Гарет Паттерсон - Я всей душою с вами, львы!

Более того, с открытием алмазных копей «Венеция» компании «Де Бирс», находящихся возле самых пограничных ферм, появилась опасность еще большего ущерба для долины Лимпопо – ведь копи также требуют большого количества воды.

В годы вооруженной борьбы за свободу иные жители Южной Африки, работавшие в имениях ботсванских землевладельцев, доносили своим спецслужбам о предполагаемых мятежниках и вообще обо всем, что творится вокруг. Такой сговор был обычным явлением. Южноафриканские спецслужбы также внедряли на ботсванскую территорию шпионов, которые, вращаясь среди местных обитателей, выведывали информацию о борцах за свободу, о том, где скрываются члены и сторонники партии Африканский национальный конгресс (АНК).

Мне известен случай, как в начале 80-х годов был схвачен один южноафриканец, работавший у ботсванского землевладельца и одновременно занимавшийся шпионажем в пользу южноафриканских спецслужб – он помогал им тайком перебираться через границу и искать оружие, предположительно спрятанное у места слияния Шаши и Лимпопо. Таких шпионов, завербованных режимом апартеида, неоднократно разоблачали и выдворяли. Да вообще те годы были богаты событиями, только местным жителям было не до смеха: агенты южноафриканских сил обороны проникали в столицу Ботсваны и охотились за лицами, подозреваемыми в членстве в АНК. Впоследствии выяснялось, что многие из убитых не имели к этой организации никакого отношения.

«Южноафриканские браконьеры могут спровоцировать пограничные стычки!» – под таким броским заголовком вышла передовая статья в южноафриканской газете «Санди таймс» в конце 1990 года. В ней говорилось: «Пограничный конфликт назревает на границе Северного Трансвааля, где южноафриканские охотники нелегально пересекают русло Лимпопо и стреляют дичь на землях Тули в Ботсване». То и дело появлялись сообщения: «Охотники стреляют дичь на ботсванском берегу реки и перевозят добычу назад в Южную Африку»; «Ботсванские скотоводы трясутся за свои семьи: во время охотничьего сезона обалдевшие от радости южноафриканские охотники стреляют во все, что движется». Кроме того, мне известен случай, когда фермер подстрелил своего же работника – думал, что это павиан. В той же передовице «Санди таймс» сообщалось, что южноафриканские вертолеты «нелегально используются для загона стад копытных на территорию Южной Африки, где их стреляют богатые охотники»; что «южноафриканские фермеры построили на берегу Лимпопо три охотничьих домика для своих клиентов, дабы те в упор стреляли диких зверей, приходящих на водопой», и «регулярно подвешивают приманки на растущие возле домиков деревья для привлечения леопардов, в которых тут же стреляют их «клиенты».

Я не раз был свидетелем подобных зверств. Однажды, возглавляя антибраконьерский патруль из тсванов, я обнаружил южноафриканцев, буквально расстреливавших стадо антилоп. При нашем появлении браконьеры тут же удрали на свою сторону. Мы связались с южноафриканскими природозащитными органами, и на этот раз виновные были найдены, задержаны и подвергнуты санкциям.

Нередко в браконьерстве бывают замешаны и южноафриканские силы обороны. В 1992 году мой знакомый зимбабвиец, владелец крупного заповедника, находящегося в нескольких километрах от места «стыковки» Зимбабве и Южной Африки, услышал выстрелы на своей земле, близ реки Лимпопо. Заподозрив браконьеров, он пошел туда, чтобы задержать виновных. А задержанным оказался он сам – южноафриканские солдаты, хозяйничавшие в его владениях, заставили беднягу встать на четвереньки и ползти за ними в Южную Африку, подгоняя при этом радиопередатчиком.

Насколько я знаю, эта история не получила огласки. Представляете, какой был бы конфуз, если бы в газетах появился заголовок: «Южноафриканские солдаты занимались браконьерством на территории Зимбабве и похитили владельца земли, на которой охотились». Так что дело было замято.

Наступил декабрь 1992 года, и в Габороне состоялась очередная встреча по вопросу о Рафики. Управляющий по-прежнему требовал отловить ее и держать в загоне, пока для нее не будет подобран новый заповедник; я, как всегда, возражал – львица и так травмирована, зачем же еще лишать ее свободы! Сошлись на том, что я надену ей идентификационный ошейник и с помощью приманок буду стараться держать поближе к лагерю.

