Игорь Шафаревич - Трехтысячелетняя загадка

Дубнов с горечью занёс эту „шутку“ в дневник, вполне осознавая, что она полностью соответствует истине…

Со своим народом нельзя порвать просто по своему „желанию“ или „решению“. Можно воспринимать себя как нееврея и всё же принадлежать еврейской традиции со всем, с чем она связана…

На вопрос о его еврействе Троцкий отвечал: я социал-демократ и ничего больше… Евреи, отказывавшиеся, как Троцкий, от еврейства, не хотели понять, что их тип „нееврейскости“ был типично еврейским… Исаак Дейчер писал: „Еврейский отщепенец, порывающий с еврейством, принадлежит вполне определённой еврейской традиции“».

Некоторые идеи, воспринятые первоначально в религиозной форме, могут впитываться народом на протяжении многих поколений, а потом проявляться у потомков, порвавших с религией но в другой формулировке. Так, Куприн в письме Батюшкову, цитирован ном в главе 10, приводит прямо «словарь» для перевода одной и той же идеологии с языка Ветхого Завета на язык современного эмансипированного еврейства. Он говорит, что основная концепция современного ему прогрессивного еврейства есть только перевод на другой язык основных положений ортодоксальной еврейской традиции и сводит их в такую таблицу:

И С. Марголина пишет:

«Еврей — не фантастическая выдумка. Его самовосприятие начинается с ощущения своего „различия“. Прежде всего это связано с традицией „избранности“, которая после потери религиозного содержания трансформировалась в чувство превосходства. То есть еврей ощущает себя другим не только ввиду своего опыта соприкосновения с неевреями, но также через передаваемое культурой целеположение „быть чем-то иным и особенным“.

Или, Зиновьев в «Истории РКП(б)»:

«Они („экономисты“) говорили: „Что же, по-вашему, рабочий класс — мессия“? На это мы отвечали и отвечаем: мессия, мессианство — это не наш язык, мы не любим таких слов. Но то понятие, которое в них вкладывается, мы принимаем: да, в известном смысле рабочий класс — мессия и роль его — мессианская, ибо это тот класс, который освободит весь мир».

Вот так, переведённые на другой язык, религиозные идеи могут вдохновлять и объединять людей, считающих себя атеистами и материалистами.

Розанов утверждает, что еврейство образует общность более тесную, чем национальная или религиозная:

«Они в сущности родные друг другу».

Таких характеризует и Гершензон:

«14 миллионов людей, чувствующих себя как бы одной семьёй».

Да и рабби Штейнзальц, в статье, название которой мы приняли для этого параграфа, предлагает свою точку зрения: евреи — это «Дом Якова» или «Дом Израиля», это — семья, то есть такая общность, из которой невозможно выйти, даже декларируя публично свой разрыв с ней.

И В. Топоров, как бы «изнутри», описывает не тривиальный характер этого «единства»:

«Внешность, фамилия, родственные связи, трудно уловимые, но всё же вполне определённые черты национального поведения выделяют этнических евреев, метисов и порой квартеронов (сильная кровь!); среди опознавательных признаков надо, несомненно, назвать болезненную реакцию на саму постановку еврейского вопроса, зачастую присущую и людям нееврейского происхождения, но состоящих в браке с евреем или еврейкой, особенно при наличии детей».

Конечно, в Истории люди часто объединялись: в государства, племена, партии, разные союзы. Но, начиная с Античности, современники (в том числе и еврейского происхождения) выделяли еврейство как нечто отличное от других аналогичных явлений. Приведу одну аналогию. Отдельная пчела является, по ряду признаков, довольно примитивно организованным существом: например, она не может поддерживать температуру, отличную от температуры окружающей среды. Но пчелиный улей имеет многие черты гораздо более высоко организованного существа. Например, в нём поддерживается постоянная температура +33…+34°C? (в той части улья, где находятся яйца и личинки и в период их выращивания). Пчёлы всё время обмениваются пищей (когда радиоактивный сироп дали менее чем 0,1%, вскоре 70% всех пчёл стали радиоактивными). То есть, улей обладает аналогом обмена веществ. Пчёлы, всё время помахивая крылышками, создают ток воздуха — аналог дыхания. Наконец, улей «размножается» половым путём: трутни и матки по набору хромосом аналогичны мужским и женским половым клеткам. Ввиду ряда таких свойств некоторые энтомологи считают, что функционирование улья можно, понять лишь мысля его как СВЕРХОРГАНИЗМ, клетками которого являются отдельные пчёлы. Отметим, однако, что подобная форма организации жизни встречается лишь среди низших животных, а более высокие формы жизни связаны с развитием различных аспектов индивидуальности и индивидуальных связей.

