Они принесли крылья в Арктику - Савва Тимофеевич Морозов

А моряки-красинцы твердо рассчитывали на помощь авиаторов в разведке ледовых путей для корабля. Завязавшееся в Ленинграде деловое содружество (там для самолета была сооружена высокая двухметровая площадка, недоступная для волн и при шторме) еще более окрепло, когда «Красин» обогнул Шпицберген, вошел в тяжелые льды.

Как выпустить в воздух многотонную стальную птицу? Выбрали надежную льдину, стали выгружать громоздкую махину по частям по помосту, сооруженному из бревен и досок. И вскоре механики Шелагиц и Федотов уже перестали отличать ночь ото дня: благо солнце круглые сутки не покидало небосвод; работы по монтажу шли непрерывно.

Не сидели без дела и остальные члены экипажа. Алексеев тщательно выверял навигационные приборы, опробовал бортовую рацию. Страубе комплектовал запас продуктов, необходимых как для бедствующих итальянцев, так и для самих авиаторов.

А Чухновского беспокоила прежде всего надежность ледового аэродрома. Как-то еще удастся подняться с него на тяжелом «Юнкерсе-гиганте», принятом прямо со склада, никем еще не облетанном. Ни у самого Бориса Григорьевича, ни у юного «Джонни» (так ласково звали товарищи самого младшего в экипаже Георгия Страубе) не было опыта в пилотировании машин такого типа. Не споткнется ли самолет при разбеге о ропак, оставшийся незамеченным красинцами, расчищавшими площадку?

Ломали наши авиаторы головы и над другой, не менее важной задачей: как гарантировать возможно более безопасную посадку в лагере бедствовавших итальянцев. Ведь шведский летчик Лундборг, который первым достиг лагеря на маленьком двухместном «Фоккере» и вывез оттуда на Шпицберген искалеченного Нобиле, при вторичном полете потерпел аварию при посадке. А норвежские авиаторы Рисер-Ларсен и Лютцов-Хольм, так же как и итальянец Маддалена, только пролетали над злополучной «нобилевской» льдиной, даже не помышляя о посадке. Чухновскому же на ЮГ-1 предстоит там сесть.

Как же все-таки быть? С помощью итальянца-журналиста, находившегося на «Красине» в составе довольно-таки обширного «корреспондентского корпуса», Борис Григорьевич и Анатолий Дмитриевич начали составлять письменное обращение к его соотечественникам. Сообщали условные знаки, какие следует выложить на льдину. Коли посадка возможна, пусть выкладывают букву «Т», если невозможна — крест, как это принято на всех аэродромах Советского Союза. Чего проще!

Однако, кроме техники безопасности, существует еще и дипломатия. Надо уважать национальные обычаи и религиозные верования иностранцев. Ведь экспедицию на дирижабле «Италия» благословил на подвиг сам глава католической церкви. А тут вдруг этот традиционный символ христианства послужит выражением отрицательного понятия.

Все эти соображения Алексеев изложил Чухновскому:

 — Заменим крест кружком, а букву «Т» — крестом. Пусть уж сами они там разбираются, что хорошо, а что плохо.

Чухновский согласился с доводами летнаба. Однако практического применения в аэродромной службе на Крайнем Севере предложение Алексеева так и не нашло. Садиться нашим летчикам на «нобилевской» льдине не понадобилось. Туда, ломая льды, лавируя в редких разводьях, подошел «Красин».

А вот разведка пути для него — корабля, уже израненного, потерявшего не одну лопасть на гребных винтах, стала достоянием мировой общественности, вошла в летописи Арктики под кратким наименованием «подвиг Чухновского». Описанию его были посвящены сначала столбцы многих газет, затем страницы книг. И нет нужды это описание здесь подробно повторять. Но приведем все же один документ — радиограмму, принятую на «Красине» в адрес Самойловича, подписанную Борисом Григорьевичем, отстуканную по морзянке Анатолием Дмитриевичем, помеченную позывными КМ («Красным медведем» именовался самолет ЮГ-1).

В переводе на общепонятный язык донесение означало вот что.

Во время полета экипажу Чухновского наконец-то удалось обнаружить группу, которая уже считалась бесследно исчезнувшей. Вскоре после катастрофы лагерь Нобиле покинули трое: швед Мальмгрен, итальянцы Цаппи и Мариано — они надеялись достигнуть суши пешком по дрейфующим льдам. Вскоре затем в пути Мальмгрен, раненный при катастрофе и ослабевший, был брошен спутниками на произвол судьбы. К моменту полета Чухновского его уже не было в живых: не трое, а лишь двое находились на небольшом остроконечном торосе. За третью же человеческую фигуру наши летчики ошибочно приняли разложенную на льду одежду.

Однако все эти подробности стали известны несколько позднее, когда «Красин», следуя указанным Чухновским координатам, снял со льдины и остальных пять человек во главе с лейтенантом Вильери, заменившим Нобиле.

Один из пяти — чех Ф. Бегоунек так описывает этот незабываемый день:

«В 17 часов 5 минут мы отчетливо услышали сирену «Красина». Никакая музыка в мире не казалась мне такой упоительной, как эта отдаленные звуки судовой сирены. В 20 часов хорошо виден густой дым «Красина». Нетерпеливо ожидая «Красина», все с восхищением стали следить за тем, с какой легкостью могучий корабль сокрушает лед, который так долго держал нас в плену, затем — как огромный корпус корабля то вздымается, выходя на лед, то опускается, когда лед ломается… Вместе с чувством радости я испытывал большое удовлетворение от того, что именно русские спасают от неминуемой гибели большую часть уцелевших при катастрофе «Италии» членов ее экипажа. Я все время верил в помощь русских и обнадеживал товарищей. А ведь надменная итальянская военщина как в Риме, так и на «Читта ди Милано», кичившаяся своим сомнительным происхождением от гордых древних римлян, так ничего и не смогла сделать для спасения своих соотечественников» (Ф. Бегоунек, с. 271-272).

Правдивые мужественные строки. Прочитав книгу «Трагедия в Ледовитом океане», вышедшую на русском языке в Москве в 1962 году, я снова вспомнил о ней спустя три года в Праге, когда пришел к Франтишеку Бегоунеку, теперь академику ЧССР, с приветом от его давнего друга Б. Г. Чухновского.

 — Борис Григорьевич, Боречка… — тихо произнес маститый ученый.

Однако не буду больше забегать вперед, вернусь к событиям 1928 года. Вынужденная (из-за густого тумана) посадка «Красного медведя» близ северного побережья Шпицбергена, походный быт воздушных робинзонов на припайном морском льду, их отказ от помощи корабля, покуда не