О Рогова - Богдан Хмельницкий

- На коленях умоляю принять эти условия! - сказал Выговский, опускаясь на одно колено перед послом и незаметно делая ему знаки глазами. - Невозможно вести переговоры на глазах у черни и у татар. Клянусь, что паны будут безопасны!

Маховский уехал, а Хмельницкий перевел лагерь под Белую Церковь.

- Пан Кисель, я к вам с поклоном, - говорил Потоцкий старику-воеводе, пригласив его в свою палатку, - не откажите опять ехать комисаром к этому вздорному казаку; быть может, на этот раз вам удастся склонить его на наши предложения.

- С удовольствием, пан гетман! - отвечал Кисель. - Только пусть пан гетман мне самому позволит выбрать остальных сотоварищей.

- Пан воевода может выбрать, кого ему угодно. Я вперед одобряю его выбор. Два полка проводят пана до Белой Церкви, пятьсот отборных драгун останутся при пане воеводе в качестве почетной стражи.

Пан Кисель выбрал троих товарищей и отправился в лагерь Тамерлана, как все еще называл Хмельницкого.

Только что они отпустили провожавшие их полки и остались с почетной стражей, толпа казаков и татар окружила их. Возы и арбы так плотно сдавили их экипажи, что они не могли сдвинуться с места.

- Долой ляхов! - кричала толпа. - Отнять у них коней! В петлю их! В воду их, в воду их! - кричали разъяренные хлопы, со свистом толпясь около них.

- Пан воевода, конец наш пришел! - в страхе шептали другие паны.

- Ничего, не беспокойтесь! - отвечал Кисель, - я тотчас укрощу их.

Он высунул голову из экипажа и проговорил самым мягким голосом:

- О чем вы шумите, друзья мои? Мы не ляхи, я русский, у меня такие же русские кости, как у вас.

- Кости-то у тебя русские, да мясом-то обросли ляшским, - отвечали ему из толпы. - Да что с ними толковать, вздернуть их на дерево!

Несколько своевольных рук уже потянулись к экипажу, другие бросились отпрягать коней, драгун совсем оттерли, они ничего не могли сделать... Вдруг отворились ворота замка и гетман в сопровождении писаря и полковников поспешно поскакал навстречу почетных гостей.

- Не сметь трогать послов! - грозно закричал гетман.

Толпа сразу отхлынула; казаки быстро окружили экипаж, торопя возницу въезжать в замок.

- Паны комисары не поставят нам это в вину, - извинялся Хмельницкий.

В толпе, бежавшей за экипажем, слышались грозные крики: "Гетман с ляхами братается! Гей, пане гетмане, не доброе ты дело затеял!"

Как раз в это время в ворота замка въезжали возы со съестными припасами.

- Смотрите, смотрите! - крикнул один казак, - это мы будем ляхам подати платить...

Но он не успел докончить своей остроты, Богун саблей разрубил ему голову.

Энергичный поступок полковника немного образумил чернь, толпа отхлынула, и паны комисары благополучно въехали в ворота замка.

Гетман торопился скорее окончить переговоры; его беспокоило народное волнение; всегдашняя находчивость покинула его; он сам был не рад, что призвал послов.

- Лучше бы было ехать в польский лагерь! - вполголоса заметил он Выговскому.

- Пану гетману не угодно было слушать советов своего верного слугу!

Условия мира клонились к тому, чтобы ослабить казацкую силу: число регистровых ограничено только двадцатью тысячами; казакам предоставлено жить лишь в Киевском воеводстве, коронные же войска имели право занимать всю Украину; с татарами Хмельницкий должен был разорвать союз и, если б потребовалось, обратить на них свое оружие.

Переговоры кончились. Настала самая критическая минута. Условия надо было объявить народу.

Гетман вышел с полковниками из замка. Толпа сразу так стихла, что можно было слышать, как шуршала бумага в дрожащей руках гетмана. Хлопы слушали сначала внимательно, но чтение не дошло до половины, как в толпе поднялся шум.

- Значит, мы опять будем служить ляхам? Так-то пан гетман с ляхами договорился; от орды хочет отступиться. Себя-то, небось, не забыл, а нас и знать не хочет, отдает нас опять под палки и батоги, на колы да на виселицы... Не бывать этому, - кричала яростная чернь, - сам ты здесь свою голову сложишь, и ни один лях отсюда живым не выйдет.

Послышалось несколько выстрелов; две, три пули пролетели около гетмана. Гетман порывался крикнуть на толпу, но Выговский и полковники силой увлекли его в замок.

Народ обступил замок со всех сторон и готов был взять его штурмом.

- Паны комисары теперь видят, как трудно совладать с чернью. Охраняя вас, мы сами пропадем; но только по нашим трупам они дойдут до вас, сказал Выговский.

