Леонид Вишняцкий - Человек в лабиринте эволюции

Рис. 35. Некоторые каменные и костяные орудия, а также украшения, характерные для верхнего палеолита

Ещё недавно считалось, что изменения в биологической организации предков человека и в их культуре происходили практически синхронно, и, значит, коль скоро гоминиды того или иного типа приобретали в процессе эволюции какую-то новую способность, она непременно и немедленно должна была ими реализовываться. Например, переход от среднепалеолитической культуры к верхнепалеолитической часто рассматривался (да и сейчас ещё иногда рассматривается) как следствие прихода гомо сапиенс на смену палеоантропам, т. е. как следствие появления людей с более высокой биологической организацией. Между тем, как мы теперь знаем, последнее событие произошло не 35–40 тыс. лет назад, одновременно с переходом от среднего палеолита к верхнему, а около 100 тыс. лет назад или даже несколько раньше. Это значит, что, по меньшей мере, 50–60 тыс. лет гомо сапиенс в культурном отношении вполне удовлетворялся тем, что было достигнуто до него, совсем не торопясь использовать в полной мере свои расширившиеся возможности. Следовательно, «не достигли» и «не могли достичь» это всё же далеко не одно и тоже.

На протяжении многих десятков тысяч лет своей палеолитической истории люди современного физического типа в культурном отношении практически ничем не отличались от неандертальцев. Первые делали такие же орудия, что и вторые, охотились на тех же животных и использовали для того и для другого те же самые методы. Более того, важные перемены во всех этих и иных областях культуры, начавшиеся примерно 40–45 тыс. лет назад, также захватили, как установлено теперь археологами, не только гомо сапиенс, но и некоторые популяции неандертальцев, которые стали делать верхнепалеолитические орудия и вырезать из кости и рога бусы, подвески и иные украшения.[37] Строго говоря, даже многие группы первобытных охотников и собирателей, живших в историческое время (вплоть до наших дней), по уровню культурного развития, если судить о нём только по тем материалам, которые долго сохраняются в погребённом состоянии и могут попасть в руки археологов, ни в чём не превосходили неандертальцев.

Подобно гомо сапиенс, неандертальцы, несомненно, были умелыми и удачливыми охотниками. Об этом говорит как характер их орудий, так и наличие на стоянках, где они жили, многочисленных костей животных. Они регулярно добывали крупных травоядных млекопитающих (северного оленя, тура, бизона и т. д.), причём часто это были взрослые особи, преследование и забой которых сопряжены с большими трудностями и опасностью, что для охотников требует особого искусства и соответствующего вооружения. Это вооружение делали в основном из камня. На мустьерской[38] стоянке Умм Эль Тлель в Сирии был обнаружен позвонок дикого осла с вонзившимся в него кремнёвым остриём. Здесь же найдены остатки вещества, с помощью которого такие острия прикрепляли к древку дротика или копья. Два комка смолы, полученной из коры берёзы и также служившей, по-видимому, для изготовления составных орудий, обнаружены на среднепалеолитическом памятнике Кенигзауэ в Германии. На одном из них сохранился отпечаток части каменного изделия, а на другом даже отпечаток пальца человека. Анализ химического состава костей неандертальцев подтвердил, что продукты животного происхождения занимали в их рационе очень важное место, — такое же, как в рационе живших одновременно с ними хищников (волк, гиена, пещерный лев).

Говоря о культурных достижениях неандертальцев, стоит упомянуть и о том, что у них уже существовал обычай хоронить мёртвых. Оставленные ими погребения были открыты и изучены в пещерах Ля Феррасси и Ля Шапелль (Франция), Монте Чирчео (Италия), Шанидар (Ирак), Кебара и Амуд (Израиль) и многих других. Изредка скелеты в могильных ямах сопровождали специально туда положенные вещи — погребальный инвентарь, что позволяет предполагать существование неких ритуалов, связанных с представлениями о смерти и посмертном бытии. Конечно, до сколько-нибудь твёрдых заключений в этой области ещё очень далеко, но в целом гипотеза о наличии у неандертальцев каких-то идей религиозного характера и соответствующих обрядов кажется вполне правдоподобной.