Выбор с самого начала пал на заповедник Бофутатсвана в Пилансберге, именуемый в дальнейшем Боп. Руководство Бопа переговорило с директором Департамента о возможности переселения, туда меня и Рафики. В то время в заповеднике вообще не было своих львов, так что опасность конфронтации Рафики с себе подобными отпадала.

Я получил разрешение перевезти в Пилансберг также ее кавалера – Нелиона. На новом месте я должен буду отвечать за связь с прессой и общественностью, которая наверняка проявит интерес к переселению последнего льва Адамсона, наблюдать за тем, как приживутся в заповеднике Рафики и Нелион, а в дальнейшем – заниматься переселением в Пилансберг новых львов.

Но в дальнейшем выяснилось, что Пилансберг будет готов к приему хищников только в июле 1993 года, когда будет ограждена площадь в 60000 гектаров – эта работа только началась. Между тем Ассоциация землевладельцев, стремясь поскорее избавиться от нас с Рафики, усилила давление на Департамент охраны дикой природы и на меня. Я, правда, лелеял слабую надежду, что за время, отпущенное мне до перевозки Рафики, откроются новые обстоятельства гибели Исаака и перевозить ее вообще никуда не придется. Какое там! Никому из моих недоброжелателей не было дела, виновна ли в действительности Фьюрейя в гибели Исаака или нет.

Рафики проводила все больше времени с Нелионом в Тули-сафари. Прежде она бегала то с ним, то с Фьюрейей, Салой и Таной; теперь, когда их не стало, лев завладел всем ее сердцем. По ночам или рано поутру мы с Джулией слышали доносящиеся с севера голоса обоих. Изучая следы, я заметил, что в том районе была еще одна львица – возможно, сестра Нелиона, и весьма вероятно, что между ней и Рафики устанавливался контакт.

Иногда Рафики навещала меня в лагере. Порой она по-прежнему выказывала свою тоску, но все-таки постепенно свыкалась с потерей. Я снова и снова благодарил Бога за то, что он послал ей Нелиона, а теперь еще и другую львицу.

В канун Рождества к нам приехала Розанна и вместе с Джулией приготовила праздничный ужин «а-ля Тавана». Вечером, как водится, пожаловала Рафики, и я на какое-то время ушел, оставив Джулию и Розанну в темноте и наказав им быть тише воды, ниже травы.

Настроение у меня подчас было хуже некуда. Вот что писала об этом Джулия своей подруге: «Рождественские праздники, конечно, приглушили в душе Гарета страшную боль, но теперь, когда все кончилось, он пребывает в депрессии. Пытается увидеть хоть какой-то просвет в тучах, но ему это не удается… Нахлынувшие на нас проблемы – необходимость срочного ремонта машины, финансовые и прочие затруднения – только усиливают чувство отчаяния в душе Гарета. Надеюсь лишь на то, что год 1993-й будет лучше и он приободрится».

Но что– то в это не больно верилось. Страницы наших ежедневников все чаще оставались незаполненными -словно это были дни, вычеркнутые из жизни. С чем сравнить горе родителей, потерявших детей, – так было после гибели Батиана и повторилось теперь. Джулия уехала на Новый год в Южную Африку к родным, а я остался выслеживать браконьеров и обезвреживать капканы; именно в это время я создал нечто необычное.

Однажды во второй половине дня я сел за стол под сенью нашего пастушьего дерева, положил перед собой листы бумаги и начал писать. Столбик термометра даже в тени рвался к отметке «сорок», но, несмотря на жару и состояние полусна – я не был уверен, что нахожусь в полном сознании и способен контролировать написанное, – слова лились потоком. Так появился «Плач по золотым душам», как я позже назвал это сочинение.

Отложив перо, я перечитал написанное. Настоящий гимн львиному племени! Племени, которое гораздо старше, чем род человеческий, которое некогда владычествовало над необозримыми просторами. Это была повесть обо всей львиной жизни – о том, как комочки жизни, затеплившись в утробе львицы, в положенный срок являются на свет; как львы, достигнув зрелости, вновь дают жизнь себе подобным; как в конце концов уходят в небытие – и вновь круговорот рождения, жизни и смерти…

Это было повествование от имени всего львиного племени – голосом одного его представителя. В нем не могло не найтись места и скорбным строкам – о том, сколько львов гибнет по вине человека, от его пуль, ядов, капканов; как нелегко свободолюбивым хищникам в созданных человеком зоопарках и цирках; как разрушается львиная семья, если охотники убивают ее вожака и защитника, а с разрушением семьи гибнет и вся социальная система, на которой держится львиный мир.