Аркадий Казанский - Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I

Вабило (от глагола вабить – манить) – два скрепленных вместе птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке, у себя над головой, приманивая сокола назад.

Ночная переправа на пароме – незабываемое впечатление. Только одна лодка посредине бурной реки. Паром уходит всё дальше от берега, сохраняя курс, заметный лишь потому, что ветер дует с одной стороны, других ориентиров не видно. Данте слышит водопад – с правой стороны грохочет Днепровский Ненасытецкий порог, видит свет огней села, расположенного ниже порога и крик с другого берега, и только тут по-настоящему пугается. Причина проста – жители села, расположенного ниже порога, промышляли разграблением судов, потерпевших крушение на порогах, что было довольно частым событием в разгар навигации, когда суда с товарами сплавлялись вниз, по течению Днепра. На Звёздном Небе поэт видит свет зловещих планет, встающих в созвездии Льва; так он постиг спуск и кружение на пароме – самолёте.

Паром медленно причаливает к берегу – устало клонится – причаливает к ответной пристани. Точно описано, что паром-самолёт, медленно трогаясь с места, стремительно набирает ход – провис каната ведёт паром по течению. На второй половине пути паром замедляет ход – течение реки препятствует движению. Паром причалил к другому берегу: – Герион – созвездие Змеедержец переправил путников через Зодиак на Звёздном Небе и через бурный Днепр на Земле. У порога кверху поднимается крутая скала.

Как только путники сходят с парома, тот тронутся в обратный путь, как пущенная с тетивы стрела – он движется по канату, натянутому подобно тетиве лука.

Как это было:

«Ваше Величество!» – торжественно объявил Генеральный Обозный: – «Поздравляю Вас с прибытием в Область Войска Запорожского!» Он опустился на колени, наклонился и поцеловал родную землю – мёрзлый камень.

Пётр, едва оправившийся от ужаса переправы через ледяную глубь Днепра, приходя в себя, смотрел, как Яков, поднявшись с колен, трижды перекрестился.

«Ну, что, батько!» – повеселев, шутливым тоном сказал он, улыбаясь: – «Кончился твой Ад?»

«Сынку!» – в тон ему ответил Лизогуб, пряча усмешку в усы: – «Разве-ж то был Ад? Так только, преддверие…»

«Предбанничек…» – встрял вездесущий Оськин.

«А что там дальше?» – теряя весёлость, спросил Пётр.

«Геенна огненная…» – сказал Яков.

«Хлад могильный…» – подхватил Оськин.

«Забвение безмолвное…» – продолжил Яков.

«Мрак вечный» – подытожил Оськин.

«Как же мы пойдём туда, Яков?» – тревожно спросил Пётр.

«Там прошли, и тут пройдём, Вашство, велик Бог» – спокойно ответил Лизогуб.

«Бог не выдаст, свинья не съест» – поддакнул Оськин.

Улыбка сползла с лица Пётра, растерянно и недоуменно он переводил взгляд с одного на другого. Лицо Оськина было непроницаемо спокойно, генерал опустил в задумчивости седую голову.

Весь покрытый пылью гвардейский штабной капитан прискакал вечером. Войдя в горницу к Генеральному Обозному Войска Запорожского, Якову Ефимовичу Лизогубу, он отдал честь генералу и протянул пакет.

Лизогуб вскрыл пакет. Высочайший рескрипт гласил: – «Получателю сего незамедлительно последовать за предъявителем. Сопровождение пять человек».

«Когда пойдём?» – не моргнув глазом, спросил Лизогуб штабного.

«Как рассветет, Ваше Высокопревосходительство» – ответил тот.

«Яшкин!» – кликнул есаула Лизогуб: – «Господина капитана на постой. К утру пять моих. Всем заводных».

Есаул вышел со штабным, а генерал тяжело задумался.

Занималось хмурое осеннее утро. Небольшой отряд верхами, с десятком заводных лошадей, выступил вслед за штабным. Ехали наметом, молча, обходя сёла, меняя лошадей. Наконец штабной свернул в сторону небольшого села.

«Что за село?» – спросил он у мужика в поле.

«Рахелево, барин» – сняв шапку, ответил тот.

«Голова где?» – спросил капитан. Мужик, молча, указал ему шапкой в сторону обычной выбеленной хаты, крытой камышом.

Войдя в село и подойдя к ней, Лизогуб увидел боевое охранение из императорских драгун, расположившееся кругом. Штабной показал ему знаком следовать за ним внутрь. Лизогуб подал казакам знак остаться снаружи и спешиться. Войдя в горницу, увидел, что она пуста. Капитан показал ему на лавку, сам сел напротив.

