Джавад Тарджеманов - Серебряная подкова

- Минутку, минутку, Николя! - не слушая дальше, перебил Симонов. Хорошо, что напомнил об углах и расстояниях. Если я правильно понял, коренное свойство, которым отличается твое воображаемое пространство от евклидова, - это однозначная связь отрезка и угла, а именно:

чем больше стороны треугольника, тем меньше сумма его углов. Так ведь?

- Так.

- Но это противоречит здравому смыслу, - продолжал Симонов. Противоречит принципу однородности, требующему, чтобы правая и левая части уравнения всегда были величинами или одинаковой размерности, или отвлеченными. В твоем уравнении, связывающем каждый отрезок в пространстве с одним, вполне определенным углом, длина отрезка - величина линейная, ее можно измерять сантиметрами, вершками, а вот угол - отвлеченная величина, устанавливаемая отношением части окружности - дуги - ко всей окружности в целом. Значит, взаимозависимость между углом и отрезком противоестественна...

- Но разве нет в самой природе подобных внешне разнородных связей? воскликнул Лобачевский и сам же ответил: - Некоторые случаи говорят уже в пользу такого мнения: величина притягательной силы, например, выражается массою, разделенной на квадрат расстояния. Для расстояния нуль это выражение, собственно говоря, ничего не представляет. Надо начинать с какого-нибудь большого или малого, но всегда действительного расстояния, и тогда лишь сила появляется. Теперь спрашивается, как же расстояние производит силу эту? Как эта связь между двумя столь разнородными предметами существует в природе?

Вероятно, этого мы не скоро постигнем. Но когда верно, что силы зависят от расстояния, то линии могут быть в зависимости с углами. По крайней мере разнородность в обоих случаях одинакова. Мы познаем одну зависимость из опытов, а другую при недостатке наблюдений должны предполагать умственно либо за пределами видимого мира, либо в тесной сфере сверхмалых протяжений - в мире атома...

Лобачевский говорил, все более увлекаясь. Не замечал он, что Симонов слушал его менее внимательно. Опустившись на стул, тот снова занялся колечками дыма, и губы его временами складывались в почти явную усмешку.

- Н-да, все-таки ты веришь в применение твоей мнимой геометрии хотя бы в далеком будущем, - протянул он, старательно подчеркивая слово "мнимой", и вдруг весело расхохотался. - Так вот почему тебя заинтересовали сказки Лукиана!

Лобачевский, шагая по комнате, остановился так резко, будто наткнулся на препятствие. Губы его вздрагивали, тонкие ноздри трепетали - казалось, он задыхается.

- Довольно. Ты, мой старый друг, принижаешь дело моей жизни. Сказки Лукиана? Да, его "Истинные повести"

указывают на грядущее торжество моей воображаемой геометрии. Гипотеза, еще не имеющая силы воплощения, но уже нашедшая отражение в космосе. Да, я стою как бы на грани нового познания. Мучительная раздвоенность. Во мне встреча настоящего и будущего. Но пока еще в борении...

Оба задумались.

"Как это случилось? - удивлялся Лобачевский. - Друг, самый умный и чуткий человек в университете. И я потерял его"...

"Истинный ученый, - думал Симонов. - Но что говорит он... Это же невозможно слышать из уст геометра. Все неправы, он один прав. Как мог он додуматься? Верит ли сам в это? Вряд ли..."

- Ты... - начал было Симонов, но дверь в столовую открылась, вошла Прасковья Александровна.

- Давайте-ка чай пить, у меня самовар уже два раза убежать собирался.

- Да, вернемся на грешную землю, - с облегчением вздохнул Симонов.

- Вернемся, - кивнул ему Лобачевский.

Разговор для них был столь мучителен, что сейчас им стало немного легче, хотя и понимали оба: возврата к прежнему не будет.

* * *

В России назревали тревожные события.

В первых числах декабря дошли до Казани отголоски ноябрьских вестей, полученных в Петербурге из далекого Приазовья: царь тяжело болен в Таганроге.

"Царь умирает", - шелестела Казань. Вести были не такие, чтобы можно было передавать их свободно: в русской империи смерть самодержца - крупное событие, возможно, изменение всей политики... Но что же об этом известно в самом Петербурге? Уж не скрывают ли там правды? Каждые два-три дня в столицу по распоряжению губернатора неслись верховые и... не возвращались.

Только в середине декабря стало наконец известно: царь Александр Первый умер еще в ноябре, и, поскольку детей у него не было, сенат уже принес присягу брату его, Константину Павловичу. Войска и население так же спешно были приведены к присяге новому царю, как вдруг новый, совсем необычайный слух появился в Казани: Константин Павлович задолго до смерти царя отказался от прав на престол, и наследником стал его младший брат Николай.

