Кирилл Гусев - История «демократической контрреволюции» в России

Во время совещания белогвардейцами и казаками в Омске были арестованы эсеры — члены сибирского временного правительства: одного из них расстреляли, а остальным предложено было покинуть Омск в 24 часа, Таким образом, но словам той же записки, была устранена «социалистическая часть правительства» и «фактически власть в городе оказалась в руках добровольческих отрядов Анненкова и Красильникова, отрядов разбойно-монархического типа».

Получив сообщение о событиях в Омске, Директория обещала «раскассировать сибирскую власть», но сделать уже ничего не смогла. В октябре она перебралась в Омск и там создала Совет Министров, в котором пост военного министра занял Колчак. В ночь с 17 на 18 ноября отряд того же Красильникова арестовал членов Директории — эсеров, а Совет Министров провозгласил Колчака Верховным правителем России. Был разогнан сменивший Комуч «Съезд членов Учредительного собрания», некоторые его члены, так же как и ряд членов руководящих органов эсеров и меньшевиков, были арестованы, а затем высланы или расстреляны; часть из них ушла в подполье или бежала на советскую территорию. С мелкобуржуазной демократией на востоке страны было покончено. Своей политикой мелкобуржуазные партии подготовили приход к власти Кавеньяка — Колчака, и «демократическая контрреволюция» уступила место прямой интервенции и военно-террористической диктатуре. «Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, — говорил В. И. Ленин, — эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака»[48].

И так было не только на востоке. Аналогичным образом развивались события и в других районах страны: на севере в Архангельске, на юге в Баку и т. д.

Анализируя развитие событий и возвращаясь к урокам истории «керенщины» как временного торжества буржуазной реакции, которая наступила в итоге соглашательской политики лидеров мелкобуржуазных партий, В. И. Ленин отмечал, что колчаковской диктатуре «помогли родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики („социал-демократы“) и эсеры („социалисты-революционеры“)… Называя себя социалистами, меньшевики и эсеры на деле — пособники белых, пособники помещиков и капиталистов. Это доказали на деле не отдельные только факт, а две великие эпохи в истории русской революции; 1) керенщина и 2) колчаковщина»[49]. Союз с кем угодно и на любых условиях, лишь бы свергнуть Советскую власть — таков был смысл политики эсеро-меньшевистских лидеров, которая привела к тому, что на смену «демократической контрреволюции» к концу 1918 — началу 1919 г. повсеместно пришла самая откровенная черносотенная реакция. Военно-террористической диктатуре Колчака и Деникина, для которых даже Учредительное собрание было крамолой, сделавшие свое черное дело меньшевики и эсеры были уже не нужны. Единственно, о чем, вероятно, сожалели белогвардейские генералы, — это о том, что в силу тактических соображений нельзя было просто их всех перевешать, а пришлось ограничиться пинком генеральского сапога, отбросившего их на задворки контрреволюции.

В. И. Ленин писал, что при решении мелкобуржуазной массой сложнейшего политического вопроса, с кем идти, «неизбежны колебания непролетарских трудящихся слоев, неизбежен их собственный практический опыт, позволяющий сравнить руководство буржуазии и руководство пролетариата»[50]. Уроки колчаковщины и деникинщины не прошли даром. После того как масса среднего крестьянства, «сравнив руководство», убедилась, что победа контрреволюции ведет за собой восстановление в деревне старых порядков, в ее настроениях обозначился поворот в сторону Советской власти. На этот поворот оказали влияние ряд обстоятельств. В итоге углубления социалистической революции в деревне изменился состав крестьянства — позиции кулачества были подорваны, центральной фигурой деревни стал середняк. После победы ноябрьской революции в Германии был аннулирован грабительский Брестский мир, а с его ликвидацией миновали те объективные условия, которые резко оттолкнули от большевиков мелкобуржуазных демократов-«патриотов». Наконец, одним из важнейших условий было крепнущее убеждение непролетарских слоев трудящихся в том, что Советская власть отстаивает их жизненные интересы и все разговоры о демократии и Учредительном собрании служат лишь прикрытием диктатуры помещиков и капиталистов. Широкие непролетарские массы все больше убеждались в том, что «демократия», пропагандируемая меньшевиками и эсерами, как писал В. И. Ленин, «выражает на деле иногда диктатуру буржуазии, иногда бессильный реформизм мещанства, подчиняющегося этой диктатуре…» [51].