Ждать пришлось долго. Через полуслепое низенькое оконце почти ничего не было видно. Лизогуб сидел молча, держа спину прямо; молчал и капитан. Наконец, в три часа пополудни, на улице послышался шум. Не поворачивая головы, краешком глаза, Лизогуб увидел, что к хате подъехала крытая повозка, сопровождаемая взводом драгун. Из неё вышла женщина, с головой, закрытой капюшоном плаща, в сопровождении двух генералов, и направилась в избу.

Штабной стал по стойке смирно, Лизогуб последовал его примеру. Женщина вошла в горницу вместе с двумя молодыми генералами, которые ему были незнакомы.

Войдя, женщина огляделась по сторонам и сделала знак рукой сопровождающим. Те развернулись и вышли, за ними последовал капитан.

Когда они остались вдвоём, женщина откинула капюшон плаща и повернулась к Лизогубу. Полумрак в горнице не давал ему разглядеть её лицо.

«Ну, здравствуй, Яков» – произнесла женщина: – «Как доехал?».

Ноги его подкосились, он рухнул на колени.

«Государыня императрица! Лизавета Петровна! Матушка!» – еле вымолвил он срывающимся голосом: – «Как же Вы-то не побоялись с таким малым охранением в такую даль?»

«Встань, Яков!» – приказала она. Он тяжело поднялся с колен и стал навытяжку.

«Чего же мне бояться, Яков?» – с иронией спросила она: – «Али здесь, у тебя, вред мне какой может быть?»

«Помилуй Бог, Матушка!» – убежденно воскликнул он: – «Здесь Вам никто и ничто не угрожает!»

«Вот и хорошо, Яков» – сказала она: – «В моём государстве мне везде должно быть безопасно».

Повисла неловкая пауза. Императрица повернулась к окошку, и он увидел, что в её лице борются волнение и нерешительность. Помолчав некоторое время, императрица снова обернулась к нему.

«Помнишь, кто тебе бунчук вручал, Яков?» – вдруг спросила она.

«Как не помнить, Матушка» – глухо ответил он.

«Помнишь, куда ты его отвёз, Яков?» – спросила она.

«Как забыть, Матушка» – с дрожью в голосе ответил он: – «По гроб жизни не забуду».

«Знаешь, что там сейчас, Яков?» – спросила она.

«Война там, Матушка» – ответил он: – «Наследство воюют, Австрийское. А в том месте сейчас испанцы, Эсте. Думаю, всё заберёт. Помочь бы надо, Матушка».

«Сможешь его найти, Яков?» – спросила она: – «Найти и привести сюда. Есть у тебя надёжные люди?»

«Как можно!» – торопливо заговорил он: – «Как можно другим людям, Матушка? Сам пойду. Капниста, на случай, Миргородского возьму, он знает».

«Кто у тебя ещё знает?» – глаза императрицы гневно сверкнули.

«Как Бог свят, Матушка, никто» – горячо заговорил он: – «С ним в тот раз ходили. За Василия Петровича я голову на плаху, руби, Матушка»

«Ну, ну, Яков» – примирительно сказала она: – «Голова твоя мне ещё нужна. Ты, Яков, найди и приведи его, пожалуйста, постарайся, ради Бога, а я тебя отблагодарю».

«На мне грех, Матушка!» – простонал, упав на колени и тяжело ударив кулаком себя в грудь, Лизогуб: – «Богом клянусь, из-под земли достану, а не возьму ничего. Душу облегчу, прости Господи! На мне грех, Матушка!»

Из глаз императрицы полились слёзы. Поспешно отвернувшись, она подала знак рукой Лизогубу, что тот свободен. Он осторожно поймал её руку, поцеловал, быстро вскочив на ноги, выбежал из горницы.

«Оськин, коня!» – крикнул он с крыльца. Невысокий, жилистый, чернявый, змеиной наружности казак подвёл к крыльцу рослого гнедого, в белых чулках.

Лизогуб вставил ногу в стремя, поднимаясь в седло, шепотом на ухо скомандовал казаку: – «Миргород, лётом. Чтоб подстава везде. Миргородского найди».

Казак ужом скользнул на коня. Вороной взвился на дыбы, перемахнув плетень, поскакал, едва касаясь копытами земли, как будто у него выросли крылья, и исчез, казалось, в мгновение ока. Проводив его взглядом, Лизогуб тронул гнедого с места рысью, переходя в намёт. Четверо казаков с заводными пристроились за ним на расстоянии вытянутой руки; взметнувшаяся пыль быстро скрыла всадников.