Николай Задорнов - Амур-батюшка (Книга 2)

- Чьи это кони? - поджимая губы, спросил он у Ильи, приехав на станок.

- Крестьянские, - ответил Илья. - Долго ходили на воле, от упряжки отвыкли.

- Что ты хочешь этим сказать? - сквозь зубы спросил Телятев.

- Их удержать нельзя, - усмехнулся Илья.

- Этих коней убери со станка, - спокойно ответил Телятев, но лицо его стало бледней обычного.

У Ильи по примеру Бердышова на всякий случай в кармане в дороге всегда лежал револьвер. "Чуть что, я его уложу!"

Телятев некоторое время поглядывал на Илью пристально. Но тот уже понял, что становой струсил и что с ним, как и с любым нахалом, робеть нечего.

Еще осенью Иван говорил, что новый становой вымогатель, что его за жульничество убрали со старого места. А сюда он приехал, как и все чиновники, только чтобы нажиться и снова убраться на запад.

"Пусть помнит!.." - думал Илья. Он чувствовал, что при случае становой ему отомстит.

В тот же день Илья верхом поехал обратно, ведя пристяжных на поводу.

Прибрежные скалы чернели над его головой. Ледяной ветер гнул на их вершинах огромные деревья.

* * *

На реке крутила непогода. Понурые, уставшие кони в белых заиндевелых завитках шерсти, с сосульками на мордах отряхивались от снега, лениво позванивая колокольцами у подъезда.

Пришла первая почта сверху.

Ямщики по двое с трудом выгружали из кошевы тяжелые кожаные кошелки с железными застежками, похожими на цепи.

Закончив выгрузку, все повалили в теплый станок. Там же собрались уральцы. Тракт открылся. Пришел первый обоз, зимнее движение по льду началось, народ тронулся, потек.

По рассказам ямщиков, обоз с великим трудом удалось довести до Уральского. Здесь решили ждать окончания пурги, пустить вперед лыжников и подводу с нарубленными вешками, чтобы обозначать путь заново: старые занесло.

Кони, закрытые шубами, стоя дремали за станком, под ветром. Их заносило снегом. Поднятые оглобли кошевок торчали под окнами.

Ямщики внесли сбрую и почту в помещение станка, стучали обледеневшими валенками, смеялись, радуясь предстоящему ночлегу.

- Ветер в лицо бьет, глаза слепит, - говорил старый знакомый Егора, пожилой "сопровождающий", входя в дом Кузнецовых и сдирая с ресниц ледяшки. Вместо усов у него надо ртом желтая от куренья ледяная подкова. Когда он отогрелся, из-под протаявшего льда выступили его пышные усы. "Сопровождающий" скинул полушубок и стал рыться в сумке.

- Дождался ответа, Егор Кондратьич. Тебе письмо.

Мужики и парни столпились вокруг.

Это был тот самый человек, с которым прошлой зимой отправил Егор письма. С тех пор Егор встречал его много раз и все ждал ответа.

Не теряя осанистого вида, "сопровождающий" не торопясь перебирал письма.

- Вот не это ли? - протянул он рыжий конверт.

В сумке у него лежало несколько писем для крестьян, живущих по тракту.

В избу Егора слушать письмо собралось все поселье. Видя, что все бегут к Кузнецовым, пришли туда же ямщики и даже солдаты.

Письмо начиналось с поклонов и благословений.

- "Письмо ваше получили, за что шлем спасибо, - звонко читал Васька. - Хлеба нынче не уродились. Собрали хлеба мало. Лука Тимофеевич стал тысячником и кормит народ, раздает в долг. Нынче все мы в большом долгу. Уж хлеб брали у него. Бога молим за благодетеля. Как будем отдавать и чем, не знаем. Он что захочет с нами сделает".

Федор Барабанов остановил чтеца, многозначительно вскинул брови и помолчал, поднявши палец.

- А быстро же стали письма ходить, - заметил Тереха.

- Читай дальше, - велел Егор.

- "У нас нынче плохо с хлебом..."

- Это уж ты читал.

- Нет, это я дальше читаю, - отвечал Васька, державший прочитанное пальцем.

- Видишь ты, горе какое! - всхлипнула бабка Дарья, и лицо ее безобразно скривилось. Как бы желая скрыть свою горечь, старуха закрылась фартуком.

Долго еще читали письмо крестьяне, плакали, а потом смеялись.

- Агафон-то женился! Ух-хо-хо!.. На Марье! Гляди... Слыхал, а Маруська-то...

Все так развеселились, что парнишки, сидевшие в углу на дедовой кровати, решили, что чтение окончилось, и забренчали на бандурке.

- "А у нас другие лямки надели, пошли в город искать заработки. Напишите, как вы шли дорогой. И еще нам бы узнать про Амур. Лука говорит, что на Амуре люди живут с двумя головами, и мы не знаем, верно ли, и как вы там живете. Еще ждут войны, и на Каме наборы, говорят, начались..."

