В. Дольник - Непослушное дитя биосферы

Опора на речь сыграла с человеком и совершенно неожиданную шутку: он начал выходить из-под созидательного отбора, ведь отбор идет по генетической информации. А раз она второстепенна, отбор бессилен ее улучшить.

Речь сыграла огромную роль в усилении интеллектуальной эффективности мозга. Оказалось, что язык речевых символов много более удобен для мозга, чем внеречевое мышление, общее с животными. С переходом на языковую систему возможности того же мозга колоссально возрастают. Так разумному человеку удалось протиснуться через «узкое горлышко», в котором застряли человекообразные обезьяны, а австралопитеки и остальные виды человека вымирали.

Пока в сказанном вы, скорее всего, не заметили ничего нового, о чем не слышали бы раньше. А оно есть. Новое — идея о позднем соединении языка и мышления и их взаимном оплодотворении. Она предполагает долгую параллельную эволюцию мышления без языка и языка без мышления.

Вы уже собираетесь в поход на человеческую речь, читатель? Нет, в область речи мы вторгаться не станем. Там этологам нечего делать, ведь им не с кем сравнивать: речи как системы, обслуживающей отвлеченное мышление, нет ни у кого, кроме человека. Нам ведомы лишь языки, служащие для коммуникации между особями. Речью должны заниматься совсем другие науки. Тут биологи могут только предостеречь от ошибок, связанных с недопониманием гуманитариев того, что может естественный отбор, создатель речи, а чего — не может. Ведь:

А вот язык, в отличие от речи, есть не только у человека, но и у многих животных, есть он и у вычислительных машин. Изучая языки животных и то, как и для чего они их используют, мы можем найти кое-какие свидетельства по темному вопросу «как творил создатель». Свидетельство каждого вида — благая весть, свой вариант, один из кусочков мозаики.

У общественных насекомых язык достаточно сложный. С его помощью пчела-разведчица кодирует информацию о том, где находится источник нектара, и «вытанцовывает» сообщение перед рабочими пчелами в улье, а те раскодируют информацию и, пользуясь ею в полете, находят цветущее растение по описанию, данному разведчицей. Объем сообщаемой разведчицей информации равен тому, который сообщает женщина своим подругам-сослуживицам: «Я нашла в городе новый магазин; продается там губная помада такой-то фирмы; помады много; покупателей пока мало; чтобы найти магазин, надо двигаться на северо-восток 2,5 км; вот образец помады, попробуйте ее и запомните вкус и запах». В основе языка общественных насекомых лежит некий логический и синтаксический скелет, врожденная матрица, на которую в заранее предусмотренных местах размещается набор символов, изменяемых в зависимости от конкретной ситуации. Врожденные логические матрицы лежат в основе языков и других животных, но не столь сложные, как у пчел. У человека этих матриц огромный набор. Они заполняются содержанием, когда совсем маленький ребенок запечатлевает речь окружающих его людей, прежде всего матери. Наш мозг отличается от мозга пчелы и других животных емкостью и сложностью врожденных матриц. И конечно, их конкретной формой. Обучаемое человеческой речи или ее машинным аналогам животное исходно очень ограничено в овладении речью не потому, что оно «вообще» много глупее нас, а из-за того, что у него нет соответствующих матриц, ему нечем учиться языку. Способность без видимого труда овладеть в раннем детстве родной речью — не моя личная заслуга, а дар, доставшийся мне от предков. У них же его создавал отбор, и процесс этот был явно очень длительным.

Некоторые виды птиц, помимо врожденных сигналов (как у пчел), применяют для освоения видовой песни запечатление. Маленький, беспомощный птенец слушает в гнезде песню отца и «впечатывает» ее в новообразующиеся структуры одного из полушарий головного мозга. Он начнет ее воспроизводить спустя почти год, следующей весной. Этологи показали, что, заменив песню отца иной песней, можно впечатать ее. Впечатывается любой набор звуков, если мозг принял его за песню, а врожденные программы анализа звуков подходят для них.

