Андрей Савельев - 1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты

Правда о современной России состоит в том, что чуждые русскому народу идеологические доктрины, утвердившиеся во власти и СМИ, могут только выхолащивать смысл, содержание и значение Великой Победы. Фактически происходит постепенная сдача позиций и уступка тем, кто стремится пересмотреть итоги войны. Это происходит также и потому, что мощь российской державы ослаблена настолько, что отстоять исторические завоевания предков она не в силах.

Наследие Победы не в том, чтобы показать по телевидению хронику и провести увеселительные мероприятия. Победа – это призыв к зрелой гражданской позиции, к иному качеству общественной жизни, которое сегодня не может и помыслить, что способно отразить грядущие нашествия на нашу землю. Прежде всего – идеологические, подрывающие основы нашей общности, нашу нацию. Победа и память о ней требуют пробуждения солидарности с предками, а значит – народного единства, которое делает наш народ непобедимым. Единства, прежде всего, русского.

Победа напоминает нам, что надо учиться побеждать, уметь побеждать, хотеть побеждать. А потому – не чураться войны и в определенных условиях даже хотеть войны и любить воевать, любить все, что связано с войной – бить милитаристом, милитаризированным обществом. Мужчина должен быть воином, чем бы он не занимался. Женщина – матерью, сестрой, женой воина, опорой его воинского духа и стремления к Победе.

Перестройка конца 80-х годов XX века началась с тотального оболгания отечественной истории. Поводом для глумления над историей избран священный символ – Победа в Великой Отечественной войне. Журналистика отменилась в эфире и в печати самыми циничными извращениями смысла и причины Победы, кинематографисты – рядом «эпопей», бесстыдно перевирающим давно проверенные факты, политики – приглашением на торжественные мероприятия наследников гитлеровских оккупантов (прежде всего, президента Латвии) и беззаконными задержаниями протестующих по этому поводу граждан, парламент – позорным признанием подделок под Знамя Победы (с изъятием деталей изображения с прежней госсимволикой) идентичными оригиналу. Уничтожение доселе бесспорного символа национального единства было главным направлением деятельности власти при проведении мероприятий, посвященных 60-летию Победы.

Очевидное нежелание власти видеть в Победе ее истинный смысл порождает такие уродливые явления, как отказ некоторых русских людей считать Победу своей, считать ее праздником. Аргументом служит продолжение нынешней властью русофобии, которая имела место в условиях коммунистического режима. Неприятие коммунизма выливается в неприятие Победы, неприятие нынешней власти – даже в отрицании России как родины русского народа.

Россия – русское Отечество, Родина. Она не может замещаться в нашем сознании властью. Власть может быть чужой, а Россия для русского человека – всегда своя. Власть в нынешней России несет в себе порок русофобии. Но Россия – русское государство, в котором русский народ только и может существовать. Отрицание русофобской власти состоит не в том, чтобы отречься от России, а в том, чтобы заменить в России власть и принудить чиновничество к следованию русским национальным интересам.

Наша Победа будет оболгана и опошлена, если мы не будем ее достойны. Если мы не начнем вновь побеждать, если не будем биться героически даже в самой безнадежной ситуации. А ситуация действительна близка к безнадежной. Власть говорит нам обратное, но большинство, раскинув даже не очень богатыми мозгами, знает, что это ложь. Уже много десятилетий Россия нигде всерьез не побеждала. Напротив, мы идем через череду поражений во всех сферах жизни. Без побед страна и народ умирают. Это трудно не замечать по современному состоянию России.

Победа – это призыв к мобилизации. Как и во время войны, когда катастрофа была очевидной, когда ее завершение полным разгромом было логичным, русские люди в большинстве своем сражались до конца. И поэтому логика истории приобрела другое направление. Те, кто сражались до конца, не щадя жизни, получили бесценную Победу. От нас же никто не требует немедленно отдать свою жизнь, но мы уже уверились, что ничего сделать нельзя, что демографический кризис, истощение природных ресурсов, многочисленность и экономическая мощь наших противников скоро сотрут нашу Родину с лица земли. Еще постыднее показной оптимизм: сила России неисчерпаема, поэтому всё как-нибудь само собой устроится. За этой улыбчивой глупостью угадывается надежда спасись лишь самому, не тратя сил на спасение страны.

