Мирослав Морозов - Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

— Первому и второму звеньям, — приказал Демченко (ко­мандир эскадрильи. — М. М.), — во главе со мною, высота две тысячи, третьему и четвертому звеньям во главе со стар­шим лейтенантом Денисовым, высота три тысячи, следовать в зону номер один, имея задачу: не допустить пролета само­летов-нарушителей, предположительно немецких, со сторо­ны моря в глубь Крыма. Взлет — по готовности.

Самолеты в воздухе. Короткая июньская ночь на исходе — на востоке брезжит рассвет. Звенья достроились в боевой порядок «клин самолетов», короткими очередями в сторону моря опробовали оружие — все пулеметы работали безотказно.

Разворот в наборе высоты, курс — в свои зоны. Только по­сле этого взглянул в сторону Севастополя (полк базировался в Каче. — М. М.) и увидел секущие небо лучи прожекторов, разрывы зенитных снарядов».

Однако вернемся к событиям в самом Севастополе. Мины спускались на парашютах, и многие жители думали, что это выбрасывается воздушный десант. С 03.15 и до 03.50 множе­ство донесений о парашютистах поступило на командный пункт флота от постов СНиС. В темноте принять мины за сол­дат было немудрено. Невооруженные севастопольцы, женщины и даже дети бросились к месту приземления, чтобы схватить нацистов. Но мины взрывались, и число жертв росло. В 03.48 и в 03.52 две мины, упавшие на сушу, самоликвидировались: одна разрушила жилой дом на перекрестке улиц Щербака и Подгорной, другая взорвалась на мелководье в районе па­мятника затопленным кораблям, повредив здание санатория, где было ранено несколько человек. Некоторые мины оказа­лись сброшены и совсем далеко от моря. Одна из мин взорва­лась на территории штаба 156-й стрелковой дивизии в Симферополе. Жертв не было. По воспоминаниям одного из штабных работников, собрали еще теплые осколки и сложили их вместе на стол. Собралась группа офицеров. Подавляю­щее большинство из них не имели никакого боевого опыта, поэтому неудивительным кажется восклицание одного из них: «Так вот чем убивают людей…»

И все-таки подавляющее большинство населения и даже отдельные чиновники высокого ранга не понимали, что проис­ходит. Происходило это не потому, что они страдали слабо­умием, а оттого, что до 22 июня даже говорить громко вслух о возможности войны между СССР и Германией было запрещено.

Вскоре после начала налета Ф. С. Октябрьский позвонил первому секретарю Крымского обкома ВКП(б) B.C. Булатову и сообщил, что Севастополь бомбят.

— Как бомбят?! Кто бомбит и почему бомбит? — возмутил­ся Булатов.

— Почему и кто — узнаем после, а сейчас ставлю тебя в известность, прими соответствующие меры.

Секретарь Севастопольского горкома ВКП(б) Б. А. Борисов вспоминал, что во время налета авиации непрерывно звонили телефоны; некоторые не хотели верить, что это война, а не учебная тревога. «Почему такая стрельба? Из Симферополя и Евпатории запрашивают, что делается в Севастополе, почему над городом зарево, стрельба». Борисов не стал сам приду­мывать ответ на этот животрепещущий вопрос и позвонил Ок­тябрьскому. На его вопрос «Это война?» командующий фло­том ответил: «Нападение». В свою очередь, Борисов стал так отвечать всем остальным.

Но стоит ли удивляться тому, что происходило в Крыму, ес­ли схожее поведение демонстрировали высшие государст­венные лица в Москве. Еще в 03.15 Октябрьский доложил о начале налета Кузнецову:

— На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город…

Кузнецов немедленно набрал номер кабинета Сталина, но того на месте не оказалось. Тогда нарком флота дозвонился до наркома обороны С. К. Тимошенко. Хотя в этот момент не­мецкие самолеты и артиллерия вовсю громили приграничные укрепления и аэродромы, последний еще не имел никакой информации о нападении. Снова попытка дозвониться Стали­ну оказалась безуспешной. Н. Г. Кузнецов сказал дежурному по его кабинету:

— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие само­леты бомбят Севастополь. Это же война!

— Доложу кому следует, — ответил дежурный.

Через несколько минут Кузнецову позвонил один из чле­нов Политбюро партии Г. М. Маленков:

— Вы понимаете, что докладываете?

— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: на­чалась война.

Потом выяснилось, что в течение ближайших часов коман­дующему ЧФ Октябрьскому звонили и Г. М. Маленков, и нар­ком НКВД Л. П. Берия, и начальник Генштаба РККА Г. К. Жуков. Каждый из них интересовался деталями произошедшего, и каждый намекал на то, что, если в информации Октябрьского содержится хоть малая доля преувеличения и он поддался на провокацию, ему не сносить головы. Только в 12.00, когда с избытком поступили подробности из приграничных округов, В. М. Молотов объявил по Всесоюзному радио о том, что нача­лась война с Германией. Такие особенности управления стра­ной и армией в период правления Сталина постоянно необхо­димо учитывать, когда оцениваешь действия тех или иных полководцев и гражданских деятелей. Что же касается собы­тий в первую военную ночь в Севастополе, то, как выяснилось после войны, он стал единственной советской базой, ока­завшей организованное сопротивление противнику при вне­запном нападении.

