Виктор Попов - Советник королевы - суперагент Кремля

37

На самом деле Войновичу, хотя он и был отозван в Москву, благодаря его друзьям по работе удалось спастись от ареста и наказания. По некоторым сведениям, он впоследствии даже служил в охране Сталина и был его шофером. Но позднее Сталин, решив, вероятно, что Войнович знает слишком много, «убрал» его. В 1937 году он был арестован, в течение года его допрашивали, а затем расстреляли.

Именно Джон Кинг сообщил англичанам, что «Скотт», явившийся в 1929 году в советское посольство в Париже, был Эрнестом Олдхамом.

Билл Стефенсон («Маленький Билл», в отличие от «Большого Билла» — генерала Уильяма Донована, руководившего Управлением стратегических служб, предшественника ЦРУ) прибыл в Америку 18 июня 1941 г. и направил в Лондон, в Секретную службу, телеграмму следующего содержания: «Наш человек приступил к работе».

Кстати, некоторые исследователи полагают, что если советская разведка через Филби предлагала кандидатуру Холлиса для проверки дела Гузенко, то, вероятнее всего, она была в нем уверена.

Гузенко скончался внезапно в 1982 году и был похоронен под именем «Джона Брауна, прибывшего из Праги». На похоронах присутствовали только члены его семьи и несколько знакомых, которые хорошо знали, что хоронят они не «мистера Брауна» и не «человека, прибывшего из Праги». «У него была очень трудная жизнь здесь, — заявил присутствовавший на похоронах редактор «Торонто стар». — Он вынужден был скрываться, жить под чужим именем, биться за каждый грош». Английское правительство ограничилось тем, что признало его гражданином Британии, но отказало ему в средствах, а канадское правительство выделило ему более чем скромную пенсию — 500 долларов в месяц.

Мне довелось быть в Австралии позднее, в 60-х годах, работая там советником посольства и долгое время поверенным в делах. И я был свидетелем того, что и десять лет спустя после «дела Петрова» в стране царила атмосфера шпиономании. В каждом советском дипломате видели шпиона. Фамилию Петровых знали все австралийцы.

Интересен такой случай. На одном из приемов ко мне подошла дама и сама представилась. Как я узнал, она была женой одного из министров. Между нами состоялся такой разговор:

— Вы, конечно, обратили внимание, что я сама Вам представилась и не боюсь с Вами разговаривать.

— А почему Вы должны меня бояться?

— Ну как же?! Хотя Вы советский дипломат, но я знаю, что Вы не шпион.

Заинтересовавшись такой постановкой вопроса, я спросил даму:

— А почему Вы думаете, что я не шпион? — И с улыбкой добавил: — Может быть, я первый шпион посольства?

— Вы шутите, а я знаю, что Вы профессор, написали много книг, и у Вас не было времени для шпионской работы.

Моя собеседница была вполне уверена, что все, кроме меня, в посольстве, не писавшие книг и не профессора, — шпионы.

Австралийцы мне рассказывали, как сложилась судьба Петровых. На те деньги, которые им заплатили за предательство, они купили птицеферму. Не умея хозяйствовать, быстро разорились. Друзей в стране у них не было. Австралийцы брезговали иметь с ними дело. Русские эмигранты тоже не жаловали их. В результате они оказались в полной изоляции.

Английский журналист, кстати, окончивший Кембриджский университет, Гордон Брук Шеппард написал книгу «Время и мы» о советских предателях-перебежчиках. В ней он сделал вывод, что все советские перебежчики в глазах Запада не более чем агенты, готовые продать себя за приличную плату. Не составил исключения и Петров. Судьба его незавидна. Находясь в полной изоляции, не устроенный материально, без друзей, он скончался внезапно от сердечного приступа, когда ему не было еще и шестидесяти лет.

