Наталия Будур - Повседневная жизнь инквизиции в средние века

Чтобы перестать блуждать из одного тела в другое, возрождаясь вновь и вновь, следует принять крещение Духом – «утешение».

«Утешение» можно получить как в последний момент перед смертью, так и в самом расцвете сил. В первом случае обряд проходят люди, слабые духом, не способные отказаться от земных радостей. Во втором – сильные люди, которые и становятся наставниками паствы.

Получившие «утешение» становятся практически монахами. Они обязаны воздерживаться от сексуальных связей и всякой пищи животного происхождения. Им позволено есть только рыбу, ибо у рыбы холодная кровь и «отсутствует духовный жар» – помните русское выражение «холодный, как рыба»? Кроме того, катары верили, что рыбы размножаются самозарождением.

Многие не очень сильные духом люди, как мы уже говорили, принимали «утешение» перед самой смертью. Поскольку катары возражали против любого насилия, то совершить самоубийство – например принять яд или выброситься из окна – не могли. Но они нашли другой способ уйти из жизни. Они либо отказывались вообще принимать еду, либо принимали очень горячую ванну, а потом ложились на холодные мраморные плиты пола. В последнем случае им было «гарантировано» тяжёлое воспаление лёгких с почти стопроцентным летальным исходом.

Надо особо отметить то, что после принятия «утешения» катары с радостью ожидали смерть – она освобождала их души из темницы человеческого тела. Именно этой радостью предвкушения душевной свободы и объясняется та готовность, с которой Добрые люди всходили на костры инквизиции.

Принявшие же «утешение» добровольно в расцвете сил становились пастырями. Их выделяли из толпы не только чёрное одеяние, бледный вид и страшная худоба – последствия аскетической жизни, но и то, что они практически никогда не оставались в одиночестве.

Сразу после совершения обряда человеку, которому предписывалось стать катарским священником, «давали» пару: мужчине – женщину, а женщине – мужчину. В этом заключался обычай товарищества до смерти – двое неразлучных катаров преданно и верно поддерживали друг друга в самые тяжёлые моменты жизни.

Особенностью церкви катаров была, по мнению некоторых историков, несколько легковесная мораль для приверженцев Добрых людей – в противоположность строгому аскетизму самих катарских священников. Мораль для приверженцев полностью соответствовала лёгким нравам юга Франции. Поскольку грехи – следствие зла в мире, созданном дьяволом, то и судить за них не стоит слишком строго. Надо лишь покаяться – и получить прощение.

Наблюдались и другие особенности катарской церкви. Так, например, отрицая богатство, катары-священники вынуждены были принимать дары от верующих – для самой церкви. О накопленных богатствах катаров ходили легенды. Самые большие сокровища были, по преданиям, собраны в замке Монсегюр.

Этот замок принадлежал сестре графа де Фуа Эсклармонде. Её принятие «утешения» привлекло внимание всей знати области. Об Эсклармонде де Фуа в Провансе сложено много легенд, и она до сих пор почитаема. Провансальская поэзия сделала её королевой замка фей. Её считали хранительницей величайшей святыни катаров.

Надо сказать, что среди катаров было много представителей знати и очень много женщин. Они вели себя с удивительным мужеством и, не говоря уже о том, что, принимая катаризм, они отказывались от привычного им с рождения образа жизни в богатстве и неге, с радостью – да, да! именно с радостью – восходили на костёр или принимали мученическую смерть.

Так, Жеральда де Лавор, сеньора (собственница крупного земельного феода) Лавора, была истинной катаркой. В 1211 году после длительной осады её город и замок были захвачены «войском веры», а саму Жеральду «добрые» завоеватели сначала отдали на поругание солдатам, а потом бросили живой в колодец, завалив его огромными камнями. Сеньора Лавора умерла дважды, ибо носила под сердцем ребёнка.

Таково было учение катаров, и таковы были сами катары.

«Вряд ли все обращённые проповедниками катаров становились истинно верующими, – пишут М. Бейджент и Р. Ли. – Есть подозрения, что многие относились к своей новой вере не более серьёзно, чем другие христиане того времени относились к своему католичеству. Но катарская ересь, безусловно, казалась привлекательной. Для рыцарей, дворян, купцов, лавочников и крестьян юга Франции она, похоже, представляла приемлемую альтернативу Риму – гибкость, терпимость, великодушие, честность, которые нелегко было сыскать среди официального духовенства.