Вот такой сверхорганизм и возник в виде еврейства. Его возникновение заняло более двух тысячелетий и включало создание религиозной концепции избранного народа, идеологии классического иудаизма и кагальной организации, многочисленных еврейских организаций (типа ордена Б’най Б’рит) и других «закрытых» еврейских обществ современного Запада.

В Истории встречаются и другие человеческие объединения, аналогичные сверхорганизму. Яркий пример — большевизм, опирающийся на «партию нового типа». Именно от большевизма нам сохранилось наиболее яркое описание этого явления «изнутри» — свидетельство руководящего большевика Пятакова. Это его рассказ (во время поездки за границу) своему бывшему партийному товарищу, записанный, а потом опубликованный там. Пятаков подчёркивает именно отказ от своей индивидуальности ради слияния с партией, жертву «гордостью, самолюбием и всем прочим». Он даже заявляет, что если партия признаёт чёрным то, что ему видится несомненно белым, то и он заставит себя считать так же. Он описывает, как мучительно такое «насилие над собой». Сравнительно с этим «отказ от жизни, выстрел в себя из револьвера — сущие пустяки». Но всё искупается необыкновенным чувством «чести и счастья» быть в рядах партии «делающей невозможное возможным». (Полный текст сохранившегося рассказа Пятакова я привёл в своей книге о социализме.) И параллелизм здесь не случаен: речь идёт о духовно родственных явлениях. Если Шахак называет средневековые еврейские общины, построенные по типу кагалов, «одним из самых „закрытых“ и тоталитарных обществ во всей человеческой истории», то неудивительно, что сложившаяся там духовная традиция была незаменима для создания тоталитарного общества XX в. Если Гершензон пишет, что в еврействе народная воля «должна была пропитать личную волю каждого индивидуума», то это напоминает слова Пятакова, что «идейный большевик-коммунист» будет считать чёрным то, что, какой видит, белое, если таково решение партии.

Именно благодаря этим качествам «сверхорганизма», созданным за несколько тысячелетий, еврейское участие в образовании нового «сверхорганизма» оказывается особенно эффективным. Мы пережили это в русской революции 1917 г. и последовавшие десятилетия. Когда же, в силу самых естественных причин, число евреев в руководящем слое общества упало (лишь сравнительно с прежним, — оставаясь значительно выше доли в населении), то и коммунистическая власть распалась. Россия была подчинена другому, капиталистически-спекулятивному укладу — и в этом повороте еврейское влияние оказалось столь же доминирующим.

Розанов, много думавший о роли евреев в нашей жизни, писал: «Ни об одном ещё народе не хочется так сказать, что он — с „призванием“, будь то добро или зло, свет или тьма. Факт — в некоторой специализации, в существовании „исключительных способностей“; некоторого „штанд-пункта“ в бытии л и историческом, в психологии, „умоначертании“». Можно ли из известной истории того, как формировалось еврейство, вывести, в чём заключается это «призвание»? Ведь это, собственно то же, что ответить на вопрос в чём «смысл», или «цель» истории еврейского народа. Можно сразу же отмести такие вопросы, как «слишком неопределённые» и «не имеющие смысла». Но вот великий композитор — Шостакович — писал, по поводу именно той области, которой он посвятил свою жизнь: «Смысл в музыке —это для многих звучит непривычно… Но, несмотря на их наивность и даже грубость, эти вопросы, несомненно, имеют право на существование». Может быть, тогда это верно и в отношении вопросов о смысле в истории? И уж тут трудно не согласиться с Розановым — если по поводу какого народа, то, прежде всего, еврейского, такой вопрос оправдан всей историей. Другое дело, что вопросы эти предельно трудны. И Достоевский предупреждал, что для ответа на них «не пришли ещё времена и сроки». Тем не менее, об этом было написано много. И сама многоголосица мнений показывает, что короткого и окончательного ответа нет. Из всего, что мне известно, на меня самое глубокое впечатление произвела работа М. О. Гершензона «Судьбы еврейского народа», её название я и взял в заглавие этого параграфа. Прежде всего, для меня было ошеломляющим открытием: Гершензон, автор и даже организатор «Вех», тонкий специалист по русской литературе, казался мне примером полностью ассимилировавшего еврея (да он не раз и писал «мы, русские интеллигенты»…); а тут такая страстная поглощенность судьбой еврейского народа! А кроме того, работа насыщена сильным чувством и глубокими, убеждающими мыслями. Например, статья Гершензона в «Вехах» производит гораздо меньшее впечатление. Автор, видимо, чувствует неразрешимость вопроса приёмами привычного нам рационального мышления, опирающегося на исторические или социологические факторы, поэтому он апеллирует скорее к образам и чувствам.