Альвин Апраушев - Воспитание оптимизмом: Записки директора Загорского детского дома для слепоглухонемых детей

Диалоги с непосвященными

— Рискованно демонстрировать патологию на экране неподготовленному зрителю, можно вызвать неприязнь к этой тематике, — говорю я своим новым знакомым-кинематографистам, приехавшим снимать фильм о нашем детдоме. — Тут нужно глубокое проникновение в тему и большое искусство. Были уже попытки, но кончились они неудачей. Да и у меня есть опыт съемки и демонстрации любительских фильмов о жизни детдома, своя точка зрения на проблему. Хотите послушать?

Мои собеседники дружно кивают головами.

— Эта точка зрения сводится к следующему. Фильм должен быть цветным, чтобы зрители не восприняли наших детей как неких монстров, как серые тени во мраке тьмы и безмолвия. Надо дать на экране больше света, солнца, движений, показать общение ребят со сверстниками, природой, животными, поймать в объектив улыбки. Словом, все стороны, всю полноту реальной жизни наших воспитанников с их деятельностью, взаимоотношениями, переживаниями. И самое главное, фильм должен предоставить зрителю возможность проследить динамику развития детей, процесс преодоления их дефектов, становления человека. Природа ограничила лишь каналы связи наших детей с окружающим миром, но не возможности его познания. В этом — оптимизм нашего труда. Прокрутим мысленно будущую пленку.

Вот только что привезли пятилетнего малыша. Мир для него пуст и беспредметен. Он даже не может отграничить ощущения, обрушивающиеся на него извне, от тех, которые поступают изнутри, от внутренних органов Он задавлен этим хаосом ощущений. В то же время организм ребенка требует расхода скапливающейся в нем биоэнергии. Однако ребенок не способен использовать ее па целенаправленные действия. Ведь для этого нужно видеть и слышать, что и как делают окружающие. И сидит такой ребенок в кроватке, раскачиваясь, словно маятник, снижая таким образом биоэнергетический потенциал. Родители после многих тщетных попыток помочь ребенку совсем уж было разуверились в возможности вывести его из этого вегетативного состояния. Да вот люди добрые подсказали, что есть такой детдом.

Мелькают воображаемые кадры. В руках ребенка — ложка. Сам он есть не может, движение его руки направляет воспитатель. А потом уже ребенок сам тянет в рот ложку, самостоятельно пьет из чашки. Еще кадры. Ребенок взял в руки детскую лопаточку, и опять движение его рук контролирует воспитатель. Вот он ухаживает за кроликами — руки воспитателя рядом. Складывает пальчики в первое усвоенное им слово. Печатает это слово на специальной машинке. Читает, ведя пальчиком по строчкам выпуклых букв. Очки появились, в руках обычная книжка, — значит, ребенку удачную операцию сделали, и он способен читать плоские шрифты. А вот и стихи сочиняет, работает в мастерской, занимается спортом, комсомолец, член редколлегии стенгазеты… работает на производстве.

Втайне я не хочу, чтобы эти люди устрашились бездны сложностей, и стараюсь их исподволь подготовить. Но они уже рвутся к подробностям специфики обучения.

— Расскажите нам, пожалуйста, как вы учите их говорить? Как они узнают, что ложка — это ложка, а стул называют стулом? — спрашивает режиссер.

— При полной слепоглухонемоте мы начинаем не с этого, — остужаю я нетерпеливый порыв гостя.— Прежде чем ребенок научится словесной речи, нужно сформировать у него человеческую психику. Иначе получится, что мы учим говорить существо, еще не вышедшее из зоопсихического состояния, попросту говоря дочеловека.

Для того чтобы ребенок стал человеком, ему с самого начала необходимо очеловеченное пространство, т. е. пространство, заполненное предметами обихода, и очеловеченное время — общепринятый режим, ритм жизни. Это важно потому, что человеческий опыт, как мы считаем, накапливается из поколения в поколение не в наших биосистемах, а вне человеческого организма: в опредмеченном, материализованном виде.

Подражая предметным действиям окружают v повседневному поведению, ребенок —^nvioT ребенку вещей, усваивает H.*-Asnft демонстрР а бы не

1>4 ~ +. __T>U

Р^Р?* испоХвания. ^ли^а ^ный оп^ для

3? ~~ r??rir’ ХеГ^*°№

слепоглухонеми ? возможность лся. цо в

шена какой

ке стояла большая металлическая кастрюля. У стены в неестественной позе замер мальчик. Очевидно, в тот момент он воспринимал по вибрации пола шаги входящих в комнату людей. На вопрос о назначении кастрюли отец молча взял за руку сына и подвел к подоконнику. Наткнувшись на подоконник, ребенок протянул руку, взял кастрюлю и… надел ее на голову. Затем он стал громко кричать и смеяться. По-видимому, резонанс, который возникал в полости кастрюли, хорошо воспринимался костями черепа. Это-то и развлекало его. Никаких других предметных действий в комнате он совершать не мог.

