Историческая традиция Франции - Александр Владимирович Гордон

Последним отзвуком Религиозных войн на Юге стало восстание камизаров в остававшихся «цитаделью протестантства»[58] Севенских горах (1702–1705 гг.). Для крестьян и ремесленников, живших на южных отрогах Центрального массива, верность протестантству cделалась выражением социального протеста.

На Юге «существовала, существует по сей день и будет существовать “вечно другая” Франция», – констатировал Бродель, ссылаясь на наблюдения классиков французской литературы от Расина до Стендаля. Заодно историк указывал на тех «северян», кто, подобно Эрнесту Ренану, изобличал «легкомыслие» южан, считая вредным их влияние на французскую историю. «Жителям Севера, – критиковал Бродель этот культурный шовинизм, – нередко случалось без зазрения совести похваляться, приписывая себе заслуги мнимые или даже подлинные, но объясняющиеся не столько их собственными талантами, сколько политическими и экономическими преимуществами, какими Северная Франция на деле обязана почти исключительно одной истории»[59].

Своеобразную историософскую базу под культурно-историческую дихотомию подводил Мишле: «Весь Юг, сколь бы он ни был прекрасен, в сравнении с Севером – край руин». Живописуя города-памятники Лангедока и местные традиции Прованса, он отчетливо проводил мысль, что самые замечательные страницы истории Юга относятся к прошлому – к Средним векам, эпохе римского владычества или еще более ранним временам. Эти южные провинции, «обособленные самим своим своеобразием, не могли способствовать формированию французского единства». Нужны были, и эту мысль Мишле неоднократно повторял, люди, более склонные к централизованному порядку, «более способные образовать компактное ядро»[60].

Наряду с культурно-историческим («цивилизационным») разделением страны по широте, сложившимся в отдаленном прошлом, в недавнее время вводится ее «диагональное» социально-экономическое разделение.

Еще в 1827 г. барон Шарль Дюпен отметил («Производственные и торговые силы Франции»), что экономика развивается быстрее к северо-востоку от воображаемой линии Сен-Мало – Женева. В 1856 г. Адольф д’Анжевиль («Опыт статистики населения Франции») подтвердил это предположение как демографическими сведениями, так и «данными морального свойства»[61]. При взгляде на карту выясняется, что проведенная таким образом черта отделяет меньшую, северо-восточную часть страны от вдвое большей – Запада, Центрального массива и Юга – и что в первую попадают почти все пограничные провинции: Пикардия, Фландрия, Эльзас и Лотарингия, Бургундия, Франш-Конте, а также Иль-де-Франс, Нормандия и Шампань.

Предпосылки «диагонального» раздела сложились, по предположению Ле Руа Ладюри к Ренессансу; в ХVII в. по способности подписаться под брачным договором уже можно стало установить уровень культурного развития провинций. При военных наборах было замечено различие в росте новобранцев, обусловленное разницей в питании населения двух зон. В ХVIII – ХIХ вв. констатировали, что жители Северо-Востока лучше платят налоги, в том числе «налог кровью», пополняя ряды армии. Тогда же обнаружилась своеобразная «география преступности»: преступления против собственности были более распространены в развитых частях – Иль-де-Франс, Нормандия, а убийства – в районах Пиренеев и Средиземноморья[62].

Ле Руа Ладюри предполагает, что в основе относительного преуспеяния Северо-Востока и его форсированного промышленного роста было более производительное и более интенсивное, а как следствие – более прибыльное сельское хозяйство[63]. Напротив, к юго-западу от «диагонали» cпособ хозяйствования оставался традиционно-экстенсивным – преобладание паров в севообороте, пшеницу заменяли посевы гречихи (Бретань), ржи (Центральный массив), кукурузы на Юге. «Демократические виноградники» на больших площадях (в Лангедоке) с посредственными по качеству и дешевыми плодами представляли контраст с небольшими «элитарными и утонченными» в Шампани и Бургундии. В Пуату, Лангедоке, Провансе лошадей заменяли мулы, коровы использовались как рабочий скот, а тех и других вместе взятых превосходили по численности козы. Обилие последних от Пуату и Лимузена до Прованса и Дофине беспокоило даже интендантов, прежде всего из-за угрозы лесам, и они в ХVIII в. периодически объявляли «войну козам»[64]. Неразвитое лесоводство представляли преимущественно заросли каштана.

Бродель отметил совпадение линии Сен-Мало – Женева с границей между «зоной густой застройки» и «зоной, изобилующей деревушками и хуторами»: компактные деревни к северо-востоку от линии и рассеянное поселение к юго-западу. Особое внимание историк обращал на «географию севооборота» – распространение трехполья с разделением участков под озимые, яровые (мартовские посадки) культуры и пар, с одной стороны, и двуполья (зерновые и пар) – с другой. «Область трехполья» воплотила, по Броделю, «максимальное усилие овладеть максимумом пахотных земель – да здравствует ager, долой saltus!».

В зоне двуполья, наоборот, «saltus не ущемлен в правах», повсюду растут деревья. И эти деревья, за которыми почти не ухаживают, являются важным подспорьем. Зимы в зоне двуполья короткие, поэтому там в изобилии произрастают бобовые культуры (обеспечивающие почву питательными веществами, а население продуктами питания).

Хозяйственным типам соответствует психологический склад местных жителей: «За пределами трехполья свободы действий больше, индивидуализму там раздолье»; напротив, в зоне трехполья – торжество коллективного труда, «торжество порядка»[65].

Все же Бродель предпочитал дихотомии более дифференцированную картину, в частности, говорил о «трех сельских Франциях». Первая – собственно уже отмеченная часть к северо-востоку от линии Сен-Мало – Женева, «Франция открытых полей», четко расчерченных на отличающиеся цветом сектора севооборота. В центре этих полей большая деревня, где дома жмутся друг к другу, где нет деревьев, изгородей между полями, зачастую даже нет заборов между домами[66].

«Вторая Франция» – это Запад и Центр, «Франция бокажей», заросших густым кустарником перелесков, образующих в сочетании с полями и лугами своеобразный аграрный пейзаж: «Поля окаймлены живой изгородью» из деревьев, посаженных на насыпном грунте. Хозяйства занимают в среднем 30–40 га, но есть и значительно меньшие, которые так и называются «выгородки», ибо представляют один огороженный земельный участок. Возникает впечатление «шкафчика со множеством отделений». Вокруг домов яблони и груши (для сидра). А, кроме того, «ухабистые дороги и болотистые ланды, поросшие дроком и утесником». Наиболее известны Нормандский и Вандейский бакажи, охватывающие значительную часть территории провинций Бретань, Пуату, Нормандия, Мен.

«Третья Франция» – прежде всего юго-восток, по одну и другую сторону долины Соны и Роны, а в широком смысле – Юг при всем его многообразии. Кроме двухпольного севооборота, эту часть страны отличают от северо-востока многочисленные пустоши, при всей видимой хозяйственной бесполезности поражающие, однако, богатством фауны и флоры. Еще одно принципиальное отличие – многообразие культурных растений и плотность их размещения. Высоко в горах – «царство каштанов и грецкого ореха», ниже олива, шелковица, финиковая пальма, яблони и вишни, инжир, начинающий цвести до окончания зимы. Местами прямо в открытом грунте растут цитрусовые. Характерна редкая плотность культур, когда на мельчайшем участке земли где-нибудь в горах фруктовые и масличные деревья сосуществуют с хлебами и овощами, виноград с цветами[67].

Природное своеобразие различных частей Франции в известной степени предопределило различие их исторических судеб. Историографическая традиция выделяет как образец соединения природного и