Жозеф Перес - Изабелла Католичка. Образец для христианского мира?

Двойная монархия

 Прежде чем Изабелла и Фердинанд будут признаны королями Кастилии, им предстояло справиться с внутренней и внешней оппозицией, стремящейся оспорить их права. Весной 1475 года началась длительная гражданская война; положение усложнило португальское вторжение, поскольку Португалия приняла сторону соперницы Изабеллы, принцессы Хуаны. Однако в сентябре 1479 года все препятствия остались позади: мятежники молили о пощаде, а Португалия подписала мирный договор. Несколькими месяцами ранее, в январе того же года, Фердинанд унаследовал после смерти своего отца арагонскую корону. Однако не стоит думать, что с этого момента началась эпоха национального единства Испании — нет, то было время установления двойной монархии. Отныне Кастилией и Арагоном правили одни государи, но в политическом устройстве этих королевств ничего не изменилось: вплоть до конца XVII века обе короны сохраняли свои независимость, институты, экономику, денежные единицы, таможни, языки... Иностранцу могло показаться, что двойная монархия — это своего рода политическое единство, что отразилось в мгновенно укоренившейся привычке называть это «единство» Испанией, а его правителей — королями Испании. Однако Фердинанд и Изабелла, как и пришедшие им на смену Габсбурги, продолжали величать себя королями Кастилии, Арагона, Валенсии, графами Барселоны и т. д., но не королями Испании, что было предложено в 1479 году. Действительно, хронист Пульгар упоминает о проблеме, занимавшей умы Королевского совета в тот момент, когда Фердинанд стал королем Арагона: не должны ли Фердинанд и Изабелла отныне носить титул королей Испании, поскольку в их власти оказалась наибольшая часть полуострова? В конце концов было решено ничего не менять. Однако обсуждение это достойно тем, что привлекло внимание к основополагающему вопросу. В конце XV века под «Испанией» подразумевалось лишь географическое пространство — все его обитатели назывались испанцами, будь то португалец, каталонец или кастилец. Именно это имел в виду поэт Камоэнс в XVI веке, проводя черту между кастильцами и португальцами, ибо «все мы — испанцы»[16]. В самом деле, все они были наследниками вестготской Испании, «потерянной» со времен вторжения мавров, но «жаждущей освобождения». Приняв титул королей Испании в январе 1479 года, в то время как война за наследство еще не завершилась, Фердинанд и Изабелла действовали бы на свой страх и риск: они могли задеть чувства Португалии и еще больше усложнить задачу, заключавшуюся в восстановлении единства Иберийского полуострова.

Решение вопроса, оставленного в 1479 году, будет пересмотрено лишь в XVIII веке династией Бурбонов. Теперь же земли, оказавшиеся во власти католических королей, были организованы в соответствии с трехступенчатой системой: нижний уровень — совокупность королевств и сеньорий (reinos у senorios); ряд королевств и сеньорий образуют корону; совокупность нескольких корон — монархия. Так, кастильская корона включала в себя древние королевства Кастилию, Леон, Толедо и т. д., плюс провинции басков; в 1492 году в состав короны вошел эмират Гранада, а еще через несколько лет в нее вошли Канарские острова, Индии и королевство Наварра. Арагонскую корону образовали королевства Арагон, Валенсия и каталонские графства — плюс Балеарские острова и королевство Сицилия, ставшее ее частью в 1460 году; в начале XVI века в состав арагонской короны вошло Неаполитанское королевство. Именно так на свет появилось государство, почти не имеющее аналогов в Европе: политическое образование, объединяющее народы, обладавшие различными языками, самобытными традициями и своей национальной историей. При этом каждый из них сохранял административную автономию и даже собственную экономику (как и собственные таможни[17]), в то время как правящая династия оставила в своем ведении лишь военные и дипломатические дела. Повсеместное распространение получил принцип, сформулированный в XVII веке юрисконсультом Хуаном де Солорсано Перейрой: каждая из территорий, входящих в состав монархии, должна быть управляема так, как если бы король, правящий всеми, управлял только ею.

 Чтобы прийти к власти, Изабелла — сначала одна, затем с помощью мужа — использовала с выгодой для себя политические разногласия, которые расшатывали королевство; однако с самого начала она знала, что будет делать, когда взойдет на трон: восстановит престиж и авторитет короны, помешает тому, чтобы какой-либо один клан мог навязать свою волю государю. Одни её сторонники поддерживали эти устремления, другие — нет: они даже не принимали юную девушку всерьез. После победы они намеревались подчинить её своему влиянию и править за нее; они слишком поздно поняли свою ошибку, когда увидели, что королева решительно настроена положить конец ослаблению королевской власти.