Возможно, что «навел» ЦРУ на Маклина Вальтер Кривицкий. Я уже писал, что он сообщил сведения о советских разведчиках в Британии, упомянув о трех советских агентах, в том числе о двух в Форин оффис. Одним из них был Кинг. Другого найти не удалось. Кривицкий не знал его имени. Он сказал только, что второй был шотландец, из хорошей семьи, идеалист и работал на Советский Союз бескорыстно, по убеждению. Но в то время английская контрразведка еще держалась в плену идеи, что британский дипломат не может быть русским разведчиком, и сколько-нибудь серьезных поисков «неизвестного шотландца» среди сотрудников Министерства иностранных дел не велось. Кривицкий опознал по фотографии видного советского агента Арнольда Дейча, работавшего в Австрии и переведенного в 1934 году из Вены в Лондон. Судьба самого Кривицкого была печальной. 10 февраля 1941 г. горничная скромного вашингтонского отеля обнаружила труп мужчины, зарегистрировавшегося в отеле под именем Вальтера Порефа (так представился Кривицкий, снимая номер). В тот же день в отеле раздался телефонный звонок, и мужской голос сообщил, что настоящее имя покойного — Вальтер Кривицкий. Звонил адвокат Луис Вальдеман, знавший Кривицкого и убежденный, что это был акт мести советской агентуры. В начале 1941 года английское правительство запросило согласие Вашингтона (его до этого допрашивала комиссия конгресса США) на приезд Кривицкого в Лондон для участия в новом расследовании деятельности советской агентуры в Англии. За несколько недель до своей смерти Кривицкий не раз говорил в кругу друзей: «Если вам придется услышать или прочитать в газетах, что я покончил с собой, ни в коем случае не верьте этому».

В этом предположении правильным, вероятно, является только то, что еще в Нью-Йорке Берджесу объяснили, как будет происходить побег, план которого был утвержден Центром. Находясь в Москве, Берджес и Маклин сделали представителю Агентства Рейтер заявление, что Маклин в Лондоне предложил Берджесу поехать в СССР, а последний согласился. Видимо, это сообщение носит характер маскировки. Не могли же они сказать, что план их бегства был разработан советскими разведчиками в Лондоне, Вашингтоне и Москве, а они только следовали ему.

Первоначально расследование было назначено на 25 мая, на пятницу, но служащие Форин оффис (а я по своему опыту дипломатической работы в Англии знаю, что дипломаты не слишком любят задерживаться по пятницам) убедили сотрудников Службы безопасности, что можно подождать до понедельника, Маклин никуда не денется, тем более что у него дома жена, которая ожидает ребенка. По этой же причине они не следили и за его домом в Серрее. Офицеры Службы безопасности были уверены, что в понедельник утром, как всегда, Маклин будет на работе.

Рис, узнав о побеге, решил прежде всего отмежеваться от всего с ним связанного. «Я не участвовал в этом», — сказал он Дэвиду Футману, другу Берджеса, работавшему в разведке (и уже тоже бывшему под подозрением). Он рассказал ему о своих опасениях и попросил передать этот разговор Гаю Лиделлу, заместителю генерального директора МИ-5, но телефон последнего не отвечал, и тогда в воскресенье Рис позвонил Бланту, чтобы посоветоваться. Блант, поняв опасность действий Риса для беглецов, немедленно бросился к нему и стал убеждать не обращаться к властям (Рис многое знал о двух советских разведчиках). Он говорил Рису, что никто не поверит его подозрениям, что он сделает глупость, обратившись в МИ-5. «Вы этим шагом только поставите себя под подозрение», — уверял он. Доводы Бланта хотя и не убедили Риса, но поселили в его душе сомнения. Он колебался. Встретился он с Лиделлом только через десять дней — достаточный срок, чтобы беглецы не только достигли Москвы, но и начали осваиваться в ней.

Филипп Васильевич Кислицын был шифровальщиком советского посольства в Лондоне, затем работал в Москве, с 1952 года был вторым секретарем посольства в Канберре, в 1954–1955 годах возвратился в Москву.

Берджес скончался в Москве 19 августа 1963 г. На похоронах Маклин воздал должное Берджесу как «талантливому и смелому человеку, который посвятил свою жизнь тому, чтобы сделать мир лучше». Блант вскоре узнал о смерти друга и принял ее близко к сердцу, но внешне этого не показывал. Он умел скрывать свои чувства и переживания. Маклин скончался в 1983 году, за три недели до смерти Бланта.

После того как прошел целый месяц, а дальнейших новостей от беглецов не поступало, газета «Дейли экспресс» пообещала вознаграждение в тысячу фунтов за информацию, указывающую их местонахождение. Были сообщены и их приметы.

Ю.И. Модин рассказал мне об этом следующее: «Я получил указание из Москвы рекомендовать Антони Бланту в целях безопасности выехать в Москву. Блант ответил мне так: «Благодарю вас. Но я был в Москве в 1935 году, я больше чем уверен, что не смогу вписаться в ваши условия жизни». Затем с улыбкой заметил: «Я каждый год езжу в Париж и посещаю Лувр, а вы ведь мне не разрешите каждый год выезжать во Францию?». Я выслушал Бланта и сказал ему: «По-человечески я Вас вполне понимаю». Больше вопрос о его выезде в Москву не поднимался.