Владислав Петров - Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах

Что же до Конрада, которому незадолго перед тем император передал германскую корону, то ему еще предстояло сыграть одну из главных ролей в описываемой истории. В 1090 году Генрих отправился в третий по счету антипапский итальянский поход. Адельгейда, по обычаю, сопровождала его. Супруги обосновались в Вероне, неподалеку от которой шли военные действия между войсками Генриха IV и Папы Урбана II. И здесь на фоне событий, перекраивающих карту Европы, между Генрихом и Адельгейдой развернулась решающая драма.

На третий год веронской жизни Генрих заточил жену под арест. «Ее поведение вскоре вызвало его подозрения, и он подумал, что партнером в ее грехе является родной старший сын Конрад, коронованный в 1087 году германским королем», — сообщает Британская энциклопедия. Впрочем, непосредственной причиной заточения стал, как утверждается, переход Адельгейды на сторону политических противников мужа. Но единственным противником Генриха, которого знала императрица лично, как раз и был Конрад. Прибыв в Верону вместе с императорской четой, Конрад вдруг предал отца и перебежал к злейшим врагам Генриха и сторонникам Папы Урбана II — супругам графине Матильде Тосканской и герцогу Вельфу, бывшему, кроме всего прочего… союзником киевского князя Святополка, двоюродного брата Евпраксии-Адельгейды, который взошел на престол после смерти Всеволода Ярославича.

Некоторые немецкие историки прямо обвиняют императрицу в том, что она склонила к измене Конрада, помогая тем самым своей далекой родине, хотя это выглядит явной натяжкой. Тем не менее из немецких хроник явствует, что именно Адельгейда стала причиной (или, по крайне мере, одной из причин) разлада между отцом и сыном. Сердце молодой женщины, несмотря на все ужасы, которые ей довелось пережить, еще не растратило свой пыл.

Не забудем: XI век — это время трубадуров, менестрелей и странствующих рыцарей, готовых отдать жизнь за один взгляд прекрасной дамы. И Адельгейда, волею судьбы оказавшаяся на вершине власти и с этой вершины упавшая в пропасть, вдруг обнаружила, что женщина в ней еще не умерла.

Своего рыцаря она увидела в принце Конраде. И рыцарь изъявил готовность служить прекрасной даме и освободить ее от чудовища. Пасынок был ровесником мачехи, он наследовал от отца облик мужественный и привлекательный, но при этом обладал мягким характером. Впрочем, ничего между Конрадом и Адельгейдой не было — ни один немецкий хронист (а в хроники добросовестно записывалось все подряд, и правда и домыслы) не делает даже намека на то, что Конрад и Адельгейда позволили себе лишнее. Да это, в силу обстоятельств, было просто невозможно. Но и подозрений вполне хватило Генриху, чтобы упрятать жену за решетку, а переход Конрада на сторону врага вынуждал императора окончательно решить ее участь. Он не без оснований опасался, что, оказавшись на свободе, Адельгейда расскажет о его причастности к еретической секте и это не только развяжет Папе руки, но и отвратит от него военных союзников и даже тех церковников, которые были обязаны ему своим возвышением.

Над Адельгейдой нависла угроза гибели, но, видно, судьба хранила императрицу. По одной версии, ее вызволили посланцы Матильды Тосканской, в чьи планы входило использовать несчастную узницу в своей политической игре. По другой, Адельгейде удалось бежать из-под стражи во время переезда двора из Вероны в Лангобардию. С несколькими верными людьми, сторонясь дорог, она сумела пробраться на территорию, подвластную противникам Генриха. Обе версии сходятся в одном: встречали императрицу со всевозможными почестями — состоялось торжественное вступление Адельгейды в Каноссу, у ворот которой ее встречал коленопреклоненный Конрад.

Счастье Адельгейды, однако, продолжалось недолго. Раз вступив ради любви на скользкий путь политических игр, она стала заложницей и любви и политики. По требованию Конрада (а за его спиной угадывается Матильда Тосканская, чья вражда с императором имела фамильные корни) она подала на Генриха IV жалобу Папе, в которой огласила подробности своей семейной жизни с императором. Результатом этой жалобы стали два церковных собора — в швабском городе Констанце и в итальянской Пьяченце, причем на второй собор, открывшийся 1 марта 1095 года, прибыли епископы из Италии, Бургундии, Франции, Германии, а всего в нем участвовало около четырех тысяч человек. Столь представительные собрания в Средние века можно сосчитать на пальцах, но многолюдность собора в Пьяченце не удивляет — решалась судьба Европы на многие годы вперед. По сути, события, которые венчал этот собор, положили начало развалу «Священной Римской империи», так и не сумевшей из аморфного надгосударственного образования превратиться в единое государство с четко очерченными границами.

