Игорь Морозов - Забавы вокруг печки. Русские народные традиции в играх

А когда до дома доберутся, те, кто повзрослее, малышей по углам рассадят, дадут им игрушек-бабушек разных: крестиков, плетенных из бересты, берестяных коробочек, соломенных лошадок да козликов, куколок да птичек из щепы, а сами «ймками» играть начнут: одному глаза завяжут, к печному столбу или к скобе дверной подведут и давай хором спрашивать:

Потом все от него отбегут. «Ималко» бегает по избе, старается кого-нибудь «поимать», а остальные его поддразнивают, то за одежку дернут, то хлопнут в ладоши, то что-нибудь выкрикнут. К примеру, так:

или:

или так:

Бросится «ималко» на голос, а игроки-то уже перебежали в другие места и опять кричат:

Если «ималко» к какому опасному месту приближается: ко входу в подпол или к печи — его все предостеречь стараются: «Огонь! Огонь!» Так и бегает «ималко», пока кого не «поимёт». Тот, кто пойман, на его место идет.

Когда эта игра наскучит, то за руки возьмутся, «дедушку Матвея» выберут и начнут круг него кружком-карагодом ходить:

Тут «дедушка Матвей» как-нибудь позамысловатее станет или сядет, а другие должны его движения повторять. Кто замешкается, не успеет нужную позу принять или равновесие, не удержит да упадет, тот «дедушкой Матвеем» и станет.

Когда все «дедушкой Матвеем» побывают, нашалятся да нахохочутся над разинями да зеваками, примутся в другую игру играть. Усядутся вокруг стола и каждый на стол одну руку положит. Один, постарше, водить начнет; палец над столом приподнимет и говорит: «Утка летит!» Все челядёшки тоже этот же палец своей руки поднять должны. Если не ошибутся, вода этот палец опустит, а другой поднимет: «Ворона летит!» Все опять за ним повторяют — пыхтят, сопят, стараются. А вода все скорее и скорее пальцы меняет. Потом еще палец поднимет да скажет: «Печка летит!» или «Телега летит!» Тут уж палец поднимать нельзя — каждый ведь знает, что телега не летает. А кто в спешке ошибся — не тот палец поднял или телегу за ворону принял, над тем все хохочут, а вода ему в лоб щелчки дает.

Но больше всего веселья в конце масленицы — в Чистый понедельник, перед Великим постом. Накануне, в Прощеное воскресенье, все друг у друга просят прощения: «Прости меня, грешного, на Великий пост!» — «Бог простит, меня прости!» Девушки на вечорках прощаются в этот день друг с другом до Пасхи, до Светлого воскресенья, потому что игры да пляски во время поста не дозволяются.

В Чистый понедельник обычай водится — «черепки» или «горшки вывозить» — от остатков скоромной пищи избавляться. Взрослые по деревне друг к другу в гости ходят. Потом кто-нибудь из тех, кто пошутить любит, лошадь запряжет в сани и посмешнее ее нарядит: на задние ноги старые штаны напялит, к дуге и оглоблям надутые свиные кишки и пузыри привяжет, колокольчиков навешает да по деревне двинется народ посмешить. По дороге всех ребятишек в сани сажает. Те визжат, хохочут, песни поют. А извозчик кричит: «Горшки везу!» Народ любопытствующий соберется. За околицей где-нибудь на угоре извозчик челядёшек в снег вывернет и ну по сугробам кувыркать: «Горшки побив! Черепки, — кричит, — убрать надо! Черёпья обираю!» Заодно и девушек, которые поглазеть да посмеяться собрались, в снег заметет.

После этого ребятня старые чунки где-нибудь раздобудет и по деревне ватажкой пойдет. У каждого дома остановятся и давай кричать: «Подайте на масленицу! На Великий пост редьки хвост!» Такой шум-гам устроят, что кто-нибудь из хозяев не выдержит, шалунам на чунки старые лапти, веники, тряпье какое бросит. Пока челядёшки до конца деревни дойдут, глядишь — а уж целый ворох всякой всячины насобирают. Этот хлам с весельем да с песнями за деревню на ближайшую горушку вывезут, хворосту нанесут и, как только стемнеет, огонь разожгут — этот костер «масленкой» называют. Сама ребятня вокруг пляшет, скачет, приговаривает: «Гори, наша масленка, до самого Петрова дня!» Как костер догорать начнет, станут его тушить и припевать при этом:

Кто посмелее, те прыгают через кострище, чтобы на следующий год масленка на славу удалась. Или притащат большие сани, заволокут их на соседнюю горку, всей гурьбой на них навалятся, насядут да нависнут, кто еще и лапоть на батог нацепит и подожжет, а потом на полном ходу всем народом через кострище-то и промчатся — только снег, искры да пепел столбом. Значит, все, масленицу проводили!

