Людмила Черная - Повседневная жизнь московских государей в XVII веке

В других статьях Соборного уложения нарушение любого закона считалось прежде всего ущемлением государевой чести. Из них явствует, что «всяких чинов люди» рассматривались как делающие «государево дело», то есть взявшие на себя толику царской власти, поэтому их ответственность за исполнение порученного считалась ответственностью перед царем за сохранение его чести. Так, в первой статье десятой главы «О суде» указывалось: «Суд государя царя и великого князя Алексея Михайловича… судити бояром и околничим и думным людем и дияком… вправду… и никому ни в чем ни для чего не норовити, делати всякие государевы дела, не стыдяся лица сильных». В 150-й статье той же главы говорилось, что «воеводы, и дияки, и всякие приказные люди», уличенные в злоупотреблениях, должны платить государю пеню за нанесение ущерба его чести.

В Соборном уложении защищалась и честь самих государевых людей. Новшеством было введение телесных наказаний и тюремного заключения за бесчестье думных людей, в то время как остальные служилые люди по-прежнему получали только денежное возмещение. Та же ситуация была и в церковной иерархии: за бесчестье патриарха полагались торговая казнь (публичная порка) и месяц тюрьмы, митрополита — битье батогами и четыре дня тюрьмы, архиепископа и епископа — батоги и три дня тюрьмы, далее по чинам и санам — денежная компенсация от ста (архимандриту Троице-Сергиева монастыря) до шести рублей, в зависимости от места монастыря на лествице чести.

В Соборном уложении, как ранее в Судебнике 1550 года, выстраивалась цепочка штрафов: по-прежнему дети боярские получали компенсацию за словесное оскорбление, «сколько которой жалованья имал», «полатным и дворцовым безчестие, что царь и великий князь укажет», «торговым людем и посацким людем и всем середним бесчестие пять рублев», крестьянская честь оценивалась в рубль. Отдельно оговаривалось, что «торговые гости большие» получали за обидные слова в их адрес 50 рублей. Советский историк П. П. Смирнов полагал, что еще в XVI столетии купцы были намеренно выделены в «особый честный чин» с целью создания опоры царской власти в их богатой среде. В Соборном уложении эта норма сохранилась, с добавлением особой статьи о сторублевом штрафе за бесчестье «именитых людей Строгановых». Памятуя о вкладе в царскую казну, сделанном в 1613 году этой фамилией, понятно, почему «именитые люди Строгановы» были наделены особой («не в пример другим») честью и получали двойную компенсацию за ее нарушение.

В Соборном уложении Алексея Михайловича не только повторялись известные ранее нормы штрафов за бесчестье, но и впервые вводился новый принцип расплаты, когда размер штрафа зависел от статуса не только потерпевшего, но обидчика. Так, если «непригожими словами» схлестнулись думные люди и патриарх, то первых выдавали второму «головой» (отдавали на расправу по его усмотрению); если же думные люди оскорбили церковных иерархов саном пониже, то митрополиту они платили 400 рублей, архиепископу — 300, епископу — 200. Введение разных норм наказания за бесчестье одного и того же лица говорит об усложнении придворной иерархии и о повышении статуса думных людей, но нигде в законодательных памятниках не встречается даже намек на признание чести как личного достоинства человека, присущего ему по естеству. Об этом речь пойдет значительно позже…

Упоминавшаяся в Соборном уложении честь государева двора требует особого рассмотрения. Почти вся жизнь царя, его семьи и приближенных протекала в Московском Кремле и загородных резиденциях, изредка выплескиваясь за их стены — в подмосковные монастыри и Троице-Сергиеву лавру, еще реже — за границу (например, во время трех военных походов Алексея Михайловича во время русско-польской войны 1654–1667 годов). При этом пространство, в котором находился царь, по издавна сложившейся особенности восприятия власти на Руси всегда приобретало особый, сакральный статус. Царя не просто тщательно охраняли и оберегали от любых неприятностей, будь то нежелательные контакты с населением или дорожные неудобства, ухабы и колдобины, — берегли как зеницу ока его путь (не только дорогу в прямом смысле, но и выложенную драгоценными тканями и мостками траекторию прохода во время того или иного церемониала, и сами эти ткани), чин, честь, здоровье. Понятие царского двора как сакрального пространства, наделенного особой честью, наверняка появилось значительно раньше, но было законодательно оформлено лишь в статьях третьей главы Соборного уложения. На наш взгляд, это было вызвано Соляным бунтом 1648 года, когда массы народа бесчинствовали перед самыми окнами Кремлевского дворца. В Уложении честь государева двора была вписана в особую «лествицу», на верхних ступенях которой стояли честь Господа, Девы Марии, царя, его семьи, Церкви и священнослужителей. Г. Котошихин сообщает, что даже самые знатные бояре сходили с коня или выходили из саней, «не доезжая двора, и не блиско от крыльца». Большинство же служилых людей предпочитали от греха подальше спешиваться на Ивановской площади. Только бояре и служилые люди имели право входить на царский двор.