А кульминацией самого собора стало выступление императрицы Адельгейды. Возможно, правы те, кто считает ее инструментом в руках Папы Урбана II и других противников Генриха, но несомненно и то, что у Адельгейды были личные счеты с человеком, который номинально еще считался ее мужем. Ее речь потрясла собравшихся — Адельгейда была бесстрашна и беспощадна: сжигая за собой мосты, она в подробностях рассказала обо всех гнусностях, которые творились Генрихом и при его участии. Это было невероятно и — самоубийственно! Ибо при этом она не могла не рассказывать и о своем — пусть и принудительном — соучастии в сатанинских оргиях.

Этот поступок настолько не укладывался в нормы средневековой морали, что отвратил от Адельгейды многих ее сторонников. Папская власть, впрочем, восприняла жалобу императрицы с одобрением — как отличный повод свести счеты с Генрихом. Адельгейду даже освободили от епитимьи, поскольку было признано, что к греху ее принуждали тяжелейшим насилием и «блудодеяния она не столько совершила, сколько претерпела поневоле». Время для собора выбрали чрезвычайно удачно, поскольку в течение нескольких месяцев перед ним император потерпел ряд чувствительных поражений. Это заставило его применить излюбленную тактику — продемонстрировать видимость подчинения Святому престолу. Он предстал перед папским судом, как уже было однажды, но на этот раз суд милосердия не проявил: Генриха вновь отлучили от церкви и заключили под стражу, а его брак с Адельгейдой объявили недействительным.

Это был триумф католической церкви, но это не стало победой Адельгейды. Для императрицы, выступившей против условностей своего века, власть была лишь средством свободно жить и любить, но для мужчин, которых она любила, все обстояло наоборот — любовь была средством, а власть целью. После отрешения отца от престола Конрад бросился в борьбу за ускользающее наследство, и здесь Адельгейда помочь ему не могла — ее партия была уже отыграна…

Адельгейда почувствовала себя ненужной и беззащитной. Сторонники Генриха мстительно продолжали ее преследовать, да и сам Генрих довольно быстро — уже через год — оправился от полученных ударов, и в нем взыграли прежние амбиции. В какой-то момент Адельгейде стало ясно, что в Италии ее жизни угрожает серьезная опасность. Сборы были недолгими. В сопровождении небольшой свиты она отправилась в Венгрию, где несколько лет прожила под покровительством своей тетки Анастасии Ярославны, венгерской королевы. Но угрозы настигли ее и там, и Адельгейда поспешила на родину, в Киев.

В пределы Руси она въехала тихо, почти незаметно. Охрана ее была малочисленна, богатств при ней не было никаких. Сидящий на престоле Святополк Изяславич встретил ее равнодушно, а потом, когда вслед за прибытием Адельгейды, дошли подробности ее выступления на церковном соборе в Пьяченце, равнодушие сменилось враждебностью. Особенно усердствовало духовенство, осуждавшее Адельгейду за то, что она выступила против своего мужа. Слухи о ее выступлении на соборе в Пьяченце в искаженном виде проникли в народ, и в некоторых былинах дочь Ярослава Всеволодовича именуется волочайкой — так звали женщин легкого поведения.

Мораль того времени равным образом распределяла позор между насильником и жертвой насилия, и православная Русь ничуть в этом смысле не отличалась от католической Германии. Гонимой всеми бывшей императрице не оставалось ничего более, как уйти в монастырь. Случилось это в декабре 1106 года, через несколько месяцев после смерти ее отлученного от церкви мужа[12]. Адельгейда вновь приняла православие и вернула себе прежнее имя. Немецкие хроники «Штаденские анналы» и «Анналы монастыря Св. Дисибода» утверждают, что она «стала аббатисой», но в русских источниках никаких указаний на это нет.

Основательницей и настоятельницей монастыря Св. Андрея, приютившего Евпраксию-Адельгейду, была ее сестра Янка, после несостоявшегося замужества посвятившая себя Богу (второе название монастыря Св. Андрея — Янчиный). Судьба вновь соединила сестер, проживших такие непохожие жизни: одна — смиренно в тихой монастырской заводи, другая — непокорно в средоточии европейских бурь.