Евгений Анисимов - Россия без Петра: 1725-1740

Так продолжалось до 1724 года. В начале этого года Кампредон сообщал секретарю по иностранным делам Франции де Морвилю: «Нетрудно заметить, что из всех дел наиболее озабочивает его (Петра. — Е. А.) вопрос о том, кого назначить в преемники себе: старшую ли дочь свою, как вообще все думали до сих пор, или внука, великого князя, под опекой и правлением царицы». Далее Кампредон пишет, что Петр прекрасно понимает угрозу, исходящую от «партии бояр», «если бы он решился посадить на престол свою дочь», и думает, как ее устранить. По мнению Кампредона и многих других, все решится во время коронации Екатерины в Москве, когда будет публично объявлена судьба престола. Впрочем, опытный дипломат на сей счет особых иллюзий не питал. Он писал, что «многие думают, что он (Петр. — Е. А.) только в завещании сделает распоряжение о престолонаследии и даже запретит кому бы то ни было сообщать его до своей смерти, дабы оставить в неизвестности как подданных, так и имеющие причины интересоваться этим вопросом державы и тем помешать интригам последних и преждевременным тайным заговорам первых в пользу или против того, кто будет впоследствии их повелителем. Но здесь, как и во многих других странах, люди, наиболее говорящие, часто оказываются наименее знающими дело, так что узнать что-либо достоверно можно только из событий».

Екатерина была пышно коронована в Успенском соборе Московского Кремля 7 мая 1724 года. Кампредон отметил тот факт, что над царицей «свершен был, против обыкновения, обряд помазания, так что она признана правительницей и государыней после смерти царя, своего супруга» 20. Подданные принесли присягу в верности императрице.

Почему все-таки Петр, который, по мнению наблюдателей, хотел передать престол дочери Анне, этого тем не менее не сделал? И вот здесь возникает любопытный сюжет: Екатерина и Анна, мать и дочь, которые силою обстоятельств обе стали претендентками на российский престол и тем самым — соперницами. Об этом соперничестве, точнее — о стремлении Екатерины оттеснить от престола старшую дочь, пишут многие иностранные послы. Накануне коронации прусский посланник Мардефельд сообщил в Берлин, что сама Анна, которую император «сделал бы после своей смерти наследницей короны, если бы это только зависело от его воли{1}, не очень хочет быть наследницей, ибо, во-первых, сочувствует великому князю, а во-вторых — гнушается престолонаследием, в особенности с тех пор, как заметила, что все мысли ее матери направлены на это дело и что она видит в ней соперницу… При этих обстоятельствах, да еще по той причине, что сама мать поддерживает отвращение старшей великой княжны к престолонаследию, сама домогаясь его, дело с браком получило другой оборот. Императрица из-за своих видов начала способствовать целям герцога Голштинского и дала ему, по возможности, случай видеться и разговаривать с великой княжной». Действительно, после объявления в ноябре 1723 года о коронации Екатерины ее внимание к герцогу как потенциальному зятю заметно возросло, так что камер-юнкер Голштинского герцога Ф. В. Берхгольц в своем дневнике от 19 декабря 1723 года отмечал, что императрица просила герцога не провожать ее, а побыть с принцессами, «что он очень охотно сделал, потому что весьма приятно проводить время с принцессой Анной, сидевшей подле него. Она теперь вообще, при всех случаях, бывает необыкновенно любезна с нашим герцогом» 21.

О тесной связи между коронацией Екатерины как ее конечной целью и браком Анны с Карлом Фридрихом писал и датский посланник Вестфален. После коронации в донесении от 18 мая 1724 года он сообщал в Копенгаген: «Вот, наконец, царица пришла к своей цели, которая заключалась в том, чтобы сорвать меры, кои царь принял для пользы своей старшей дочери в отношении наследования, и в том, чтобы полностью увериться в удалении этой дочери… которая стала в этом отношении ее соперницей. Он (герцог Голштинский. — Е. А.) все время твердо уверен в том, что, если бы замысел царицы потерпел неудачу, он никогда бы не получил в жены старшую из принцесс — теперь это совершившийся факт, в интересах царицы удалить эту принцессу как можно скорее». О том же 5 июля писал во Францию и Кампредон: «Царица сильно хлопочет об этом (о предстоящем браке герцога Голштинского. — Е. Α.), может быть, не столько из расположения к герцогу, сколько из желания определить дочерей еще при жизни царя и тем обеспечить свою собственную будущность» 22.

