Фантастика глазами биолога - Галина Мария Семеновна

Кстати, тема паразитизма недавно возникла и у нас — в опубликованном в журнале «Если» (№ 6, 2003) рассказе Андрея Плеханова «Адекватно униженная особь», где разумный телепатический глист существо, конечно, малоприятное, но мучает исключительно мучителей и унижает тех, кто любил унижать других.

Остальные «негуманоидные» формы (негуманоиды — это всего-навсего те, кто не произошел от обезьяны) — спруты, слизни, гигантские жуки и разумные млекопитающие (чаще всего аналоги наших собак и кошек) выступают в качестве фоновых героев космических опер настолько часто, что успели надоесть. Не менее часто фигурируют и рептилии — змеи, как я уже говорила, для человека существа очень значимые. Как правило, ничего хорошего от них ждать не приходится, но вот Барри Лонгиер в своей повести «Враг мой» (1979) показал весьма симпатичную цивилизацию дракков-рептилий (невзирая на то, что земляне находятся с ними в состоянии войны). Еще более привлекательны и достойны сострадания разумные рептилии Джеймса Блиша («Дело совести», 1953), мирная раса, в глазах пришлого священника-иезуита выступающая в качестве великого соблазна, исчадий дьявола…

Растения выступают героями фантастических произведений обычно как представители некоего совокупного чуждого разума — что разумные цветы в романе Клиффорда Саймака «Все живое» («Вся плоть — трава», 1965), что покрывающий планету лес в повести Урсулы Ле Гуин («Безграничней и медлительней империй», 1971). Как правило, разумным растениям требуется для контакта некий посредник, медиум, и показательно, что и у Саймака, и у Ле Гуин в качестве такого посредника выступает сумасшедший, отвергнутый человеческим сообществом.

Иногда растениям в фантастических романах приписывается неожиданная кровожадность. Понятно, что авторы играют на контрасте между нашим обиходным представлением о безобидных цветочках на клумбе и злобным зеленым чудовищем, пожирающем людей на страницах романов. Но прыткие разумные триффиды Джона Уиндема («День триффидов», 1951) — хищные, плюющиеся ядом растения-мутанты, завоевавшие Землю казались бы новшеством, если бы им не предшествовал рассказ того же Уэллса «Необычная орхидея» (1894). В нем новая экзотическая орхидея (разведение орхидей тогда было в моде) оказывается плотоядным существом, приманивающим жертву своим сладким запахом и прекрасным цветком. Как ни странно, все эти растения-убийцы не такая уж и фантастика — всем известная росянка разнообразит свой рацион насекомыми, подманивая их на клейкий нектар и удерживая листьями ловушками. Стоит лишь, как говорят ученые, «экстраполировать» эти качества и вот вам страшный зеленый истребитель людей!

От современной зоологии и ботаники лишь шаг к «палеобиологии». «Палеофантасты» в качестве объекта выбирают не существующий ныне, а вымерший вид. Особенно привлекательны для них, конечно, динозавры (одновременно загадка природы и символ утраченного величия). Что мешает фантасту, скажем, предположить, что динозавры не вымерли, а жили себе и жили и дожили, в конце концов, до разумных форм? Гарри Гаррисон в своем романе «К западу от Эдема» (1984) так и сделал, и создал самую, пожалуй, полную на нынешний момент реконструкцию рептильной цивилизации, вплоть до особенностей культуры, языка, сексуальных отношений, технологий и… взаимоотношений с людьми, которые тоже, оказывается, присутствуют в этой альтернативной картине земной истории.

Мамонты, лохнесские чудовища и прочие реликты выныривают, выбегают и выползают из самых неожиданных уголков нашей планеты (у нас в Сибири фантасты то и дело находили мамонтов и шерстистых носорогов). Из шедевров упомяну лишь рассказ Рея Бредбери «Ревун» (1951), где гигантский плезиозавр, последний в роду, в сокрушительном объятии штурмует башню маяка, приняв ее сирену за зов самки.

