Алексей Митрофанов - Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период

Кстати, именно провинциальные читальни часто помогали состояться будущим великим литераторам. Иван Бунин, в частности, писал о библиотеке города Орла: «Я заходил в библиотеку. Это была старая, редкая по богатству библиотека. Но как уныла она была, до чего никому не нужна. Старый, заброшенный дом, огромные голые стены, холодная лестница во второй этаж, обитая по войлоку рваной клеенкой дверь. Три сверху донизу уставленных истрепанными, лохматыми книгами залы… Я проходил в «кабинет для чтения», круглую, пахнущую угаром комнату с круглым столом посередине, на котором лежали «Епархиальные ведомости», «Русский паломник»».

Кто знает, как сложилась бы судьба писателя, когда бы не было в Орле читальни?

Формы читален были самые разнообразные. Совсем не обязательно они располагались в особых зданиях и обслуживались штатом специально подготовленных людей. Вариантов было множество. Один из них — читальня при книжном магазине. Одно из таких предприятий открыл в городе Воронеже известный поэт Иван Саввич Никитин. Он же составил ему рекламу: «Предполагая в первых числах февраля будущего 1859 г. открыть в г. Воронеже книжный магазин, честь имею довести до сведения воронежской публики, что в состав его войдут лучшие произведения русской и французской литератур, преимущественно по отделам изящной словесности и истории… Он должен быть не только складочным местом старых и новых книг, назначаемых единственно для продажи, но и летучею библиотекой… С этою целью предлагается публике возможно выгодные условия за право чтения».

Разумеется, библиотеки то и дело привлекали внимание полиции. Еще бы — в книгах может быть крамола! Архангельский «Северный край» в 1906 году сообщал: «Местная администрация перед рождественскими праздниками усиливает свою деятельность: аресты и обыски ежедневно. Вчера в 2 часа дня многочисленный наряд полиции сделал визит в Герценовскую бесплатную библиотеку. Полиция получила откуда-то сведения, что в библиотеке хранится две тысячи прокламаций. Их она и явилась искать.

Долго рылись полицейские в шкафах, ящиках, столах, очень искали большую добычу… Но, к их сожалению, ничего, кроме легальных изданий «Донской речи», в библиотеке не оказалось. Обыск производился настолько тщательно, что был даже обыскан чердак. Особенно выделялся «известный» городовой Сурсков, ему больно хотелось прочесть прокламацию… Помимо помещения библиотеки полиция не забыла навестить и заведующего библиотекой И. Горшкова. В его квартире тоже полиция рылась и также ничего не нашла. После обыска, который окончился в 6 часов вечера, в библиотеке была устроена засада».

При всем при том сама библиотека далеко не процветала. Тот же «Северный край» так описывал трудности ее жизни: «Печально положение бесплатной библиотеки имени Герцена, открытой обществом для содействия народному образованию в мае месяце в закоторосльной части города, на углу Предтеченской и Захаровской улиц. Число подписчиков доходит до 800 человек.

Между тем запас книг совершенно недостаточен. Вследствие этого прекращен дальнейший прием подписки на чтение. Помещение библиотеки жалкое, холодное. Комиссия при совете общества, которой вверена библиотека, распалась и бездействует.

Все дело держится самоотверженной работой И. В. Горшкова, который, будучи занят на должности сторожа за 10 рублей в месяц, фактически исполняет и обязанности библиотекаря — нужно отдать ему справедливость, очень хорошо.

В дальнейшем положение библиотеки должно оказаться еще более тяжелым вследствие того, что общество не получило на будущий год обычного значительного пособия от губернского земства, и средства, имеющиеся на содержание библиотеки в 1907 году, представляются еще более скудными.

Без широкой поддержки со стороны всех сочувствующих этому симпатичнейшему учреждению деятельность его должна до крайности сократиться, если не прекратиться совсем».

Однако же библиотека не сдавалась, действовала.

Но библиотеки и музеи — развлечения для интеллигенции. Для народа попроще существовали всевозможные увеселительные парки. Если парк был более-менее квадратной формы, то он назывался парком или садом. Если вытянутым — то носил гордое имя «Городской бульвар». Слово «бульвар» использовалось несколько в ином значении, нежели сегодня, — ни проезжих полос, ни даже тротуаров по бокам того бульвара не было.

Подобные увеселения устраивались даже в таких малых городах, как, например, Торжок. Бульвар там был наклонным, шел вдоль Ильинской горы и слыл местом притягательным и любопытным. И. Глушков писал еще в 1801 году в «Ручном дорожнике»: «Девушки новоторжские любят гулять и никогда не скрываются. В праздничный день крепостной вал (бульвар располагался на бывшем валу. — А. М.)покрыт ими, а следовательно, и молодыми мужчинами».