- От благодетеля Луки мужик из Расеи готов к людям о двух головах уйти, - заметил "сопровождающий".

- Звать бы их! Да сами не знаем, где жить будем, - со злом сказал молодой Кузнецов.

- Кто выживет-то, может, дойдет! - добавил дед. - Эх, жизнь!.. А тут, гляди, опять погонят...

* * *

Наутро вперед пошли лыжники пробивать сугробы, повели за собой подводу с вешками.

Обоз тронулся, звеня колокольцами. Снежные вихри еще ходили по релке, но пурга уж стихала. Сквозь волны снега, несущегося в выси, проступало солнце. Ветер мел снежную пыль, засыпал набело ямщикам складки дох и полушубков, порошил на лошадей, на их белую, в обледеневшем поту шерсть.

Уехали Федька, Петрован, ушли солдаты охраны.

На другой день в собственном возке с застекленным окном и с печкой с железной трубой в кожаном верхе явился в Уральское Петр Кузьмич Барсуков. Он глубоко возмутился, услыхав, чем пугал крестьян Телятев.

- Это глупости, конечно! - воскликнул он.

Но Барсуков сам очень расстроился таким известием. Мужики заметили это.

"Неужели что-то есть?" - думали они.

Барсуков говорил крестьянам, что быть этого не может, ни в каком случае людей, с таким огромным трудом устроившихся на новом месте, не выселят.

- Эта земля ваша по закону, - говорил Барсуков, а сам думал, что если речь зайдет о поддержании авторитета станового, то вся полиция будет заодно и, пожалуй, мужиков прижмут, может быть, спровоцируют на бунт. "Какая бессовестная полицейская выдумка! Даже один такой разговор Телятева - преступление, глумление над людьми, над их идеалами. Если мужики не станут платить становому, он найдет какое-нибудь средство вымогательства. Он пронюхал, что тут золото... Чего у нас не случается! Телятев - ехидна, от него всего можно ждать. Будет пугать людей насильственным переселением, требовать меха, золото. Станет развращать их, подавать худшим из них дурной пример".

Петр Кузьмич решил ободрить крестьян, дать им веру в собственную правоту.

- Я слыхал, Кондратьич, - сказал Барсуков за обедом у Егора, - что ты стал золото мыть.

Егору не хотелось признаваться. "Чем меньше люди будут знать, тем лучше, - думал он. - Дело все же незаконное".

- Нет, не мою, - ответил он твердо.

- Моет, а сам боится, - подавая к столу и улыбаясь, молвила Наталья, не расслышавшая, что сказал муж, и никак не полагавшая, что он может соврать.

- Выручает тебя жена, - весело оказал Барсуков. - Меня не бойся. Мне можно все оказать.

- А это вы про что? - спросил Кузнецов, как бы спохватясь. - Про прииск-то? Да в свободное время что же не мыть! - Он помолчал; степенно погладил бороду и добавил из гордости, желая показать, что ничего не скрывает: - Мы и зимой моем.

- Неужели и зимой? Я никогда не видел, чтобы мыли зимой.

- На прорубях. Черпаем песок и моем.

Егору стало неловко. Он решил, что следует доказать, что ничего не скрывает. Он предложил Петру Кузьмичу съездить на промывку.

- А ты не боишься, Егор Кондратьич, что каждый захочет получить от вас это золото? - спросил Барсуков по дороге на Додьгу.

Егор смолчал. На новой земле он страстно желал видеть свой род сильным и многолюдным, дать ему закалку, сноровку, достаток, призвать сюда народ со старых мест, помочь новоселам укрепиться. Пока что сделано мало. Небольшой достаток вытрудил Егор своими руками. А золото придавало народу силу, было ему подмогой на нови, там, где жизнь давалась вдесятеро трудней. Уже составилась старательская артель. Айдамбо на днях явился с женой, сказал, что "желтых соболей" пришел ловить. Парень вообще не дурак: поповской выучки.

Среди берегов с черными елями и белыми и черными березами на льду горной речки темнел бревенчатый балаган с трубой.

- Да ты, Егор Кондратьич, изобретатель! Это же целая фабрика! воскликнул Барсуков. - Как у тебя силы хватает все сооружать?

- Кое-как все слажено. Наскоро, - уклончиво отвечал мужик.

Это все, как и мельница, и невод, и баня, сделано было не одним Егором. Кроме Кузнецовых, тут трудились Бормотовы, Силины, китайцы, гольды, Айдамбо с Дельдикой, каторжники. Но Егор не стал говорить про артель.

В балагане маленькая железная печь. В углу поленница дров. На льду, чтобы не таял, когда жарко, настил из сухой травы. Прорубь укрыта деревянной лежачей дверью.

Егор затопил печурку.

- Ребята приходят и моют. Я печь поставил.

- Чтобы не простудились?

- Нет, чтобы лоток не обмерзал. Балаган на полозьях. Вымоем место, потянем на другое.

- Коня запрягаешь?

- И сам утащу.