В этот момент раздался страшный рев снаружи замка. В окна полетели каменья, несколько стрел просвистело над головами панов комисаров.

- Пустите меня, - закричал Хмельницкий.

Схватив обеими руками тяжелую булаву, он вырвался из рук полковников, выбежал за ворота, размахивая булавой направо и налево.

- Вот я вас! - кричал он. - Изрублю, как капусту, прежде, чем вы до моей головы доберетесь!

Выговский старался усовестить толпившихся около гетмана хлопов, грозивших саблями и дубинами.

- Злодеи! - кричал он. - За что вы обижаете панов! Разве послов можно трогать; разве они в чем-нибудь виноваты? Послы везде безопасны, их даже нехристи не трогают...

Более благоразумные поддерживали Выговского.

- Что правда, то правда! Эти послы не ляхи, паны знали кого послать. Кисель русский, другие литовцы, литовцы же нам никогда обид не делали.

Волнение поутихло. Хмельницкий воротился в замок; но ни ему, ни полковникам не пришлось спать в эту ночь. Толпа несколько раз вновь собиралась, грозила сломать ворота, и они оставались до самого утра на страже.

Весь следующий день паны не решались вернуться в лагерь. Только на третий день, когда казалось, что народ поуспокоился, выехали они в сопровождении Хмельницкого и старшин. Табор проехали благополучно. Но, когда гетман распрощался с ними, хлопы и татары напали на них, принудили выйти из экипажей и обобрали у них все, что при них нашлось, даже перстни. Те, кому ничего не досталось, срывали обивку карет, рвали ее на лоскуты и кричали: "Вот и у нас есть ляшская добыча".

- Панове казаки, за что вы нас обижаете? Ведь, мы ваши братья. Я такой же русский, как вы, - уговаривал толпу пан Кисель.

А татары кричали:

- Ляшка братка, а лоша не братка и сукманка не братка! (Ляхи братья, а лошади и сукно - не братья).

Комисары благословляли Бога, что целы и невредимы прибыли в свой лагерь, и никак не могли сказать Потоцкому, заключили ли они мир или не заключили.

- С гетманом как-будто и заключили, и на этот раз грозный Тамерлан был особенно милостив... Но чернь, это звери, а не люди, они чуть не разорвали нас в клочья, - говорили послы.

Через несколько часов прибыли в польский лагерь казацкие полковники и от имени Хмельницкого изъявили согласие подписать мирный договор.

Коронный гетман радовался своему успеху и со всем войском двинулся к Белой Церкви. По приходе туда в некотором расстоянии от польского лагеря, на кургане "Острая могила", раскинули великолепный шатер; в нем казаки должны были принять присягу в том, что будут хранить договор ненарушимо.

Паны комисары приняли торжественный вид и ожидали казацких послов. Наконец послышался конский топот и двенадцать казаков с полковником во главе подъехали к шатру.

- Пан Кисель, - с изумлением проговорил Гонсевский, один из комисаров, - казаки не те, другие, все незнакомые лица.

Пан Кисель вышел из шатра.

- Что угодно панам казакам? - обратился он к приехавшим. - Мы ждали пана Выговского и полковника Москаленко, а приехавших панов я не имею чести знать...

- А то ж я не Москаленко, а Одынец, - отвечал полковник, слезая с коня, - а се мои люди!

- Что-ж угодно пану Одынцу? - с удивлением спросил Кисель.

Мы с поклоном от войска запорожского к вашим милостям, будьте добры, утвердите Зборовские статьи, и пусть войско коронное выйдет из Украины, а мы не перестанем сноситься с татарами, они охраняют нашу свободу.

При этом неожиданном вступлении даже спокойный Кисель не выдержал и схватился за саблю.

- Презренные хлопы, они играют нами! - шептали другие комисары.

Кисель, однако, тотчас же сдержал свой гнев и сказал:

- Мы ожидали от вас присяги, а вы опять начинаете новую смуту.

- Мы и покоримся, и присягнем, только подпишите Зборовский договор, настаивали казаки.

- Опомнитесь, - усовещевал Кисель, - какой Зборовский договор? В Белой церкви заключен новый...

- Ничего мы не знаем, ничего не ведаем, что у вас там было в Белой Церкви, - отвечал Одынец. - А нас войско с этим послало.

Кисель горячился, призывал Бога в свидетели, что султан захватит всех казаков и обратит в мусульманство, Бог накажет их за то, что они не хотят быть подданными христианского государя, казаки все твердили свое: "Не знаем мы ничего, подпишите Зборовские статьи, и мы вам присягнем тотчас же".

Терпение комисаров истощилось.

- Бог с вами! - сказал Кисель. - Вы коварный народ. Мы уезжаем. Пеняйте сами на себя!