В обыденной жизни государева двора существовала своя иерархия чести: чем ближе к царским покоям, тем значимее была честь места. Кремлевский дворец («Верх») имел три всхода, каждый из которых был наделен определенным статусом: самым высоким обладал Красный всход, примыкавший к Грановитой палате, вторым — всход через паперть Благовещенского собора, самым низким — средний всход, пролегавший примерно посередине между Грановитой палатой и Благовещенским собором и ведший в Среднюю палату. Встреча тех или иных царских гостей происходила на разных ступенях лестницы: наиболее значимых — в самом низу (этой чести удостаивались, как правило, иностранные послы и резиденты), менее чтимых — на середине лестницы, а совсем незначимых — непосредственно перед дверью в царские комнаты. Сам царь встречал «в сенях» (прихожей) перед своими апартаментами только очень почетных посетителей, например Михаил Федорович — своего отца патриарха Филарета.

Непосредственно в «Верх» вела Золотая лестница, начинавшаяся у Спасского собора с двумя площадками («рундуками»), которые украшали с каждой стороны по две позолоченные фигуры львов. Естественно, палаты государя обладали наивысшим статусом среди всех помещений царского двора; поэтому и должность боярина «у крюка», допускавшего посетителей непосредственно в царские покои, имела важное значение. На Постельничем крыльце обычно объявлялись царские указы и решения по судам, и у него с самого утра толпились жаждавшие услышать их служилые люди.

Большое значение имело и Красное крыльцо, ведущее в Грановитую палату, в которой наряду с Золотой палатой проходили самые важные государственные мероприятия. Каждый из трех его пролетов увязывался с честью поднимавшихся по ступеням посетителей.

Царский двор тщательно сторожили 500 стрельцов. Большая часть их охраняла Красное крыльцо и Красные (Колымажные) ворота. Внутренние покои охраняли жильцы (40 и более человек), царицыны палаты днем и ночью стерегли дети боярские. Известно письмо, посланное бывшим в отъезде Алексеем Михайловичем его доверенному лицу, двоюродному брату Афанасию Матюшкину, с требованием, чтобы охрана несла службу как положено под страхом сурового наказания: «И ты прикажи диаку Петру Арбеневу моим словом про детей боярских, по сколку у них наряжают человек на лестницу, и они б отнюдь не отходили, разве для нужды; да и то мол[ви] Петру, чтоб сам почасту их днем и ночью смотрел, таки ль все тут, да и сам ты смотри их почасту; да прикажи и то ему; а которова не будет, и он бы на смерть сек батоги; да и истопничим мол[ви], чтоб и у них бережно было и пьяных бы не было, а за пьянство бы на смерть били…» Видно, случалось, что охрана засыпала на посту, а истопники напивались…

Начиная с правления Алексея Михайловича особое внимание уделялось не только порядку и тишине на государевом дворе, но и чистоте и красоте его. Если намечалось какое-либо государственное мероприятие, то всем прибывающим на него вменялось в обязанность надеть приличную чистую одежду, чтобы не ущемить честь государева двора.

Царское величие на протяжении XVII столетия постоянно нарастало, что было вызвано укреплением самодержавия, всё более опиравшегося не на боярскую аристократию в целом, а на приближенных придворных, в особенности спальников. Алексей Михайлович создал особый Тайный приказ и теперь мог отдавать свои распоряжения через него, минуя Боярскую думу. Усиливалось и преследование за нанесение урона чести царя и его двора. Доносы по поводу «государева слова и дела» связаны в основном со словесными оскорблениями монарха. При первом царе из дома Романовых бесчестье нового правителя выражалось в упреках со стороны столичных жителей и провинциалов в излишней «тихости»: его «и не слышно», он не может навести порядок даже в своей семье, а не то что в государстве, и т. п. Целый ряд угроз в адрес царя и патриарха был высказан «спьяну» и «сдуру». Так, казак Ивашка Панов грозился: «Я царю горло перережу!», брянский сын боярский Нехороший Семичев говорил: «Яз на патриарха плюю». Можайские жители упрекали: «Не умеет государь матушку свою за смутню, в медведную ошив, собаками травить». Честь второй жены Михаила Федоровича, Евдокии Лукьяновны Стрешневой, ущемляли ходившие среди придворной прислуги и служилых боярынь намеки на ее незнатное происхождение: «Не дорога она, государыня; знали оне ее, коли хаживала в жолтиках (простых сапожках), ныне де ее, государыню, Бог возвеличил».