Но всем нашим «Плутониям», «Кратерам Эршота» и «Олгой-хорхоям» предшествовали все те же классики: Жюль Верн с «Путешествием к центру земли» (1864), Уэллс с рассказом «Остров эпиорниса» (1894) и Артур Конан Дойл с «Затерянным миром» (1912). Кстати, у Дойла в его южноамериканском палеозаповеднике, кстати, соседствовало сразу несколько биологических эпох. Точь-в-точь как в «Подземелье ведьм» Кира Булычева (1987), разве что там дело происходит на некоей отдаленной планете, где такое соседство явилось результатом масштабного биологического эксперимента. А в общем, если речь идет о космических путешествиях, то возвращение в какие-либо моменты истории земли стали приемом настолько избитым, что и говорить о нем уже не интересно.

От измышления фантастического существа на основе развития какой-либо одной реальной черты того или иного живого организма недалеко и до «конструирования» жизнеспособных химер — немножко от того животного, немножко от этого. Подобные химеры «существовали» еще в античные времена; гибрид человека и лошади — кентавр, человека и козла — сатир, человека и рыбы — тритоны и русалки, но, как ни странно, этот метод для фантастики оказался не столь плодотворным. Интересные примеры относятся скорее к биотехнологии (наподобие беляевского Ихтиандра, которому пересадили жабры акулы[1]), чем к фантастической биологии. К удачам можно отнести разумных кентавров из романа «Робинзоны космоса» Франсиса Карсака (1955). Он же, кстати, «сотворил» другую, сложную «химеру» — малоприятных, но очень убедительных летучих гидр, наполняющих свои воздушные мешки водородом (продукт расщепления воды) и обладающих, подобно паукам, наружным пищеварением.

Еще один распространенный технологический прием — уменьшение или увеличение размеров творимого существа. Увеличьте муравья до размеров собаки, гориллу до размеров Кинг-Конга или, напротив, уменьшите динозавра до размеров обычной ящерицы как это сделал Кир Булычев («Когда вымерли динозавры?», 1967) и эффект обеспечен. Часто такое изменение масштабов, если оно проделано с размахом, придает объекту принципиально новые качества. Так, в романе Ларри Нивена «Интегральные деревья» (1984) деревья, увеличенные до планетарных масштабов, представляют собой совершенно новую и оригинальную среду обитания. Но серьезно работающие фантасты здесь сталкиваются с проблемами не столько биологии, сколько прикладной физики (насекомым, например, в таком случае, если подходить к делу серьезно, придется выдумывать принципиально иные органы дыхания[2]). Гравитация тоже серьезный ограничитель — тот же Кинг-Конг просто рухнул бы под собственным весом. Недаром свои интегральные деревья Ларри Нивен разместил в газово-пылевом облаке, а не на «твердой земле». «Космические» живые организмы вообще гораздо крупнее планетарных, что разумно — размеры животных на земле ограничивает сила тяжести. Правда, вопрос снабжения организма энергией в данном случае остается открытым — как правило, странники космоса потребляют «чистую» лучевую энергию. Литературный родоначальник подобных существ — знаменитое Черное облако астронома Фреда Хойла (1957); разумная газовая туманность.

Особенности размножения и сексуальные склонности фантастических существ — тема, привлекательная для каждого мыслящего человека — настолько активно эксплуатируется фантастами, что требует отдельного разговора. Но, если вкратце, решается проблема пола также по образу и подобию земной — перебором имеющихся в изобилии вариантов. Так двуполость населения мира Геттен в «Левой руке тьмы» Урсулы Ле Гуин (1969) разумеется, не типична для теплокровных позвоночных (хотя у птиц закладываются, например, и мужские и женские половые органы и может произойти спонтанная смена пола), но очень характерна для беспозвоночных, в частности, моллюсков и червей. Впрочем, и у некоторых рыб пол способен меняться на протяжении жизни несколько раз под влиянием внешних факторов — в том числе и наличия партнера с выраженными признаками того или иного пола. На такие сюрпризы способны, скажем, аквариумные меченосцы. У других видов рыб пол меняется с возрастом — молодь сплошь самки, взрослые сплошь самцы. Такая смена пола на протяжении жизненного цикла «зарегистрирована» у марсиан Хайнлайна в его знаменитом эпосе — бойкие молодые марсиане («нимфы») самки; медлительные взрослые марсиане мужские особи; а старейшины так и вообще бесполые, бесплотные духи. Лонгиеровские дракки — гермафродиты, способные к самопроизвольному зачатию; впрочем, некоторые фантасты, следуя принципу «чем больше, тем лучше» просто увеличили число полов — от трех («Сами боги» Айзека Азимова, 1972) до семи (Клиффорд Саймак, «Мираж», 1957).