Причину затворничества ребенка и отсутствие в комнате обстановки родители объяснили тем, что иначе он будет ушибаться, натыкаясь на мебель, бить посуду, портить вещи.

По моей просьбе ребенок был выпущен на свободу. Он довольно резво устремился в соседнюю комнату и сразу же направился к серванту. Открыв доступное его росту нижнее отделение серванта, он стал вытаскивать из него тарелки. Затем уселся на пол и стал их перебирать. Когда это занятие ему наскучило, он ловко вскарабкался на шкаф и стал играть лежащими на нем предметами. За это время он ничего не разбил и не сломал, мы не обнаружили у него синяков и ссадин. Но даже если бы все это имело место, то это была бы мизерная плата за великое счастье психического развития ребенка.

Несмотря на неблагоприятные условия, у ребенка сформировалась элементарная ориентировочная деятельность, и она нуждалась в развитии и закреплении. Но именно этого он не мог получить в пустой комнате. Не удивительно поэтому, что семилетний слепоглухонемой ребенок оставался по психическому развитию на уровне двухгодовалого.

Надо отметить, что человеческая психика — довольно тонкая сфера. Человек, лишенный социальной среды, неизбежно будет деградировать. Так, прототип главного персонажа романа Дефо «Робинзон Крузо»— Александр Селькирк, длительное время проведший на необитаемом острове, а затем оказавшийся в семье, полностью отказался от общения, вырыл в отцовском саду пещеру и провел там остаток жизни. Случаи деградации человеческой психики наблюдаются и при поздней слепоглухонемоте. Правда, пещерой в таких случаях служит кровать, в которой, накрывшись с головой одеялом, годами лежит слепоглухонемой.

Вот описание обследования деградировавшего слепоглухонемого.

Я вытаскиваю из стола папку и читаю вслух:

Обследование слепоглухонемого К. А. Лопухова, 1927 г. рождения, в психиатрической больнице им. Яковенко

Большее время дня Лопухов лежит в кровати, закрывшись одеялом и съежившись, встает только в туалет, не одеваясь и не обуваясь, возвращается снова в постель. Раньше и еду ему давали в постель. Когда подходишь и снимаешь одеяло, то протягивает руки для еды, если ничего не получает, то быстро закрывается одеялом. После наших рекомендаций его стали поднимать и усаживать за стол во время еды. Ест очень жадно, быстро, обходится без ложки — пьет суп прямо из тарелки, хватает куски мяса руками. Но ест аккуратно, не прольет ни капли и не уронит ни крошки. После еды идет в постель, сам разбирает ее, сам раздевается.

Мы пришли в помещение, когда Лопухов сидел уже за столом и ждал обеда. Это уже пожилой лысый человек. Сидит за столом, низко опустив голову, сильно ссутулившись. Подошли, погладили его по голове и по руке, немного приподнял голову. Взяли его руку (левую, так как правая искалечена), попробовали дать в руку карандаш, показали, как им писать на бумаге. Карандаш не взял, выпустил, рука вялая. Приподняли его руку, попытались написать на ней его имя, но голова по-прежнему поднята и руку не опускает. Стали складывать из его пальцев дактильные буквы, по-прежнему держит руку, не убирает, но подражать каким-то движениям, ощупывать наши руки не пытается. Попытались показать ему жестами — иди, вымой руки, но он не понял нас, пошел и лег в постель. Закрылся одеялом.

По словам лечащего врача, он очень податлив на ласку, любит, когда его гладят по руке, очень любит конфеты. В этом году приезжала в первый раз за все годы мать Лопухова, отказалась смотреть на сына, но рассказала следующее: мальчик оглох только в три года, у него сохранилась речь, хорошо понимал по губам, учился в школе хорошо, много читал, помогал во всем матери, ухаживал за младшей сестрой. После несчастного случая, когда он потерял зрение, мать общалась с ним, рисуя буквы на его ладони. Поведение его было упорядоченно, потом он стал путать день и ночь. Мать отдала его в психиатрическую больницу…

— Вот мы говорим «человеческая психика». Но все-таки, что это такое? — спрашивает режиссер. — Сдается мне, что под этим термином кроются различные понятия, например темперамент, а порой что-то совсем расплывчатое, неуловимое. Вы же, как я понял, беретесь искусственно формировать человеческую психику, не имея четкого определения этого явления. Не получается ли у вас, как в известной притче, в которой делают то, не зная что?