Наталия Будур - Повседневная жизнь инквизиции в средние века

В числе обвинителей Копалина явился, между прочим, родной его племянник Евдоким, «одержимый болезнию и не в полном разуме». Когда с ним «случалось», он кидался при людях на своего дядю-мельника, называл его отцом и «выговаривал», что тот впустил ему в утробу воробья с золотыми пёрышками.

Крестьянин Иван Мысов уверял, что мельник напустил ему на правую ногу болезнь с большою опухолью под названием грыжа.

Крестьянин Рычков удостоверил, что жена его от порчи Копалина «подвержена такой икоте, что почасту и вовсе ума лишалась». Во время припадков она бьётся об землю, не щадя жизни своей. При встречах с мельником порченая кидается ему в ноги и вопит, обнимая его колена: «Не троньте моего батюшку!»

Таких больных, кликуш, испорченных Копалиным, оказалось в волости не менее семнадцати. Каждая из них заявляла, что Копалин испортил её по злобе на мужа, брата или отца.

Молодой крестьянин Уронтов показал, что вскоре после свадьбы его 17-летняя жена Марья сделалась больна икотою и со временем эта болезнь стала так тяжела, что она уже более не встаёт с постели. Порчу эту Копалин напустил на неё единственно за то, что на свадьбе молодая не подала ему вина.

Старуха Ларионова жаловалась, что её 23-летний сын с глазу Копалина «начал скучать и болеть сердцем и расходится оная болезнь по всей его утробе». У других также «с глазу» оказывается ломота во всех членах, в руках и в ногах.

Вологодский советный суд первоначально порешил, «передав дело воле Божией, наказать Копалина в селении прутьями, дав ему 70 ударов». Но спустя восемь лет дело это опять было возбуждено по следующему поводу. Крестьяне нескольких смежных волостей, как видно неудовлетворённые взглядом суда на дело, составили приговоры об удалении из общества, с ссылкою на поселение в Сибирь, Андрея Копалина, его свояченицу, жену Прасковью Копалину и ещё троих крестьян, водившихся с ними, «за зловредные действия их порчею людей, напусканием кликуши или икоты, от которой порчи страждут люди». Департамент уделов, не утвердив эти приговоры, передал дело для нового судебного расследования.

Прасковья Копалина, по свидетельству крестьян, кроме порчи девок и жонок, изобличалась ещё в том, что «для привлечения в дом свой кого-либо из мужчин для сожития с нею, источала из разных частей тела своего кровь и клала оную в муку, дабы таковою лепёшкою приворожить к себе молодого мужчину».

Следователь при вторичном расследовании дела пригласил местного штаб-лекаря «для исследования в истине болезни одержимых». Врач после тщательного осмотра дал следующий отзыв: «Таковые люди одержимые истерическими припадками, а не порчею или напущением на них посредством чародейства икоты или кликуш»[104].

Старинное народное верование, что для прекращения моровой язвы необходимо отыскать виновницу её распространения и сжечь или закопать живою в землю, со временем перешло в другое верование, по которому для уничтожения мора самовернейшее средство – похоронить живою вообще какую-либо старуху. Такое поверье до сих пор не вывелось в некоторых местностях России. В 1855 году оно даже было осуществлено жителями деревни Окопович Новогрудского уезда, во время свирепствовавшей тогда холеры. Когда двое крестьян упомянутой деревни везли хоронить своих только что умерших детей, то к печальной процессии по дороге присоединилось ещё несколько человек крестьян и, между прочими, сотский и старуха-крестьянка Манькова. Манькову уговорили идти на похороны сотский и некоторые из крестьян. Они задались целью вместе с умершими детьми похоронить и её, так как были уверены, что самый верный способ прогнать холеру состоит в том, чтобы закопать в землю живую старуху и что это средство уже испытанное. Манькову действительно похоронили вместе с детьми. Но холера не прекратилась и похитила всех участников преступления, за исключением одного крестьянина Козакевича, на которого и обрушилось наказание. Козакевич по решению Минской уголовной палаты был признан виновным в убийстве с обдуманным заранее намерением и был приговорён к наказанию плетьми и ссылке в каторжные работы на 12 лет[105].