Поворот мелкобуржуазных масс в сторону Советской власти, восстания в тылу Колчака и Деникина, рост недовольства политикой руководства в самих мелкобуржуазных партиях, где появились группировки, которые, несмотря на враждебность к большевикам, настаивали на союзе с ними как с единственной силой, способной противостоять реакции, — все это вынуждало эсеро-меньшевистских лидеров пересмотреть официальные позиции и тактику своих партий. В конце 1918 — начале 1919 г. под давлением обстановки и ЦК меньшевиков, и Совет партии эсеров приняли решения о прекращении вооруженной борьбы против Советской власти.

Меньшевики заявили, что их партия отвергает «планы насильственного свержения Советской власти… всякие блоки с партиями имущих классов, а также с теми партиями и группами, которые не порвали всякую связь с силами контрреволюции и империализма». Не отказываясь от парламентской республики, их ЦК решил снять лозунг защиты Учредительного собрания, поскольку «он мог быть использован как знамя и прикрытие контрреволюции»[52]. В резолюции IX Совета партии эсеров говорилось, что он «одобряет и утверждает решение прекратить вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой». В то же время в ней подчеркивалось, что «обуславливаемый в настоящее время всей политической ситуацией отказ партии от вооруженной борьбы с большевистской диктатурой не должен истолковываться как принятие, хотя и временное и условное, большевистской власти, а лишь как тактическое решение, продиктованное положением вещей». Более того, учитывая желание части эсеров вместе с большевиками бороться против белой армии, Совет особо отмечал невозможность «слить свою борьбу против попыток контрреволюции с борьбой большевистской власти» и требовал «не допускать… вредных иллюзий, будто большевистская диктатура может постепенно перерасти в народовластие».

«Выигрыш демократии во время ее повторных попыток коалиции с буржуазией заключался в слишком дорогой ценой купленном праве сказать, что с ее стороны имели место все допустимые и даже недопустимые усилия и жертвы во имя возможности политической кооперации с буржуазией», — писал ЦК эсеров. Однако это признание бесплодности и беспочвенности коалиции вовсе не означало, как и у меньшевиков, полного отказа от союза с буржуазией. Практически этот союз продолжал осуществляться, но в иных формах и без оформления в официальных решениях партийных органов.

Меньшевики выдвинули платформу сотрудничества с Советской властью, фактически означавшую реставрацию капитализма. В ней предлагалось «в корне изменить экономическую политику», вернуть предприятия в частные руки, ликвидировать ВЧК, ввести всеобщие выборы и т. д. — короче, под предлогом совместной борьбы с Колчаком и Деникиным отказаться от диктатуры пролетариата.

В постановлении IX Совета партии эсеров декларировались «новая тактика» и политика «третьей силы», которая разделялась и поддерживалась и меньшевиками. В ней указывалось, что партия делает ставку на «третью силу, равно чуждую и большевизму и реставрации», поскольку только она может вывести страну из тупика гражданской войны и опираясь на которую можно якобы вести борьбу на два фронта: и против диктатуры пролетариата, и против буржуазно-помещичьей реакции. Такой «третьей силой» мелкобуржуазные теоретики по-прежнему считали «чистую демократию», «народовластие», будто бы способное «примирить и удовлетворить классовые и общенациональные интересы», а ее политической армией — крестьянство. Практическое олицетворение «народовластия» они, как и раньше, видели в Учредительном собрании.

В. И. Ленин убедительно показал, что заверения меньшевиков и эсеров о свободе, равенстве, всеобщем избирательном праве и Учредительном собрании объективно обманывают рабочих и крестьян, так как все рассуждения о «третьей силе», стоящей над буржуазией и пролетариатом, являются лишь «иллюзией мелкобуржуазного демократа, который… не научился азбуке, именно, что в капиталистической среде возможна либо диктатура буржуазии, либо диктатура пролетариата и невозможно существовать ничему третьему» [53]. Он доказал, что политика «третьей силы» не имела под собой реальной почвы и была обречена на провал, и те, кто пытался решать задачи перехода от капитализма к социализму, исходя из общих фраз о свободе, равенстве, демократии вообще, равенстве трудовой демократии и т. п., лишь «обнаруживают этим свою природу мелких буржуа, филистеров, мещан, рабски плетущихся в идейном отношении за буржуазией»[54].