Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

С другой стороны, если акцентировать главное внимание на негативных сторонах деятельности Сталина, если саму сталинскую эпоху рассматривать преимущественно под углом зрения только негативных моментов, связанных с ней, то историческая панорама окажется искаженной, лишенной присущих ей пропорций. А именно эти пропорции и создают единство и органическую целостность исторической панорамы, отражают ее неповторимое своеобразие и отличие от других эпох. Незачем далеко ходить за примерами: ведь когда мы любуемся такими величественными творениями человеческого труда, как египетские пирамиды или Великая китайская стена, то прежде всего мы видим в них воплощение титанического человеческого свершения, благодаря которому они стали реальностью. Как-то в стороне от нашего сознания остается тот факт, что они были воздвигнуты на крови и поте многих миллионов безвестных нам людей. Их жизни стали своеобразным фундаментом, легшим в их основу. И прекрасно понимая цену, заплаченную за все это бессмертное величие, мы тем не менее восхищаемся этими творениями. Жестокость египетских фараонов или императора Цинь Шихуана как-то отступают на задний план. Сквозь давно ушедшую от нас дымку тысячелетий мы видим прежде всего результат, итог, а не цену, заплаченную за этот результат. Конечно, из логики моих рассуждений отнюдь не следует, как может показаться кому-либо, будто я отметаю в сторону как второстепенное само понятие цены того или иного исторического достижения. Напротив, речь идет скорее о том, чтобы верно видеть и оценивать внутреннюю связь между тем и другим, отдавать себе отчет в том, что одно от другого неотделимо. И объективный исторический взгляд предполагает учет данного момента.

С точки зрения выявления исторической правды первостепенное значение приобретает вопрос об оценке истоков и природы этих чудовищных деформаций. На данной проблеме я подробно остановлюсь в дальнейшем. Здесь, поскольку речь идет о принципиальной постановке данной проблемы, хочется подчеркнуть исключительную важность объективного, доказательного подхода к ее рассмотрению. Недопустимо делать далеко идущие выводы на основе предположений и сомнительных спекуляций, тем более на основе слухов и измышлений. Далее, отнюдь не второстепенное место занимает и вопрос о масштабах репрессий, имевших место в годы советской власти вообще и в 20 — 30-е в особенности. На этот счет на каждом шагу и постоянно приходится сталкиваться с несостоятельными утверждениями, продиктованными не стремлением выявить подлинную картину того, что имело место, а большей частью патологической и даже зоологической ненавистью к коммунизму и к Сталину в первую очередь.

Не буду пространно разглагольствовать на этот счет, поскольку данному вопросу будут посвящены специальные главы. Здесь же в качестве своего рода образца, некоего типичного эталона, широко используемого в наши дни деятелями так называемого либерально-демократического эшелона, приведу пример обвинений со стороны академика А. Яковлева. Мне довелось знакомиться не только с тем, что он писал в последнее время, но и с тем, что он писал и говорил раньше. В частности, я имею в виду его «фундаментальный» труд «Идейная нищета апологетов «холодной войны». Но здесь не место вдаваться в бесплодную полемику по вопросам, ставшими уже позавчерашним днем нашей истории, хотя и можно было бы высказать ряд существенных комментариев по поводу научной глубины и основательности трудов академика.

Коснусь лишь вопроса о репрессиях, ибо он, как мне представляется, часто выступает в качестве своеобразной оси, вокруг которой вращается вся антикоммунистическая и антисталинская пропагандистская машина. В одной из своих работ «Сумерки» в главе «Вы сеете фашизм…» автор пишет: «Точных данных, которые бы основывались на документах, о масштабах всенациональной трагедии нет. Называются самые разные цифры. Такой проницательный человек, как академик Вернадский, оценивая события второй половины 30-х годов, привел в своем дневнике (январь 1939 г.) цифру в 14–17 миллионов ссыльных и заключенных по политическим мотивам. Власть, разумеется, придерживалась другого мнения. В 1954 году министр внутренних дел Круглов сообщил Хрущеву, что с 1930 по 1953 год в СССР репрессировано примерно 3,7 миллиона человек, в том числе 765 тысяч расстреляно. Эти цифры ложные. Но они гуляют по официальным источникам до сих пор»[11].