В 1864 году в Старобельском уезде Харьковской губернии в селе Белявке, принадлежащем помещику Штенгеру, в волостное правление явился крестьянин той же волости и принёс жалобу, что соседка его, будучи во вражде с ним, испортила его корову, которая чрез это и околела; с тем вместе добавил он, что соседка его ведьма и что он просит правосудия волостного правления. Жалоба крестьянина была выслушана волостным старшиною и присутствовавшими с ним в правлении стариками. Чтобы не впасть в ошибочное решение столь трудного обстоятельства, старшина и всё сборище, после долгого обсуждения дела, остановились на том заключении, что необходимы доказательства более ясные к обличению вины подозреваемой преступницы, и для этого предложили жалующемуся крестьянину отыскать знахаря, который один только может обнаружить виновного. На расстоянии четырёх вёрст от села Белявки, в селе Варваровке, принадлежащем графине Клейст-Мос, отыскан был знахарь и привезён в беляевское волостное правление. При сборище народа, интересующегося всегда подобного рода событиями, знахарь спрошен был: кто извёл корову крестьянина? Он подтвердил вполне обвинение хозяина коровы и удостоверил, что соседка его действительно ведьма. После этого крестьяне схватили бедную женщину, подвергли её исследованию, не имеется ли у неё хвост; избили её и присудили уплатить за погибшую корову. Также семья её подверглась преследованию: не было ни ей, ни мужу, ни детям житья в селении, их встречали бранью, укорами в колдовстве и провожали свистом. По отсутствии владельца, беззащитная семья терпела всякие несправедливости, пока в конец решилась обратиться к мировому посреднику.

В № 46 «Недели» за 1875 год помещена корреспонденция, в которой рассказывается, что крестьяне одного села в Полесье по совету стариков и старосты задумали испытывать ведьм водою и просили помещика, чтобы он позволил покупать баб в его пруде. Дело остановилось только вследствие того, что помещик не дал пруда для этой надобности. Тогда крестьяне порешили осмотреть женщин через повивальную бабку, думая, что у которой окажется хвост, та и есть ведьма. Староста и сотские приказали мужьям гнать баб в корчму, и мужья волей-неволей исполнили это. Ревизовала повитуха по очереди и, выпуская на улицу, кричала стоявшему караулу (староста с сотским): пустить, не ведьма! Оказалось три ведьмы; их посадили под арест и написали донесение становому. Письмоводитель станового напугал толпу, уверив, что по закону ведьм нужно жечь. Дело окончилось взяткой с мужиков.

В 1877 году крестьяне села Рябухи Дмитровской волости заподозрили в чародействе жительницу этого села крестьянку Акулину Чумаченкову. Вследствие этого 23 августа по приглашению старосты, сотского и волостного писаря крестьяне собрались в экстренное собрание и потребовали Чумаченкову для допроса. Так как она не сознавалась, то судьи при каждом задаваемом ей вопросе подвергали её следующей пытке. Привязав верёвку за большой палец одной ноги, привешивали обвиняемую к потолку, и она, вися вниз головою, в конце концов призналась в том, что занимается чародейством и «испортила» казака села Демения Педько. При этом она оговорила в соучастии ещё одну женщину Варвару Чузенкову. Дело было передано судебному следователю.[106]

В 1885 году летом в деревне Пересадовке Херсонской губернии был случай расправы крестьян с тремя бабами, которых они сочли за колдуний, держащих дождь и производящих засуху. Женщин этих насильно купали в реке, и они избежали печального для себя конца тем, что указали разъярившимся крестьянам место, где будто бы они спрятали дождь: староста с понятыми вошёл в избу одной из колдуний и там по её указанию нашёл в печной трубе замазанными два напильника и один замок. Волнение улеглось, хотя дождя всё-таки не было.

Тринадцатого октября 1879 года временное присутствие Новгородского окружного суда в г. Тихвине, с участием присяжных заседателей, разбирало дело о сожжении солдатки Игнатьевой, слывшей за колдунью. Обстоятельства этого дела заключались в следующем: 4 февраля 1879 года в деревне Врачеве Деревской волости Тихвинского уезда была сожжена в своей избе солдатская вдова Аграфена Игнатьева, 50 лет, слывшая среди местного населения ещё со времени своей молодости за колдунью, обладавшую способностью «портить» людей. По выходе замуж, Игнатьева около двенадцати лет жила в Петербурге и года за два до своей смерти возвратилась на родину. Когда крестьяне услышали, что Игнатьева переселяется в деревню Врачево, то стали говорить среди местного населения, что снова пойдёт «порча», и высказывалось мнение, что лучше всего взять Аграфену, заколотить в сруб и сжечь.