Мортимер Адлер - Искусство говорить и слушать

Это, однако, не означает, что большинство никогда не станет злоупотреблять властью, а то или иное меньшинство не будет угнетено в результате таких злоупотреблений. Но здесь мы убеждаемся: единственным средством против такого произвола является изобретенный американцами судебный надзор за исполнением закона и его соответствием конституции. В случае же деспотических злоупотреблений властью единственным средством борьбы является восстание.

В заключение разговора об этом предмете я хочу привлечь ваше внимание к одному понятию, возникшему в ходе многолетних обсуждений на аспенских семинарах. Наше столетие стало свидетелем таких мощных революционных изменений, которые можно сравнить лишь с тектоническим движением материков. Эти изменения создали водораздел во всемирной истории. Во все предыдущие столетия социальная, политическая или экономическая несправедливость всегда принимала форму эксплуатации большинства меньшинством: меньшинство, злоупотребляя властью, угнетало большинство. В нашем столетии ситуация впервые разительно переменилась во всех конституционно-демократических обществах: теперь несправедливость в том виде, в котором она существует, принимает форму злоупотребления властью большинством, угнетающим то или иное меньшинство.

Здесь мы видим перспективу будущего устранения конфликта между противоположными интересами большинства и меньшинства путем создания подлинно бесклассового общества в отличие от ныне существующих — общества, в котором будут ликвидированы все классовые конфликты. Есть еще один основополагающий вывод, который можно сделать: в наше время восстание против злоупотреблений властью стало более затруднительным и имеет меньше шансов на успех, так как злоупотребление побуждает к восстанию не большинство, а меньшинство.

ВТОРАЯ СРЕДА (девятое заседание)

На этот раз мы возвращаемся к трем авторам, сочинения которых мы уже разбирали: «Политика» Аристотеля, «Общественный договор» Руссо и «Второй трактат о гражданском правлении» Локка. Но теперь мы коснемся тех частей этих сочинений, которые имеют отношение не к государству и правительству, не к свободе и равенству, а к идее, которой мы пока не касались, — к идее собственности и ко всем вопросам, относящимся к праву собственности, к производству и распределению богатства и к идее экономической справедливости и экономического равенства.

Текст, который мы положим в основу обсуждения, пятая глава «Трактата» Локка, посвящен собственности. При этом мы обнаружим, что основные положения его анализа подтверждаются в девятой главе «Общественного договора» Руссо. Дополнительные сведения почерпнем из рассуждений Аристотеля о приобретении богатства, содержащихся в заключительных главах «Политики».

Каковы же основополагающие положения Локка? Во-первых, он считает, что каждый человек обладает правом собственности в отношении самого себя. Он владеет своим телом, своим разумом и всеми возможностями. Все это принадлежит ему по праву рождения. Владение другими людьми как безответными рабами является нарушением этого естественного прирожденного права. Во-вторых, противоположностью естественной собственности является собственность, исходно общая для всех людей, — это земля и все ее ресурсы. Теперь мы переходим к великой третьей формулировке Локка, в которой он определяет трудовую теорию собственности.

Если индивид соединяет свой собственный труд (умственный или телесный) с общей собственностью, то произведенный в результате продукт по праву принадлежит этому человеку; другими словами, человек имеет право на то, что производит приложением своего труда к общей собственности. Такой продукт является праведно приобретенной собственностью.

Участники обсуждения сразу обратили внимание на два ограничения, которые Локк накладывает на приобретение собственности. Одно заключается в том, что производитель не имеет права присвоить себе больше продукта, чем может потребить сам, или больше, чем ему необходимо: он не имеет права приобретать ненужный излишек, который не может употребить с пользой. Другое ограничение заключается в том, что нельзя использовать столько общей собственности, чтобы у других людей не осталось возможности вложить в нее свой труд для удовлетворения собственных нужд.

Пока все ясно и понятно. Эти положения представляются разумными и не вызывают никаких возражений. Но при дальнейшем внимательном чтении текста мы столкнулись с двумя серьезными трудностями, породившими дискуссию, которая началась в следующие дни.