Особняком стоит вопрос о языковых способностях неандертальцев. Их часто оценивают весьма низко, ссылаясь при этом, главным образом, на приобретшие в своё время большую известность исследования американских учёных Ф. Либермана и Э Крелина. Либерман и Крелин попытались реконструировать по неандертальскому черепу из французской пещеры Ля Шапелль-о-Сен голосовой тракт его обладателя, а затем определить на этой основе возможность произнесения им различных звуков. Согласно выводам, полученным в итоге, неандерталец был не способен артикулировать ряд гласных ([и], [а], [у]) и мог испытывать трудности с некоторыми согласными. Это, однако, ни в коем случае не означает, что неандерталец был лишён речи. Во-первых, чтобы говорить, совсем не обязательно произносить все звуки, которые произносит современный человек, тем более что и сейчас существует немало языков, располагающих лишь одной или двумя гласными (при обилии согласных), либо же очень ограниченным числом фонем в целом. И десятка звуков достаточно для создания сколь угодно большого количества слов. Во-вторых, восстановление мягких тканей по костям скелета — не слишком надёжная основа для сколько-нибудь далеко идущих выводов. Работа Либермана и Крелина в этом отношении не раз подвергалась критике с методической точки зрения. Недавняя повторная реконструкция черепа из Ля Шапелль-о-Сен говорит о гораздо большей степень изогнутости его основания, чем старая реконструкция, которой пользовались американские исследователи, а это значит, что положение гортани у неандертальца не слишком отличалось от нашего. В-третьих, изучение неандертальской подъязычной кости, найденной в пещере Кебара в Израиле, свидетельствует, по мнению ряда антропологов, что её обладатель был способен к членораздельной речи в той же мере, что и современный человек. Таким образом, хотя остаётся вполне вероятным, что между видами гомо сапиенс и неандерталец существовали определённые различия в анатомии голосовых органов, они, скорее всего, были не настолько велики, чтобы представители второго из названных двух видов не могли обладать такими же или почти такими же лингвистическими способностями, как современный человек.

Таким образом, доказать на основании антропологических или археологических данных существование сколько-нибудь серьёзных интеллектуальных различий между видами гомо сапиенс и неандерталец пока, строго говоря, невозможно. Конечно, это может быть и следствием ущербности ископаемых материалов, которые редко говорят сами за себя и обычно допускают несколько интерпретаций, в том числе взаимоисключающих, но может быть просто отражением того обстоятельства, что особых различий на самом деле не было. Если верно последнее — а, скорее всего, так оно и есть, — то нельзя исключить, что, не исчезни неандертальцы с лица Земли 25–30 тыс. лет назад, они продвинулись бы в культурном отношении много дальше, чем это имело место в действительности. Конечно, уже сам тот факт, что они всё-таки исчезли, проиграли конкурентную борьбу виду гомо сапиенс, неопровержимо доказывает, что в чём-то последние имели над ними преимущество, но в чём именно оно состояло, остаётся пока загадкой. Какую-то роль здесь сыграли, возможно, некоторые анатомо-физиологические особенности неандертальцев, приобретшие в условиях конкуренции негативное значение. Одной из таких особенностей могла быть, например, массивность тела, большая мышечная масса, требовавшая значительных затрат времени и энергии на добывание пищи. Возможно также, что исход соперничества двух форм гоминид предрешило просто отсутствие у неандертальцев иммунитета против какой-то тропической инфекции (или инфекций), принесённой человеком разумным с его южной прародины в Европу. Наконец, ни в коем случае не исключается и вероятность того, что, даже при примерно равном интеллектуальном потенциале, люди современного физического типа были всё-таки несколько лучше организованы, лучше оснащены технически, имели более разнообразный арсенал средств и способов жизнеобеспечения.

В любом случае, чем бы ни объяснялось, в конечном счёте, исчезновение одного вида и триумф другого, правильнее, видимо, было бы рассматривать неандертальцев не как тупиковую ветвь эволюции, а как «дублёров» гомо сапиенс, т. е. как своего рода резервный вариант человечества. Кроме того, учитывая, что появляются эти две формы гоминид примерно одновременно, происходят от общего предка, характеризуются одинаковым размером мозга и — на первых порах — одинаковым уровнем культурного развития, логичнее было бы относить неандертальцев не к палеоантропам, а к неоантропам. Для этого есть все необходимые формальные основания, и единственная причина, по которой лучше всё же по-прежнему именовать неандертальцев палеоантропами, заключается в том, что любое сколько-нибудь значительное изменение содержания привычных понятий чревато путаницей, а путаницы в современной антропологической и археологической терминологии и без того более чем достаточно.