни всматривался вниз, ничего, кроме снежной круговерти, увидеть не смог. Поначалу он молчал, но минут через двадцать, возможно заподозрив в летчике коварство, стал тыкать пальцем вниз, приказывая снизиться.

- Хочешь поцеловаться с землей? - грубо оборвал его Валентин. - Могу открыть люк.

И Чукча, зло сверкнув глазами, ушел на свое место.

Снежные заряды обрушивались на вертолет вал за валом, и машину трепало, как утлое суденышко в разбушевавшемся море. Кромка льда тонкой пленкой обозначилась на капоте у лобового стекла. Пришлось включать обогрев лопастей. Но двигатели тянули с надрывом, словно простуженные живые существа, измученные непогодой и крутым подъемом. Время шло мучительно медленно; казалось, стрелки часов остановились.

В салоне на жестких сиденьях уже ерзал задом не только Чукча: прокурор, который поначалу строил из себя невозмутимого человека, видавшего и не такое, вроде бы подремывающий, тоже стал поглядывать в иллюминатор и на часы. Спокойнее всех, пожалуй, выглядел Кукушка - читал какой-то детектив, - но вот и он отложил книгу, устало потянулся, расправляя могучие плечи. Все это Валентин видел лишь мельком - внимание было сосредоточено на приборах, но и поведение пассажиров его волновало не менее: в салоне не просто пассажиры, в салоне его враги, безжалостные, смертельно опасные. Чукча и Кукушка - убийцы, прокурор - не лучше. Если Тоня солгала Валентину и назвала Перекосову его фамилию, он знает, с кем летит, и уж постарается как-то отплатить своему сопернику - мстительные люди не менее жестоки и их изощренные методы непредсказуемы...

Наконец стрелка часов перевалила тройку - в полете они ровно час. Чукча подошел снова сзади и потыкал пальцем вниз - пора снижаться.

Летчик показал ему два пальца и изобразил ноль - ещё двадцать минут. Крикнул, перекрывая шум двигателей:

- Встречный ветер!

Чукча хмурый и неудовлетворенный вернулся на свое место А как он взбеленится и что предпримет, когда узнает, что сели не там, где надо? Схватка может произойти сразу, и Валентин предусмотрел и такой вариант. Смерти он не боялся. С того дня, как его уволили из военной авиации, душа будто опустела и многое стало ему безразличным. А после встречи в колонии с Антониной он и вовсе перестал всему и всем верить и считал жизнь никчемной. Но и погибать от рук таких ублюдков, как Чукча, он считал унизительным. Нет, они не имеют права поганить нашу землю, и он ещё поборется с ними.

До места посадки оставалось минут пятнадцать лету. А надо сесть пораньше, километров за десять от землянки, чтобы случайно кто-то из их шайки, оставшийся в живых, не наткнулся на неё и не укрылся там. Кроме, разумеется, самого Валентина.

Летчик незаметно выключил обогрев лопастей, и сразу они стали обрастать ледком, тяжелеть; мелкие кусочки отскакивали, били по обшивке, как осколки снарядов.

- Что случилось? - тут же позади возник Чукча.

- Отказала антиобледенительная система! - крикнул Валентин. - Надо садиться, иначе свалимся.

Он подвернул ещё вправо, снижаясь буквально по сантиметру, чтобы не зацепить за верхушки деревьев и увидеть речушку-переплюйку, которая должна послужить ориентиром.

Высотомер показывал уже сто метров, а облака все не кончались, и снег все сыпал и сыпал. Иванкин стал делать круг за кругом, ещё осторожнее проглядывая и прощупывая землю.

Нет, не зря в эскадрилье его называли летчиком-локатором: и без системы слепой посадки он разглядел сквозь космы облаков, сыпавших тучами снега, вначале темный лес, а затем и речку-переплюйку, которая, к счастью, ещё не замерзла и тоже темнела извилистой лентой.