А Яковлев не просто упрощает, но намеренно искажает картину. К тому же, он не точен и не аккуратен в своих категорических вердиктах. Не говоря уже о том, что и с цифрами он не в ладах — по крайней мере крайне небрежен.

Во-первых, — «цифры гуляют по официальным источникам» — как раз под патронажем самого А. Яковлева. Именно он, по крайней мере формально, фигурировал в качестве общего редактора целой серии документальных публикаций под названием «Россия. XX век. Документы». И одной из таких публикаций является издание почти в 900 страниц и называется оно «ГУЛАГ. (Главное управление лагерей) 1917–1960». Как раз в нем и помещено письмо Генерального прокурора, министра внутренних дел и министра юстиции СССР на имя первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева от 1 февраля 1954 г.

В нем, в частности, сообщается: «По имеющимся в МВД СССР данным, за период с 1921 года по настоящее время за контрреволюционные преступления было осуждено Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым Совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами 3.777.380 человек, в том числе:

к ВМН (высшей мере наказания, т. е. расстрелу — Н.К.) — 642.980 человек, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2.369.220 человек, в ссылку и высылку — 765.180 человек.

Из общего количества арестованных, ориентировочно, осуждено: 2.900.000 человек — Коллегией ОГПУ, тройками НКВД и Особым Совещанием; 877.000 человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной Коллегией»[12].

Внимательный читатель обратит внимание на то, что речь идет не о периоде с 1930 по 1953 год, а о периоде с 1921 по 1953 год. К тому же, отличается и число приговоренных к расстрелу.

Теперь по существу. Весь свод помещенных документов поражает своей скрупулезностью: в органах были приучены к порядку и строго блюли дисциплину — отчетность и статистика были поставлены на уровне. И вот, спрашивается, зачем трем руководителям органов власти и надзорных органов понадобилось, как говорят сейчас, вешать лапшу на уши высшему лицу в стране? Ведь их письмо было написано по поручению ЦК и было предназначено отнюдь не для широкого круга и носило гриф «Совершенно секретно». За «липу», как говорится, их бы по головке не погладили. Тем более, что, как может догадаться читатель, Хрущев, видимо, достаточно внятно объяснил им, что нужно не «замазывать» преступления, в которых можно было затем обвинить Сталина и тех, кто выполнял его указания. Так что есть веские основания рассматривать приведенные цифры в качестве достоверных. По крайней мере, голословным заявлением, что цифры ложные, еще ничего не докажешь. Да и кроме того, сам А. Яковлев как общий редактор издания мог бы хотя бы в примечании высказать свое несогласие с этими цифрами и убедительно обосновать свою точку зрения. Именно обосновать, а не просто бросить нечто вроде окончательного приговора, не подлежащего обсуждению — цифры ложные!

Далее он ссылается на В.И. Вернадского, стремясь авторитетом крупного российского ученого подкрепить свои позиции. Действительно, в дневнике Вернадского содержится такая запись: «Откуда-то приводится цифра 14–17 миллионов ссыльных и в тюрьмах. Думаю, что едва это преувеличение»[13].

В.И. Вернадский был крупным ученым и горячим патриотом России. Но по своим политическим воззрениям он принадлежал к противникам большевизма (в свое время являлся одним из видных деятелей кадетской партии), и это его неприятие большевизма явственно проглядывает в дневниковых записях. Но пусть читатель задастся вопросом: откуда взял сам Вернадский эту цифру? Он сам и пишет — «откуда-то приводится». Мягко выражаясь — весьма достоверный документальный источник! И оценка Вернадского едва ли придает больше убедительности данной цифре, несмотря на весь его научный авторитет! А почему, скажем, не 20–25 миллионов? Или еще больше?

Во всяком случае, серьезный исторический анализ, а тем более фундаментальные выводы, делать на базе такого рода «источников» — вещь, по меньшей мере, сомнительная. Этим я не хочу ни в коей мере умалить авторитет великого ученого, который, кроме всего прочего, прекрасно разбирался в политике. В тех же его дневниках есть немало резко отрицательных характеристик отдельных советских государственных деятелей того периода. И на фоне этого особенно впечатляют слова Вернадского, записанные им в личном дневнике, а не сказанные публично (тогда можно было бы предположить, что он лицемерил или лукавил): «Сталин, действительно, мировая фигура»[14]. У такого скупого на хвалебные эпитеты человека, как Вернадский, столь высокая оценка кое-что да значит!