Военный коллаборационизм – это русская трагедия, трагедия неоконченной гражданской войны, неизжитых обид, творимых несправделивостей. Он разделен на два почти не смешавшихся потока: «власовский» и «красновский». Первый связен с предательством генерала Власова, с честью прошедшего испытания в Битве под Москвой, но перешедший на сторону врага под страхом смерти при продолжении сопротивления – либо от рук немецких солдат, либо от Сталина, который в условиях военного поражения не стеснялся уничтожать правых и виноватых.

Казачьи генералы Краснов и Шкуро – трагические фигуры русской истории, а вовсе не предатели. Они не присягали большевикам, они с ними только сражались. В отличие от генерала Власова, который большевикам присягал и был типичным «красным генералом». Его «антибольшевизм» был принужденным, обусловленным пленением, которое, в свою очередь, последовало в связи со страхом смерти в бою. Различные ухищрения Власова, который хотел быть привлекательным для русских людей, создавали лишь оправдательные мотивы поведения его самого и рекрутируемых им предателей. Эти предатели – целая армия предателей – русские и нерусские люди, с которых легко слетел советский патриотизм. Часть из них избавлялась одновременно и от показной любви к своей стране, часть – мучительно отыскивая для себя объяснения случившемуся: сочетания ненависти к режиму и войны против собственного народа, этим режимом взнузданного.

В последние годы у Власова появилось немало оправдателей и даже почитателей. Смутные ориентации в истории собственной страны приводят к позиции: раз против большевиков, то герой. Нет, Власов не герой, он – предатель. Его следует считать типичным порождением «советского патриотизма» – толь же нестойкого, как и вся сталинская армия, ставшая грудой трупов и искореженного металла в первые месяцы войны с Германией. Мало кто понимает, что гибель целых поколений молодых людей во время войны – это плата за большевизм и сталинизм. Победу обеспечили люди средних возрастов – те, кто был воспитан в русской традиции, под образами православных святых. Русской трагедией, итогом гражданской войны, необходимо считать тот факт, что патриоты России оказались вне ее границ и с началом войны Германии против СССР все еще считали, что это продолжение гражданской. В действительности, они воевали уже не против большевиков, а против родной страны. Пусть и захваченной чуждым режимом.

Для казачьих генералов, казаков, ушедших в эмиграцию вместе с «белыми» муки выбора с кем быть в этой войне не было. Они были врагами большевиков, и никакой привязанности к режиму не имели. То же касалось и затаившихся врагов большевизма, которые Советы никогда не признавали и тут же стали на сторону его врагов, как только представилась возможность. Предатели ли они? Ответ на этот вопрос приводит к необходимости ответить: были ли предателями те, кто проиграл в гражданской войне? С моей точки зрения, нет. По обе стороны сражались русские люди. Одни – за иллюзию «светлого будущего», другие – за Отечество, каким они его знали и любили. Кто был в гражданской войне предателем? Большевики. Но и «белые» не были в большинстве своем чисты в своих позициях. Их лидеры были изменниками – февралистами, поддержавшими переворот, позволившими арестовать Царя и смутить народ либеральными бреднями партийных провокаторов, засевших в Думе.

Ненависть к предателям – дело естественное. На этом и спекулируют извратители истории. Особенно те, что хотел бы, чтобы наша история начиналась то ли с 1917, то ли 1991 года. И тем, и другим русская истории, трагедия гибели Российской Империи – только повод для злословия. Поэтому к предателю генералу Власову с его РОА пытаются привязать вообще всех русских, включая тех, кто никогда не был на стороне советских коммунистов. Помимо РОА, состоявшей преимущественно из советских военнопленных, была старая русская военная эмиграция, которая формировала русские части, не входившие в РОА. Бывшие царские генералы и офицеры предпочитали не служить вместе с советскими предателями. Некоторые исследователи считают, что в вермахте прошло службу 2 миллиона русских. Цифра сомнительная, но о сотнях тысяч можно говорить уверенно, а о миллионах – если включать всех, кто вольно или невольно сотрудничал с оккупантами. Нужно ли было всех их расстрелять после войны? До этого не додумался даже Сталин. А сегодняшние «борцы за патриотизм», прикормленные Кремлем, считают, что именно так и надо было сделать.