Лобачевский пристально следил за этими событиями - еще бы: с новым самодержцем можно было ждать коренных изменений. Уж не подумать ли о представлении "Новых начал" в совет университета? Смена царствования; в такой момент, пожалуй, Магницкому и его приспешникам достаточно будет хлопот и волнений, поэтому "низвержение незыблемых устоев геометрии" может пройти незамеченным.

Но Лобачевский решил не рисковать, ибо хорошо помнил каждое слово из письма попечителя директору Казанского университета:

"Ежели профессор Лобачевский не очувствовался от моего с ним обращения после буйства, перед зерцалом сделанного, и многих нарушений должного почтения к начальству... ежели неуместная и поистине смешная гордость его не дорожит и самою честью его звания, то чем надеетесь Вы вылечить сию болезнь душ слабых, когда единственное от нее лекарство - вера отвергнуто? Невзирая на совершенную уверенность, что не пройдет и года без того, чтобы профессор Лобачевский не сделал нового соблазна своей дерзостью, своеволием и нарушением наших инструкций, я забываю сие дело... За всеми поступками его будет учинен особый надзор".

Зловеще и недвусмысленно. Кто знает, как сложилась бы судьба Лобачевского, если бы не случился неожиданный и плачевный для Магницкого с его компанией оборот событий: министром просвещения был назначен адмирал Шишков. Почва под ногами всемогущего попечителя Казанского учебного округа зашаталась. Неожиданная смерть Александра, "высокого покровителя", довершила его крушение.

Магницкий внезапно появился в Казани. Но как? Незаметно. Где блистательная свита угодников и подлиз? Где волнение и хлопоты в университете? Слух - и совершенно правдивый - немедленно разнесся по городу: Магницкий, высланный из Петербурга, доставлен в Казань офицером фельдъегерской службы.

Лобачевскому сообщил об этом бывший ректор, изгнанный из университета в свое время тем же Магницким, ныне казанский губернский прокурор, Гавриил Ильич Солпцев. Они сидели в кабинете прокурора: Солнцев пригласил Николая Ивановича, пообещав рассказать кое-что интересное. "Только не для всех ушей, - добавил он лукаво. - Садитесь поудобней. Вам сигару или трубку? Да, привезли раба божьего, песенка его, видно, спета".

- Неожиданно, что и говорить, - продолжал Гавриил Ильич, предварительно удостоверившись, что их беседа никем не подслушивается. - Однако, Николай Иванович, под наистрожайшим секретом сообщу вам о более поразительных событиях. - Проворно вскочив, он опять открыл дверь, заглянул в коридор и вернулся к своему креслу. - В Петербурге восстание, - шепнул, наклонившись к Лобачевскому. - Царь Николай Павлович назначил, как бы это выразить, переприсягу, новую присягу, ему самому. На четырнадцатое декабря. Представляете? Присяга Константину - раз. Присяга Николаю - два. Так? А между присягами что? Междуцарствование, милостивый государь. Да-с.

Офицеры тайного общества, именуемого Северным, решили воспользоваться этим. Намерены были в день присяги силами воинских частей гарнизона Петербургского свергнуть монаршую власть, освободить крестьян от крепостного состояния и Россию сделать республикой. Однако же, - тут Солнцев, откинувшись в кресле, строго посмотрел на Лобачевского и сделал паузу. - Однако же, - повторил он раздельно, - верные трону войска тотчас окружили восставших и, стреляя по ним из орудий, принудили к сдаче...

Невероятно! Немыслимо!

Лобачевский сидел неподвижно, крепко сжимая руками подлокотники мягкого кресла.

- Сенатская площадь, набережная Невы, прилегающие улицы трупами покрыты были, трупами, - продолжал рассказывать Солнцев. - Теперь еще казни будут. Инструкции самые строгие. Новый государь характером крут, ограничения власти не потерпит, не то что... Ухо надо держать востро, а язык на привязи... Вам, Николай Иванович, сообщил доверительно. Все. Давайте о другом побеседуем.

- А за что Магницкий выслан? - поинтересовался Лобачевский.

- Ну, как же! - воскликнул Солнцев. - Хитер, хитер, а просчитался. Да еще как! Поторопился! Будущему царю Константину послание направил, самое верноподданническое. И докладную записку, в которой о персоне великого князя Николая Павловича отозвался весьма пренебрежительно. А записка-то попала не по адресу - как раз Николаю, в его собственные руки. - Солнцев захохотал так заразительно, что и Лобачевский не стерпел - засмеялся. Результат известен. Магницкий выслан, и уже приказано срочно произвести ревизию, проверку его деятельности, а также состояния, в которое привел он Казанский университет. Следствие поручено вести отставному генерал-майору Желтухину и... - Гавриил Ильич поклонился, - вашему покорному слуге...