Энтони Бивор - Сталинград

«Голод меняет психологию человека, его поведение и образ мыслей», – записал в своем дневнике доктор Дибальд. В то время немцы не брезговали даже мертвечиной, только бы выжить. С трупов срезали куски мяса, которые потом варили в самодельных котелках. Особенно брезгливых тоже приглашали закусить, уверяя, что это верблюжатина. Тех, кто питался человеческим мясом, сразу можно было отличить по их внешнему виду. Людоеды прекрасно выглядели, а их румяные щеки лоснились от жира. Во всех сталинградских лагерях каннибализм был обычным делом. Русские ничего не предпринимали для пресечения этого жуткого явления. Продукты, предназначенные для пленных, по-прежнему разворовывались, а немецким солдатам ничего другого не оставалось, как подыхать с голоду или... поедать себе подобных.

Холод, голод и болезни постепенно превращали людей в животных. В лагере с ужасающей быстротой распространилась дизентерия. Бывали случаи, когда потерявший сознание человек проваливался в яму уборной, а его ослабшие товарищи даже не могли оказать ему помощь.

Показательна следующая история, произошедшая с одним лейтенантом, графом, потомком знатного рода. Поскользнувшись на испражнениях, он упал в дыру сортира, но ни у кого уже не было сил вытащить его оттуда. Вдруг сверху послышался голос одного солдата, который говорил на диалекте его родной округи. «Откуда ты?» – крикнул лейтенант. Оказалось, что они земляки, и отец солдата в свое время работал в усадьбе графа. Почувствовав себя чуть ли не родственником попавшего в беду лейтенанта, солдат, напрягая последние силы, вытащил офицера из зловонной ямы.

Как ни странно, первыми умирали люди полные или крепкого телосложения. Больше всего шансов выжить было у худых и малорослых. Скудного лагерного пайка хватало на поддержание духа в их тщедушных телах, В советских лагерях для военнопленных только лошадей кормили в соответствии с их размерами.

Весной лагерь под Бекетовкой подвергся реорганизации. Первыми отбыли высшие офицеры – их перевели в лагерь под Москвой. Уезжали они в специальных комфортабельных вагонах, что очень злило младших офицеров. Те, кто обманывал солдат своими лживыми речами, оказались теперь в гораздо лучших условиях, чем их бывшие подчиненные. Один лейтенант с горечью говорил: «Долг генерала – оставаться со своими людьми, а не покидать их, уезжая в мягком вагоне». Шансы на выживание находились в прямой зависимости от звания. Так, из содержащихся в лагерях солдат умерло 95 процентов, из младших офицеров – 55, из высших офицеров – только 5 процентов от общего числа. Как справедливо заметили иностранные журналисты, плененные генералы отнюдь не выглядели истощенными, а солдаты из их личной охраны не были так ослаблены, как солдаты из обычных частей.

Некоторые офицеры были переведены в лагеря под Красногорском и Суздалем. Пленных, специально отобранных для «антифашистской агитации», направили в лагерь под Елабугой. Перевозили их, конечно, не так, как генералов. В одном из эшелонов, отправленном в марте, из тысячи восьмисот человек умерло тысяча двести. Люди гибли от тифа, желтухи, дизентерии, цинги, водянки и туберкулеза. Ближе к лету возросло количество смертных случаев от малярии.

Все новые и новые эшелоны с военнопленными уходили от Сталинграда. Двадцать тысяч было выслано в Бекабад, две с половиной в Вольск, к северу от Саратова, пять тысяч отправлено по Волге в Астрахань, других перевели под Свердловск и в Караганду.

Перед отправкой пленных обязательно регистрировали. Многие в надежде, что их пошлют в какой-нибудь колхоз, указывали, что до войны занимались сельским хозяйством. Завзятые курильщики собирали и сушили верблюжий помет, чтобы было что покурить в пути. Пережив зиму в Бекетовке, они были уверены, что самое страшное уже позади. Переезд вселял в души людей надежды на лучшее. Однако вскоре они поняли, что ошибались. В каждый вагон набивали по сотне человек; отхожим местом служила дыра, вырезанная в полу. Весна выдалась затяжная, и по ночам часто случались заморозки, пленные дрожали от холода, не имея возможности даже подвигаться, чтобы согреться. В пути их кормили хлебом и исключительно соленой рыбой, при этом воды почти не давали. Пытаясь утолить жажду, заключенные слизывали капельки влаги, конденсирующиеся на металлических деталях внутри вагонов. На остановках пленные жадно набивали рты талым снегом, но это было небезопасно, и многие умерли по дороге. Трупы складывали у дверей вагонов, чтобы потом вынести. На каждой остановке русские, открывая задвижку, спрашивали: «Сколько капут?»