Самобытность нравов наблюдалась на бульваре и в середине позапрошлого столетия. А. Н. Островский об этом писал: «Недолго нужно жить в Торжке, чтобы заметить в обычаях и костюме его жителей некоторую разницу против обитателей других городов. Девушки пользуются совершенной свободой; вечером на городском бульваре и по улицам гуляют одни или в сопровождении молодых людей, сидят с ними на лавочках у ворот, и не редкость встретить пару, которая сидит обнявшись и ведет сладкие разговоры, не глядя ни на кого. Почти у каждой девушки есть свой кавалер, который называется предметом. Этот предмет впоследствии времени делается большею частью мужем девушки».

Тот же Островский замечал в дневнике: «11 мая. Ходили по городу, который расположен на горах. Вид с бульвара на ту сторону Тверцы выше всякой похвалы. Был городничий. Потом был винный пристав Развадовский (рыболов). Рекомендовался так: «честь имею представиться, человек с большими усами и малыми способностями». Замечателен костюм здешних женщин и гулянье девушек по вечерам на бульваре».

Ближе к концу века бульвар изменил свой облик Один из очевидцев примечал: «Сегодня выйдя часу в седьмом на бульвар, я был поражен массой народа. Аллеи были битком набиты, скамьи унизаны сидевшими. Головы, повязанные платками, и черные фуражки, густо перемешанные между собой, двигались одной сплошной массой. На мужчинах новые платья, чистые рубахи, вышитые шелками. Женщины в бурнусах внакидку, из-под которых пестреют ярких цветов платья. Там и сям попадается сарафан, безрукавки, кокетливо повязанный шелковый платочек; изредка мелькнет круглое личико с румянцем во всю щеку, тонкими русыми бровями и карими глазами. Взгляд этих глаз быстрый и мягкий, задорно загорающийся. «Вот она, настоящая новоторка…» — думал я, встречая такие глаза. Но, к несчастью, встречались они редко.

Всякая церемонность в обращении отсутствовала. О себе говорили: «я», а не «мы», «мне», а не «нам». «Помилуйте-с» хотя упоминали часто, но не исключительно. О «компаньонах», «предметах» и «полюбовничках» и речи не было. Все эти термины заменил один общий: «кавалер» — во всех падежах и числах.

— Ах, какой вы кавалер… — жеманно говорит закутанная в длинный капот мещанка.

— Сегодня и кавалеров-то нетути… — говорит другая своей подруге, тоном слегка недовольным и презрительным».

Вот такой глобализм.

В 1852 году был открыт городской бульвар в городе Муроме. Об этом событии писали «Владимирские губернские ведомости»: «Двоякое торжество празднуют в этот день жители города Мурома: как верные сыны церкви — память святых благоверных князя Петра и княгини Февронии, Муромских чудотворцев, а как верные дети Отца Отечества — день рождения Его Императорского Величества Государя Императора. И то, и другое драгоценно для русского сердца.

Для этого военные и гражданские чиновники, дворянство, купечество и все сословия собрались в девять часов утра в Богородицкий собор для слушания литургии…

В шесть часов открылось первое общественное гуляние по бульвару и галерее, устроенным попечением и заботливостью начальника здешнего города князя Ивана Александровича Трубецкого, которому все здешние жители за это вполне благодарны. Хором песельников и оркестром музыки ознаменовалось призвание посетителей: вся Соборная площадь по случаю ярмарки и нового гуляния усеяна была пестрыми группами народа; город был иллюминирован; красивая галерея, великолепно украшенная разноцветными огнями, была наполнена танцующими, а на противоположном берегу Оки и на воде в симметрическом порядке горели костры и придавали очаровательный вид».

Долго не прекращались торжества. Та же газета сообщала: «Два дня спустя, по открытии булевара в Муроме, происходило катанье по Оке. Было приготовлено несколько расписных дощаников, покрытых коврами и украшенных разноцветными флагами, с гребцами, щегольски одетыми в русском вкусе, одной формы. В назначенный час музыканты на особенных лодках, отъехавши на середину реки, играли увертюры, вальсы, польки, в другой стороне пели песельники… Участвующие в этом катанье стали мало-помалу стекаться на булевар, а потом все отправились на катеры и лодки, искусно разрисованные, которые под дружным взмахом весел быстро носились по реке… Часу в восьмом катавшиеся возвратились в галерею, построенную на оконечности булевара. Там начались танцы и продолжались часу до второго. Плошки, разноцветные фонари испещряли весь булевар, галерею и набережную».