Леонид Ашкинази - Единственный мужчина

Но ситуация накалялась от дня ко дню. За 1936 год были уничтожены сотни тысяч деревьев, сожжены сотни полей (наверное, это была форма арабской любви к родине), подстроены крушения поездов и автобусов; в результате 2000 вооруженных нападений около 80 евреев было убито. Летом 1936 года было небезопасно ездить из одного города в другой. Хагана была лучше вооружена, чем во время погромов, устроенных арабами в 1929 году, но евреи не хотели делать ее инструментом контртеррора. В частности, потому что как только еврейская самооборона становилась слишком активной, англичане уменьшали квоту на въезд в Палестину.

Политика — сфера действий рационалистов. "В политике нет друзей, в политике есть интересы". Да, так часто говорят. Но, читая о подлой политике Англии, поддерживавшей этим способом равновесие между евреями и арабами, трудно отделаться от мысли, что логическим продолжением явился "мюнхенский сговор", когда Черчилль отдал Гитлеру на растерзание Чехословакию. Чем все это кончилось — для мира, для евреев, для других народов и стран — теперь мы все знаем. О чем думал Черчилль, когда пылал Ковентри? Многие полагают, что подлость наказывается где-то в ином измерении, то есть — нигде. Это вопрос дискуссионный; но довольно часто расплата приходит и в этом мире. К сожалению, расплата за глупости и подлости политиков обрушивается на простых людей.

В своих воспоминаниях Голда Меир довольно подробно рассказывает о Бен-Гурионе. Как она пишет, "единственным из нас, чье имя, — я в это глубоко верю — будет известно и евреям и неевреям даже через сто лет… в памяти людей имя Бен-Гуриона будет связано со словом «Израиль» очень долго, может быть — всегда". Наверное, это будет так, и это будет заслуженно; хотя бы потому, что само имя «Израиль» для государства предложил именно он. Конечно, это породило двусмысленность, из-за которой мы пишем и говорим "Государство Израиль". Но не мелькнуло ли в его сознании именно это словосочетание, когда он вносил свое предложение? Словосочетание, напоминающее всем, вынуждающее весь мир в официальной обстановке повторять — Государство Израиль. Государство.

Что пишет она о Бен-Гурионе? Что он ни с кем, кроме жены и дочери, не поддерживал личных отношений. Что он не умел просто «трепаться», разговаривать не о работе (о семье, о детях). Что он все делал с полной самоотдачей. Что он обладал фантастической интуицией. Что у него совершенно не было чувства юмора. Что даже когда он совершенно ошибался в теории, на практике он обычно оказывался прав, и этим — добавляет Голда Меир — в конце концов, государственный деятель и отличается от политика. В 1937 году Голда опять едет в США — собирать деньги на строительство порта, закупку кораблей и обучение моряков. Американской аудитории она сказала: "нам надо готовить людей для работы в море, подобно тому, как мы много лет готовили их к работе на земле". Это была еще одна ступенька к независимости. Лично для Голды Меир это была, как она пишет, "романтическая интерлюдия" — но тут же добавляет "я ни на минуту не забывала, что только морем еврейские беженцы из нацистской Европы могут добраться до Палестины, если им это разрешат англичане". Дальнейшее нам известно.

В своих воспоминаниях будущий премьер министр подробно описывает предвоенную ситуацию. И в мае 1939 года, несмотря на эскалацию преследований и убийств евреев в Австрии и Германии — пишет она — англичане решили, что время приспело, наконец, окончательно захлопнуть ворота Палестины. Позиция ишува была сформулирована Бен-Гурионом в сентябре 1939 года, когда сапоги вермахта уже маршировали по Европе: "Мы будем бороться с Гитлером так, как если бы не было "Белой книги", и будем бороться с "Белой книгой" так, как если бы не было Гитлера". "Тысячу раз с самого 1939 года я пыталась объяснить себе и, конечно, другим, каким образом британцы, в те самые годы, когда они с таким мужеством и решимостью противостояли нацистам, находили время, энергию и ресурсы для долгой и жестокой борьбы против еврейских беженцев от тех же нацистов. Но я так и не нашла разумного объяснения — а, может быть, его и не существует". Интересно, что по мнению Голды Меир именно запрет на эмиграцию, введенный Англией, способствовал созданию Государства. А именно, только собственное государство могло гарантировать право на иммиграцию. Раз Англия не дает евреям, беженцам из Европы, въехать в Палестину, значит надо вырвать Палестину из рук англичан и создать в ней государство, которое гарантирует евреям право на въезд.