Однако «оказать сопротивление» еще не значит «сорвать нападение», и в этом штабу ЧФ очень скоро предстояло убе­диться. О том, что с самолетов сбрасывали не парашютистов и не бомбы, а именно мины, в штабе догадались быстро. Уже в 04.35 22 июня Октябрьский приказал провести траление в бухтах и на выходном фарватере. Траление провели, но мин нигде не нашли. Дело в том, что траление осуществлялось обычными тралами, рассчитанными на якорные контактные мины, а самолеты люфтваффе выставили донные неконтакт­ные мины, срабатывавшие под воздействием магнитного по­ля корабля. Кроме того, мины обладали приборами срочно­сти (могли приходить в боевое состояние не сразу, а спустя несколько суток) и кратности (срабатывали не под первым проходившим, а под определенным по счету кораблем). Тра­лить такие поля следовало в течение многих дней, проходя по нескольку раз над одним и тем же местом. На вооружении ВВС ВМФ таких мин не было, так что применения таких мин никто не ожидал и от немцев. Но что хуже всего, у советского флота не было и специальных тралов, для того чтобы бороть­ся с этими минами. Лишь накануне войны советские ученые занялись практическими экспериментами по размагничива­нию кораблей при помощи специальных обмоток и создали принципиальную схему электромагнитного трала. Убедиться в том, что флот безоружен перед новой угрозой, довелось уже вечером 22-го. В 20.30 в Карантинной бухте подорвался и за­тонул буксир «СП-12», прибывший туда для подъема якобы сбитого самолета. Подошедшие катера спасли 5 человек, ос­тальные 26 погибли вместе с судном. Это была первая потеря Черноморского флота в войне, но далеко не последняя от донных мин.

На этом противостояние с вражескими воздушными мино­носцами отнюдь не закончилось. В ранние часы 24 июня в Се­вастополе опять зазвучали сирены воздушной тревоги, кото­рая длилась четыре часа. Из-за затемнения немецким пило­там вновь не удалось точно отыскать город, в результате чего большинство мин (как минимум шесть) упало на сушу. Две ми­ны взорвались на побережье Карантинной бухты, где разру­шили пристань, а четыре легли на внешнем рейде базы. Одна из упавших на сушу мин не взорвалась, что стало ценным по­дарком для советских минеров. Тогда-то и отпали последние сомнения в том, мины какого типа применяет противник. Тем не менее днем вновь велось траление внешнего рейда обыч­ными контактными тралами. На этот раз взрыв раздался под 25-тонным плавучим краном. Из его экипажа 9 человек погиб­ли, а 4 — получили ранения и контузии.

Третьей ночью минирования стала ночь на 27 июня. Пять мин упали на внешнем рейде, одна — на военно-морское училище и одна — на деревню. Впервые немецкие летчики попытались минировать Днепровский лиман, где находилась важнейшая судостроительная и судоремонтная база ЧФ — Николаев. После этого Октябрьский предупредил всех командиров баз, что противник может попытаться заминировать их с воз­духа, а способов траления донных мин все еще нет. В качестве единственного средства пред­лагалось организовать ноч­ные посты наблюдения на шлюпках и катерах, которые в случае минирования точно засекали бы места падения мин, которые потом бы обвеховывались и уничтожались глубинными бомбами. Одно­временно он доложил наркому ВМФ, что отсутствие средств борьбы с донными минами «частично парализовало ак­тивную деятельность флота. По этой же причине, а также из-за боязни потерять транс­порты от атак подводных ло­док и авиации противника, в первые дни войны на театре перевозки замедлились».

Тем временем визиты ми­ноносцев продолжались. Они минировали внешний рейд базы в ночи на 28, 29 июня и 3, 4 июля. По немецким данным, с начала войны до 4.7.1941 группа II/KG 4 выставила 120 мин в районе Севастополя и 50 в Днепровском лимане. По советским данным, начиная с пер­вой военной ночи наблюдательным постам главной базы (ГБ) удалось заметить сброс 44 мин, из которых только 24 упали на выходе из Северной бухты. Таким образом, даже если допус­тить, что часть сброшенных мин осталась незамеченной, нем­цам удалось выставить в заданном районе только около чет­верти от израсходованного числа, а остальные упали на сушу или далеко в море, где они не представляли большой угрозы (мины срабатывали под днищем корабля только на глубинах моря не более 25 м). Кроме упоминавшихся Черноморский флот понес на минах еще несколько потерь. Днем 30 июня на выходном фарватере взорвалась паровая шаланда «Днепр». Погибло четыре человека, и столько же получили ранения. Но свою самую большую утрату ЧФ понес 1 июля. Днем новый эсминец «Быстрый» вышел из ГБ в Николаев для ремонта. Пе­ред ним по фарватеру прошли два транспорта, буксир и под­водная лодка, но тем не менее в 14.29 под кораблем прогро­хотал мощный взрыв. Командир «Быстрого» свернул с фарва­тера и приткнулся к прибрежной отмели. Корпус эсминца получил обширные повреждения, главным из которых оказал­ся перелом корпуса в районе полубака. Два человека погибли при взрыве, но еще 22 утонули, прыгнув за борт во время воз­никшей паники. 14 июля корабль сняли с мели и ввели в док, но отремонтировать так и не смогли — повреждения оказа­лись слишком обширными, а при осаде Севастополя «Быст­рый» получил многочисленные повреждения от бомб и снарядов.