Оказалось, что ребенок тоже не «учится говорить», а запечатлевает речь. Это открытие этологов — их главный вклад в проблему человеческой речи. Очень жаль, что большинство лингвистов этого не осознали. Видимо, им трудно понять, какая принципиальная разница между свободным, произвольным обучением чему угодно и запечатлением. Запечатление — реализация инстинктивного акта, оно не требует от нас ни догадливости, ни воли, ни сознания, ни интеллекта. Новорожденный слушает поток окружающей его речи. А программа прогоняет этот поток через аналитические структуры, обрабатывает, сортирует, разносит по ячейкам. Голосовой аппарат в это время занят своим: он упражняется в произнесении врожденных наборов звуков (слогов), не имеющих отношения к слушаемой речи. Ребенок может произносить слоги и звуки, отсутствующие в родном языке, что вы, наверное, замечали. Конкретный язык использует только часть этого набора, причем разные языки по звуковому составу совпадают лишь отчасти. За один-два первых года жизни мозг усваивает принцип построения речи в той среде, где находится ребенок, и запоминает минимально необходимый набор слов. Программы импринтинга так совершенны, что у ребенка, оказавшегося в двуязычной среде, они научаются отделять один язык от другого и запечатлевают оба.

С некоторого момента ребенок начинает «говорить». Сначала язык обслуживает его насущные потребности, выживание. По сути дела это команды (нет, не хочу, дай, прочь), призывы вашего внимания (в них входят и мама, и имена) и названия немногих очень дорогих ему предметов. Больше ни о чем разговаривать он с вами не желает, хотя понимает вашу речь уже не хуже собаки. Зато, если вы его не понимаете — приходит в ярость и невероятно настойчив. Ребенок очень агрессивно навязывает нам свой стиль коммуникации и добивается успеха: мать начинает говорить «его языком». Есть контакт! По сути дела в этом возрасте слова дополняют, заменяют и сопровождают врожденные сигналы мимики, жеста и крика.

Потом начинается игровое освоение речи, в игре малыш устанавливает с вами речевое общение и упражняется, но поговорить с ним «как с человеком» еще не удается. Это наступит позднее.

И тогда главной темой его общения становится выяснение того, как устроен окружающий мир, бесконечные «как?». Точно то же происходит с детенышами видов, обучающих свое подрастающее поколение. Это знают все, кто выкармливал птенцов вороны, сороки, галки или хотя бы щенков. Только вопросы они задают бессловесные, вот и вся разница. Впрочем, «говорящие» птицы могут даже спрашивать: «как?» и «почему?».

На примере своей гусыни Конрад Лоренц объяснил когда-то миру, что такое консерватизм и чему он служит. Оказалось, что он ограничивает неумелое употребление логики. У ребенка одновременно с интересом к миру вдруг пробуждается интерес к логике современного человека. Ранее мы заметили с вами, что маленькие дети — консервативны, и объяснили почему: их мозгу запрещено отличать причину от следствия, ему предписано поначалу только замечать связи и запоминать их как одно целое (ветер дует и деревья качаются, надели пальто и на улице холодно). Так безопаснее для тебя. Если же ты примешь следствие за причину, может быть очень плохо. Например, замеченную комбинацию длинная красная ягода и болит живот лучше не разлагать на причину и следствие. Одно дело, если у тебя болел живот, ты съел ягоду и боль прошла, и совсем другое, если живот у тебя заболел потому, что ты съел ягоду. Когда наступает период обучения взрослой логике, ваш ребенок все время спрашивает, причем очень настойчиво: «почему?». Часть его вопросов умиляет и восхищает вас своей глубиной и взрослостью. Вы рассказываете о них своим родным и друзьям. А часть — своей нелепостью, упрямо повторяемой. Скажем, ребенок упорно, изо дня в день твердит вам, что деревья раскачивают ветер или что поезд стоит, а все вокруг идет. На самом деле он давно понял, что, на ваш взгляд, тут и проблемы нет, и так все ясно. Но для его логической машины, доставшейся от предков, причина и следствие здесь совсем не очевидны, противоположная связь выглядит столь же возможной.

На Земле было много племен, обрывавших «почемучек»: «Нипочему, вырастешь — узнаешь!» И на Земле была уйма племен, заходивших в тупик, потому что перепутали причины со следствиями, окружили себя нелепыми приметами, табу. Их пример показывает, как важен инстинктивный совет: «Ох, не путай причину со следствием, не придумывай беспричинных связей». Древние греки, создатели рационалистической цивилизации, больше всего гордились тем, что они упорядочили в своем языке грамматику и создали логику. Нам это кажется само собой разумеющимся — мыслить логично и говорить правильно. Но это только потому, что мы выросли в таком мире. Попади мы с рождения в общество застойного племени — и наши суждения были бы алогичны, а речь непоследовательна. Впрочем, и в рационалистическом обществе часть людей вырастает почти такой, а необоснованные приметы — дело обычное.