В числе этих обманутых видное место занимает архиепископ Толедский Каррильо. Он был одним из самых энергичных творцов победы Изабеллы; именно он был одним из тех, кто в 1468 году добился, чтобы её объявили наследницей престола. Он предоставил в распоряжение принцессы своих воинов, чтобы обезопасить её от посягательств со стороны короля Энрике IV. Благосклонно относясь к сближению с Арагоном, он с одобрением встретил помолвку Изабеллы с Фердинандом и лично обвенчал принца с принцессой в октябре 1469 году; по этому случаю он без особых угрызений совести сфабриковал папскую буллу, которая разрешала им вступить в брак, невзирая на кровное родство. Каррильо поступил так вовсе не потому, что верил в особые достоинства и добродетели Изабеллы. Это был в первую очередь феодал, нежели служитель Церкви: как и другие представители своей касты, он хотел ослабить королевскую власть во имя собственных амбиций. Для него, как и для остальной знати, Изабелла была орудием: если он и старался возвести её на престол, то лишь потому, что думал, будто эта неопытная девушка будет настолько признательна ему за поддержку, что оставит реальную власть в его руках. Обещали ли что-нибудь будущие государи архиепископу во время своей свадьбы в 1469 году? Давали ли они ему гарантии того, что не предпримут ничего без его совета и станут действовать только вместе с ним, «как если бы составляли одно тело и одну душу»? По крайней мере так дают понять недоброжелательно настроенные хронисты. Но даже если предположить, такое соглашение действительно имело место — а это было вовсе не в обычае у будущих короля и королевы — маловероятно, чтобы Фердинанд и Изабелла собирались его соблюдать. В любом случае очень скоро — год спустя после свадьбы, — в тот самый момент, когда политические перспективы молодых принца и принцессы стали довольно туманными, Карри-льо, убеждавший их пойти на некоторые уступки, чтобы сохранить шансы на корону и добиться присоединения новых сторонников, натолкнулся на высокомерный отказ. Фердинанд очень надменно обошелся с прелатом, который выводил его из себя тем, что постоянно напоминал о своем политическом опыте: «Когда я стану королем, — в конце концов не сдержался он, — архиепископ Толедский не будет править за меня». Если Изабелла сумела повести себя более дипломатично, она придерживалась тех же настроений. Задетый Каррильо задумался, не ошибся ли он в своих расчетах. И хотя королю Хуану II Арагонскому удалось успокоить разгневанного архиепископа, прежней искренности как не бывало. В 1474 году Каррильо, обманувшись в своих надеждах, казалось, оставил лагерь Изабеллы. Он, правда, подтвердил сеговийскую прокламацию и вновь занял место в окружении новых государей; вместе с кардиналом Мендосой он разработал формулировку, которая, гарантируя исключительные права Изабеллы на престол, позволяла Фердинанду царствовать в Кастилии. Но первые шаги королевской четы его разочаровали. Изабелла совершенно не была расположена делить власть с кем-либо еще, кроме своего мужа. Каррильо понял, что его одурачили. Он дал понять это Изабелле и даже пригрозил ей: «Когда я взялся за нее, то была юная девчушка, которая только и делала, что пряла; но я верну её обратно к веретену!». Но королева не сдавала позиций, и Каррильо вновь покинул ее лагерь, встав во главе воинов, которых он вооружил на собственные деньги, чтобы сражаться с королями. Потерпев поражение, архиепископ попросил у правителей прощения и получил его, но при дворе он больше не появлялся.

Каррильо — самый яркий представитель из тех феодалов, кто остался в дураках после того, как они помогли возвести на трон правительницу, твердо решившую управлять единолично. Изабелла желала власти. Добившись ее, она не стала делить ее ни с кем, кроме супруга. И еще: власть она разделила лишь после того, как позаботилась, чтобы её права были соблюдены досконально. Духовенство, знать и города должны были смириться с этим. Режим, установившийся в 1474 году, нельзя назвать абсолютной монархией: он не затронул промежуточные органы управления (советы, кортесы, муниципалитеты), но отвел им второстепенную роль, запретив им вмешиваться в политику. Это — монархия авторитарная.