В практическом плане это обещало спасение от вездесущего клира Рима, от наглости клириков и от злоупотреблений коррумпированной Церкви, чьи вымогательства становились всё более нестерпимыми. Не подлежит сомнению, что Церковь в то время была чудовищно развращённой. В начале XIII столетия папа говорил о своих собственных священниках, что они «хуже животных, валяющихся в собственных испражнениях». Не случайно, видимо, крупнейший средневековый немецкий поэт-лирик Вальтер фон дер Фогельвейде (ок. 1170 – ок. 1230) писал: «О Господи, доколе Ты будешь почивать в своём сне?.. Поставленный Тобой охранять крадёт богатство, которое Ты скопил. Твои наместники грабят здесь и убивают там. И за Твоими овцами присматривает волк».

Епископы того времени описывались современником как «ловцы денег, а не душ, имеющие тысячу уловок, как опустошить карманы бедняка». Папский легат в Германии жаловался, что находящееся в его юрисдикции духовенство предаётся роскоши и обжорству, не соблюдает постов, охотится, играет в азартные игры и занимается коммерцией. Возможности для коррупции были огромными, и мало кто из священников прилагал какие-либо серьёзные усилия, чтобы удержаться от соблазна. Многие требовали платы даже за выполнение своих официальных обязанностей. Венчания и похороны могли проходить только после их оплаты. В причастии отказывалось до получения пожертвования. Даже умирающего не причащали, пока не выколачивали из него нужную сумму. Право даровать индульгенции, освобождение от наказаний вследствие отпущения грехов давало немалый дополнительный доход.

На юге Франции подобная коррупция особенно процветала. Имелись церкви, например, в которых мессы не служились более тридцати лет. Многие священники пренебрегали спасением душ своих прихожан и занимались коммерческой деятельностью или заправляли большими поместьями. Архиепископ Турский, известный гомосексуалист, бывший любовником своего предшественника, потребовал, чтобы вакантное место епископа Орлеана было отдано его же любовнику. Архиепископ Нарбонна так и не удосужился посетить город или свою епархию. Многие другие духовные лица пировали, заводили себе любовниц, путешествовали в пышных экипажах, имели при себе огромный штат челяди и вели жизнь под стать верхушке дворянства, в то время как вверенные их попечению души прозябали в страшном рабстве, нищете и грехах.

Потому едва ли удивительно, что существенная часть населения этих земель, далёких от какого-либо духовного благополучия, отвернулась от Рима и приняла воззрения катаров. Едва ли удивительно также, что Рим, столкнувшись с таким массовым вероотступничеством и заметным падением доходов, всё больше тревожился за своё положение. Такая тревога была небезосновательной. Существовала очень реальная перспектива замены вероучением катаров католицизма как господствующей религии на юге Франции, а отсюда оно могло легко распространиться и повсеместно»[16].

Наместник святого Петра на земле папа Иннокентий III не мог хладнокровно смотреть на это «погибшее стадо», и мир увидел, как духовная рука папы протянулась к вооружённой и закованной в сталь руке «великого покровителя Церкви» – французского короля – и благословила меч, блестевший в этой руке. И, указывая на Прованс, папа сказал королю: «Пора идти на помощь Богу! Тебе известно, возлюбленный сын наш, что светская власть имеет право употреблять меч вещественный, когда духовный не в силах остановить нечестия, что государи должны изгонять дурных людей из своих владений и что Церковь, в случае их нерадения, имеет право отнимать их достояние. Мы просим и увещеваем Ваше Величество присоединить все земли еретиков в Ваше потомственное владение; ты можешь владеть ими ненарушимо. Итак, трудись неустанно и дружно вместе с нами, как и подобает королевскому великолепию, для ускорения этого дела».

Баронам папа сказал: «Вы обязаны верностью и присягой служить королю против всех, кто нападает на королевство, а государство не имеет более опасных притеснителей, как еретики – люди инаковерующие и инакомыслящие. Кто не будет огнём и мечом искоренять еретиков, тот сам еретик. Кто укрывает еретиков, кто не доносит на них, – тот вместе с ними достоин наказания».

В те времена мало кто сомневался в учении католического святого, блаженного Августина, доказывавшего, что еретиков надлежит преследовать, что насилие необходимо и полезно, благословлено Богом. «Разве не сказано в Писании, – поучал Августин, – принуждайте войти всех, кого встретите? Разве апостол Павел не был приневолен насилием со стороны Христа почитать истину? Разве Сам Христос не говорил: «Никто не приходит ко Мне, кого не приведёт ко Мне Отец?» Наконец, Сам Бог не пощадил Своего Сына и отдал его ради нас палачам. Значит, человек, преследующий еретиков, следует Писанию – подражает Богу. Начальник же – есть Божий слуга, отомститель в наказание делающему зло».