Некоторые «путешествия» длились по двадцать-тридцать дней. Самым тяжелым оказался маршрут через Саратов и Узбекистан в Бекабад. В одном вагоне из ста человек в живых осталось только восемь. Прибыв наконец в лагерь, пленные с ужасом узнали, что будут работать на строительстве дамбы для гидроэлектростанции. Первым делом всех остригли наголо, а потом подвергли какой-то химической обработке, причем некоторые после этой процедуры скончались.

Бараков не было, и пленные жили в землянках. Охранниками служили немцы, перешедшие на сторону русских. Особенно много страданий доставил заключенным один фельдфебель, назначенный на должность начальника охраны. «Никто из русских не обращался с нами так жестоко, как он», – вспоминал позже один из пленных[14].

Пленных часто переводили из одного лагеря в другой. Так, из Бекабада заключенный мог попасть в Коканд или, если повезет, в Чуаму, где медицинское обслуживание было получше и существовал даже плавательный бассейн.

Лагеря под Сталинградом из концентрационных были переоборудованы в трудовые. С уменьшением количества военнопленных кормежка более или менее наладилась. Теперь заключенным давали рыбный суп и кашу. Большая часть пленных была задействована на работах по очистке Волги от затонувшей военной техники.

Деятельность НКВД в Сталинграде не ослабевала. Первым зданием, которое было восстановлено, стало здание управления НКВД. Почти сразу возле него появились очереди: женщины приносили передачи арестованным. Немецкие солдаты из 6-й армии догадывались, что останутся в плену на долгие годы. Позже их опасения подтвердились. Молотов заявил, что ни один пленный немец не увидит Родины, пока Сталинград не будет полностью восстановлен.

В ноябре 1943 года, через год после начала операции «Уран», низко над Сталинградом пролетел транспортный самолет «Дуглас». На его борту находились советские дипломаты, направлявшиеся из Москвы в Тегеран для встречи с руководителями США и Великобритании. В их числе был и Валентин Деканозов. Позже он записал в своем дневнике: «В молчании мы прильнули к иллюминаторам. Показались первые дома, а потом начался какой-то невообразимый хаос: коробки полуразрушенных зданий, груды щебня, торчащие в небо трубы... Тут и там копошились крохотные фигурки людей. Некоторые дома уже полностью восстановлены. В степи за городом видны подбитые танки».

На конференции в Тегеране Черчилль преподнес советской делегации Меч Сталинграда. На лезвии была выгравирована надпись: «Дар короля Георга VI стойким защитникам Сталинграда в знак уважения от британского народа». Вручая подарок, Черчилль произнес прочувствованную речь. Сталин принял меч двумя руками, поднес его к губам и поцеловал ножны. Когда советский лидер передавал реликвию маршалу Ворошилову, меч выпал из ножен и с грохотом упал на пол. Это досадное происшествие несколько омрачило торжество момента.

В тот же вечер за обедом Сталин произнес тост. Он сказал: «Я предлагаю выпить за то, чтобы все военные преступники как можно скорее предстали перед лицом правосудия. Я пью за наше единство в борьбе с ними и за то, чтобы все виновные понесли наказание».

Тегеранская конференция определила стратегию союзников на оставшийся период войны. План Черчилля о вторжении на Балканы был категорически отвергнут. Предполагалось, что союзники нанесут удар на северо-западе Европы. В случае удачи вся восточная и центральная часть Европы переходила в руки Сталина. Черчилль неоднократно указывал на это обстоятельство, но присутствующие не придали должного значения его словам. Потери Красной Армии и страдания, выпавшие на долю русского народа, позволяли Сталину манипулировать союзниками. Таким образом, Сталинградская битва положила начало превращению Советского Союза в супердержаву.

15 мая 1943 года Сталин объявил Рузвельту о роспуске Коминтерна. К тому времени Коминтерн уже превратился в пешку, которой можно было с легкостью пожертвовать ради большой игры. Георгий Димитров, бывший глава Коминтерна, теперь возглавил Международный отдел Центрального Комитета партии большевиков. Средства коммунистической пропаганды продолжали эксплуатировать тему победы под Сталинградом. Скульпторы, писатели и поэты посвящали Сталинградской битве свои произведения. Пабло Неруда написал поэму «Песни любви Сталинграду». В ней он от лица всего мира выразил признательность защитникам города, возвратившим людям надежду.