Читатель помнит слова Макарова о том, что Петр уничтожил свое завещание перед поездкой в Москву на коронацию Екатерины. Если это так, то мы теперь можем предположить, что в этом завещании, уничтоженном царем, вероятно по настоянию его «сердешненького друга Катеринушки», наследницей престола была названа Анна.

Все ждали, что после коронации жены Петр объявит свои намерения насчет брака Голштинского герцога с одной из своих дочерей. Но этого не произошло. Берхгольц пишет, что 21 мая герцог узнал, что принцессы собираются уезжать в Петербург. «Это было ему очень неприятно, потому что как сам он, так и почти вся Москва считали за верное, что в день рождения императора, то есть 30-го мая, будет сделано что-нибудь в пользу его высочества. Теперь все наши надежды разрушаются этим внезапным отъездом» 23.

Как говорят факты, царь не спешил с объявлением согласия на брак по многим (главным образом внешнеполитическим) причинам. Он долго взвешивал все «за» и «против» брака своей дочери с наследником шведского престола. И хотя в рескрипте от 6 мая 1724 года русскому посланнику в Стокгольме М. П. Бестужеву-Рюмину сообщалось, что Россия обещает после коронации Екатерины заключить «с надлежащим достоинством и формалитетом» брак Анны Петровны и Карла Фридриха, Петр колебался, ибо понимал, что России придется брать на себя серьезные обязательства по защите интересов царского зятя и в Швеции, и в самой Голштинии24. Не был окончательно решен и вопрос о том, какая из дочерей царя станет Голштинской герцогиней: Анна или Елизавета. Впрочем, эта проблема герцога не особенно волновала — он ухаживал за обеими, ибо обе русские принцессы были очаровательны. О всех подробностях русско-голштинского дела скажу в главе «У истоков имперской дружбы…», а теперь отмечу лишь, что Петр тянул с разрешением «брачного дела», когда вдруг осенью 1724 года весь клубок отношений стал стремительно раскручиваться.

В дневнике камер-юнкера Берхгольца особый интерес представляют страницы за ноябрь 1724 года. 9 ноября он записал: «Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Мопс, по возвращении своем домой, был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест…»

А вот запись следующего дня: «10-го. В 10 часов утра тайный советник Остерман без всякого предуведомления приехал к нам и пробыл полчаса наедине с его высочеством. Генерал-лейтенант Ягужинский открыто говорил у тайного советника Бассевича, что поутру Остерман приезжал объявить герцогу, что император наконец твердо решился покончить дело его высочества и что обручение должно свершиться в Катеринин день».

16 ноября Берхгольц заносит в дневник сообщение о казни Монса, а 18 ноября — о том, что «Остерман присылал к нам одного из своих чиновников за брачным контрактом. Его высочество показывал мне счет издержек на подарок, заказанный им для своей невесты. Издержки эти простирались до 10 000 талеров, но он не знал еще, которую из принцесс назначит ему император, старшую или вторую». И это была правда — Петр все не решался расстаться с любимой дочерью — возможной наследницей Анной: в черновике брачного контракта имя ее так и не упоминается, в соответствующих местах текста оставлены пропуски25.

20 ноября 1724 года камер-юнкер отмечает в дневнике: «Тело камергера Монса все еще лежало на эшафоте», а 22-го записывает: «Граф Остерман имел продолжительную беседу-конференцию с нашим герцогом в присутствии тайного советника Бассевича и посланника Штамкена. Они потребовали чернил и перьев, и вожделенный брачный контракт был наконец составлен окончательно. Сейчас видно по всему, что его высочеству (как мы все пламенно того желали) достанется несравненно прекрасная принцесса Анна».

И наконец, последняя запись: «24-го. В день тезоименитства императрицы совершилось торжественное обручение нашего герцога с императорской принцессой Анной» 26.

Этим же 24 ноября был датирован и брачный контракт, согласно которому Анна «отрекается… за себя, своих наследников, десцендентов и потомства мужеска и женска полу от всех прав, требований, дел и притязаний, какое бы они имя ни имели… на корону и Империум Всероссийский» и «она, ея наследники и десценденты от сего числа в вечныя времена весьма исключены суть и быть имеют» 27.