После того, как Великое говенье наступило, в деревнях веселье поутихло. Семь недель по старому обычаю ничего скоромного — мяса, масла, молока, рыбы — нельзя есть. Это всё, говорят, на масленицу в костре сгорело. Ребятенки уже дня через два-три по молочку соскучатся, всё у мамы спрашивают, скоро ли молочка попить можно? А она им: «Кувшин с молочком-то на дерево влез — на самую вершинку-ту!» На второй неделе, если станет детвора докучать, им мама говорит: «Вон, глядите-ко кувшинчик на одну веточку вниз спустился — а всего семь веточек-то!» И уж на страстной неделе скажет: «Ну, дити, молочко-то ведь на последнюю веточку спустилось, скоро на землю соскочит!»

По вечерам челядёшки деда Власа опять донимают: расскажи дедушка че-нибудь да расскажи! Вот и начнет он им загадки загадывать: «Отгадайте-ко про то, что на улице есть!» — «А что, дедушка?» — «А вот:

Отгадайте-ко, что за диво такое будет?» Степа с отгадкой тут как тут, он любит всех обганивать: «Это снег, деда, снег — бела лебедушка; как солнышко выглянет, он и растает. А у солнца-то ни рук, ни ног, ни зубов нету!» — «Так-то оно так, Степушка, — дедушка улыбается, — только ведь там про деда старого сказывается, а солнышко — молодушко!» — «Солнце красное, небо ясное!» — это Аннушка себе приговаривает. «А что же это такое будет-то? — Катя волнуется. — Как без зубов можно лебедушку скушать?» — «Э-эх, какие вы у меня недогадливые! Мороз это, вот что такое! Ни ног у него, ни рук, а как за дело возьмется, все у него горит. В одну ночушку мост через речку вымостить может: вот какой мастер-то дед Мороз! А хотите еще загадочку скажу? Вот:

«Это я, дедушка, знаю! — Снова Степа раньше всех отгадку нашел. — Это сон. Кто ночью не спит? Даже рыбы и те сонные плавают!» — «Так-то оно так, Степушка, — дедушка возражает, — да только и ночью не всем дремлется: вон сыч ночью по лесу летает, мышей пугает. Не-ет! Есть такой сон, с которым никому не справиться — это смерть, баба лихая в белом балахоне».

Не отгадал Степа дедушкины загадки, раздосадовался, в уголок отсел, кошку Белогрудку сгреб, носом к ней в шерстку зарылся, чтоб никто не видел, как ему за свою промашку стыдно. А дедушка Влас его утешает да улещивает, дескать: «Не печалуйся, Степушка, не печалься, родимой. Хошь, я тебе ещо загадку загану? Ни рук, ни ног, а по стене повзёт, быка белого грызёт, как быка догрызёт, так его черная корова языком слижот».

Только дедушка загадку сказал, а маленький Ванюшка тут как тут, он эту загадку от матушки слышал: «Я знаю, я! Это солнышко! А белый бык — день, черная корова — темная ночушка!» Деда Влас на то смеется: «Ай да Ванюшка, ну и молодец, всех обставил, всех опередил! А ну-ко еще таку загадку отгадай: как на поле на темьянское вывалила тьма скота белянского, стережет его пастушок, золотой рожок, серебряно личико». — «И эту знаю», — кричит Ванюшка. «И я! И я!» — все ребятушки загалдели, заволновались. Степа и тот из угла высунулся. «Поле темьянское — это небо ночью, а скот белянский — это звездочки». — «И месяц! И месяц их пасет как коровушек!» Деда Влас только руками разводит да головой качает: «Экие умники собрались, экие розумники!»