Голда вспоминает свои беседы на Женевском сионистском конгрессе в 1939 году с делегатами молодежных организаций, говорит, что "почти все эти преданные делу молодые люди погибли потом в Освенциме, Майданеке или Собиборе" и продолжает: "я всем сердцем верю, что в их неравной борьбе до самого конца им помогало сознание, что мы все время с ними, и поэтому они не были совершенно одиноки. Я не мистик, но надеюсь, что мне простят, если я скажу, что в самые черные наши часы память о них, их дух вселяли в нас мужество, вдохновляли нас на дальнейшую борьбу и, главное, прибавили веса и значимости нашему собственному отказу уничтожиться ради того, чтобы остальному миру легче жилось". Соблюдающий еврей описал бы это переживание двумя словами — "ани маамин".

Лозунг насчет борьбы и с Гитлером, и с англичанами звучал хорошо, но реализовать его было трудно. Борьба велась, собственно, на три фронта — за то, чтобы ввести в Палестину как можно больше евреев, за то, чтобы англичане позволили евреям принять участие в военных действиях против нацистов и, наконец, за то, чтобы сохранить экономику ишува. Движение по любому из этих направлений требовало непрерывных усилий. А по всем трем одновременно? Еврейский календарь отличается от григорианского, но в сутках все равно только 24 часа. Отдыхать меньше, чем ноль, невозможно. Плюс ко всему этому евреи Палестины пытались еще помочь еврейскому движению сопротивления в Европе. Отчаянная, с точки зрения рациональной — совершенно безнадежная попытка. Деньги оседали у посредников, посланцы попадали в лапы нацистов и погибали. Но есть вещи, которые человек не может не делать — как бы иррациональны они ни были.

Заметим, что при деятельности любой организации происходит "взвешивание мнений" и позиций — даже при единоначалии кто-то должен проводить решение в жизнь, а это невозможно при общем неодобрении. Среди руководства ишува могли быть экстремальные рационалисты, считавшие, что пытаться помочь еврейскому подполью в Европе не надо, что жертвы будут напрасны. Но евреи Палестины в целом думали иначе. Среди британской администрации могли быть люди, которые понимали, что германский нацизм и Гитлер — это воплощенное зло, что евреи Европы погибают и что их надо спасти. Но оная администрация "в целом" полагала, что эффективных действий предпринять невозможно, что евреи — это вообще не вопрос и вообще полезнее, чтобы с Германией воевали другие.

В своих воспоминаниях Голда Меир довольно подробно рассказывает о лидерах ишува — о Моше Шарете, о Шауле Авигуре, Элияху Голомбе, о тех, кто создавал Государство Израиль и кто стал его первыми министрами иностранных дел, премьер-министрами, главами разведки… Когда она пишет о людях, существенную часть ее описаний составляет, естественно, описание стиля их работы. И это, наверное, правильно: человека надо описывать через то, чем он занимается больше всего, — имея в виду, что он это любит, а в любимом деле человек и проявляется лучше всего.

Отношение к Германии всегда было для евреев — как для народа — сложной проблемой. Есть те, кто по сей день утверждает, что это земля амалека — земля дьявола, что на нее не должна ступать нога еврея. И есть те, кто вполне охотно едут туда "на ПМЖ". Здесь мы не анализируем эту ситуацию, как не анализирует отношение евреев к Германии и Голда Меир. Но свое отношение она описывает довольно подробно. Она была сторонником репараций ("всегда была за то, чтобы мы взяли у немцев деньги на строительство Государства Израиль, ибо, по-моему, это-то они во всяком случае были нам должны, дабы абсорбировать оставшихся в живых евреев".) Она очень не хотела посещать Германию, а когда ради дела пришлось приехать туда на один день, перенесла это с трудом. Наконец, Голда Меир описывает процесс Эйхмана. "Это ни в коем случае не реванш. Как писал еврейский поэт Бялик, сам дьявол не в состоянии придумать казнь за убийство одного ребенка, но оставшиеся в живых — и еще нерожденные поколения — заслуживают, во всяком случае, чтобы мир узнал во всех гнусных деталях, что учинили над евреями Европы и кто это сделал".

Но все это было впереди, и никто из людей ни в каком страшном сне не мог этого увидеть. В 1943 году дочь Голды Меир — Сарра уходит из гимназии, не доучившись года, и отправляется создавать новый киббуц. Голда пишет об этом, естественно, весьма сочувственно. В этом же году она выступает свидетелем на процессе о похищении оружия у англичан двумя евреями — с целью передачи его Хагане. Голду Меир вызвали в суд как члена исполкома Гистадрута — органа самоуправления страной. Англичане пытались доказать в суде, что официальное Еврейское Агентство и официальный Гистадрут работают в контакте с незаконной Хаганой. Однако, хотя обвинение и выяснило, что если еврей отказывался записаться добровольцем, на него оказывалось моральное давление с целью увольнения с работы, Голда — естественно — использовала судебное заседание для пропаганды. В ее глазах эта трибуна не многим отличалась от трибуны любого митинга.