Первая трудность станет полностью понятна, если мы ознакомимся со следующим коротким отрывком:

«Тот, кто питается желудями, собранными под дубом, или яблоками, собранными под растущими в лесу деревьями, определенно присваивает эти плоды себе… И очевидно, если кто-то их собрал раньше, они не станут принадлежать ему, и ничто не сможет изменить это положение. Так, труд производит различие между частной и общей собственностью. Он прибавляет нечто к плодам, чего не дала Природа, общая мать всего сущего, и после такого прибавления плод становится предметом права частного владения… Так же и трава, которую щиплет мой конь, или дерн, который срезают мои слуги, и руда, которую я выкопал в любом месте, где имею право это делать, становятся моей собственностью без всякого согласия других. Мой труд по изъятию этих предметов из обобществленного состояния, в коем они пребывали, обеспечивает мое право владения ими».

Руда, которую я выкопал из земли, применяя свой труд, принадлежит мне. Это не подлежит сомнению. Но как быть с травой, которую щиплет мой конь, или с дерном, который срезают мои слуги? Здесь, как мы вскоре убедимся, впервые появляются — в неразрывной связи для производства богатства — капитал и труд. Мои слуги — наемные, получающие плату работники. Мой конь, которого я поймал и приручил, сделав своей собственностью, это капитал, который я приобрел по праву. Предположим теперь, что я не работаю сам, а заставляю работать коня (капитал) и моих слуг (рабочих, которым я плачу зарплату). Могу ли я претендовать на владение продуктом, произведенным двумя силами, одной из которых я владею (конь), а вторую оплачиваю (работники)? Значимость этого вопроса стала нам ясна, и мы отложили его обсуждение, так как вначале нам надо было ознакомиться с материалами, запланированными для четверга, а также с «Манифестом коммунистической партии», чтением которого мы занимались в пятницу.

Вторая трудность привлекает наше внимание, когда мы видим, что Локк пишет: наложенные разумные ограничения на приобретение богатства теряют смысл вследствие изобретения денег в форме относительно неуничтожимых слитков металла. Так как деньги не являются средствами удовлетворения таких естественных потребностей, как потребность в пище, жилище и одежде, то на них не распространяются ограничения, удерживающие человека от приобретения ненужных излишков, превышающих его потребности. Так как деньги неуничтожимы, в отличие от потребительских товаров, то они не портятся и не пропадают зря.

Локк обходит эту трудность стороной, не предлагая никакого решения. Очевидно, что он не видит способов наложить какие-то ограничения на накопление богатств в форме денег или монет. Однако по поводу проблемы ограниченного или не ограниченного приобретения богатства есть что сказать Аристотелю. Он проводит различение между естественным и искусственным богатством: естественное богатство существует в виде доступных непосредственному потреблению вещей; искусственное же существует в форме денег, которые могут служить лишь средством обмена.

В свете этого различения моралист Аристотель не устает напоминать, что целью существования является не просто жизнь, но жизнь добродетельная; поэтому мы не должны стремиться к неограниченному накоплению богатства, а приобретать его ровно столько, чтобы его хватило на добродетельную жизнь. В этом месте возникает дискуссия по поводу добродетели и счастья, индивидуальных желаний и естественных потребностей — то есть дискуссия по поводу этических вопросов, важность которых мы хорошо осознаем, но не имеем возможности уделить их обсуждению достаточно времени. Тем не менее они будут витать в воздухе во время следующих заседаний, когда мы займемся обсуждением строго экономических вопросов.

ВТОРОЙ ЧЕТВЕРГ (десятое заседание)

Александр Гамильтон «Доклад о производителях», 1790

«Забастовка бостонских плотников», 1825

«Преамбула к обращению профсоюза механиков Филадельфии», 1827

На этот раз сердцевиной дискуссии стал замечательный документ, известный под названием «Преамбула к обращению профсоюза механиков» и опубликованный американскими рабочими в Филадельфии за двадцать лет до того, как Маркс и Энгельс напечатали свой коммунистический «Манифест». Прежде чем изложить то, что мы узнали в результате чтения и обсуждения, я должен обратить внимание читателя на несколько моментов, которые станут ясны в свете содержания других документов, разобранных на данном заседании.