Владимир Кабо - Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Рисование как одна из ветвей священной традиции, восходящей к мифической эпохе великих предков (вангар, как называют эту эпоху в группе йолнгу на северо-востоке Арнемленда), тесно связано с древней общинно-родовой структурой. Будущий мастер обычно обучается у одного из старейших членов рода, продолжая художественные традиции своей родовой группы, отличающие ее от других групп.19 А наряду с художественным наследием, будущий мастер становится хранителем и религиозно-мифологического наследия своих предков.

Сакральная живопись аборигенов — повесть о деяниях предков, великих героев мифологии, о героическом прошлом. Это прошлое продолжает жить в настоящем, оно живет в каждом аборигене, который ощущает свою связь с ним. "Когда я смотрю на мои тьюкурпа (картины, воспроизводящие деяния героев Времени сновидений), я чувствую себя счастливым… Это мой дом. Он внутри меня, в моей душе", — так объясняет свои переживания художник-абориген из Кимберли.20 Произведение живописи для него не просто изображение существ и событий мифического прошлого, — это они, герои Времени сновидений, сами.

Таким предстает изображение на иконе и для верующего. По словам Флоренского, "иконостас есть сами святые".21 Отношение верующего к иконе и аборигена к произведению сакрального искусства имеет много общего. От созерцания иконы и молитвенного обращения к ней на верующего нисходит особое состояние, именуемое им благодатью; действие чудотворной иконы материализуется в повседневной жизни, в судьбах людей. Подобно этому и аура, исходящая от произведения сакрального искусства, обладает для аборигена мощным эмоциональным воздействием, возбуждает чувства, родственные тому чувству, которое испытывает верующий при созерцании иконы; эта аура почти материальна, заряжена магической силой, благотворной или губительной. Человек, увидевший запретное для непосвященных живописное произведение или чурингу чужой тотемической группы, чужого племени, рискует подвергнуться губительному облучению подобному радиации. В то же время сакральное изображение, наполненное незримой духовной энергией маар, свойственной самим изображенным существам, способствует духовному и физическому здоровью людей своей общности, ее продолжению в новых поколениях. Произведение искусства, концентрирующее в себе маар, является необходимым участником священного обряда.22 Если произведение, наполненное энергией маар, по своему действию и месту в жизни людей подобно чудотворной иконе, роль произведения сакральной живописи в обрядовой жизни аборигенов аналогична роли иконы в жизни церкви. Различие состоит в том, что маар реализуется в ходе самого ритуального действия и не нуждается в молитвенном обращении. Еще более важное различие связано с тем, что христианство как мировая религия обращено ко всему человечеству, для него "нет ни эллина, ни иудея", в то время как традиционные верования и культы обращены к представителям собственной общности, — вот почему произведения сакрального искусства одной общности могут быть губительными для людей иных общностей, даже для непосвященных внутри собственной группы.

Рисование событий мифического прошлого — это воссоздание самого этого прошлого, подобное воссозданию его в ходе священного обряда. И процесс рисования, и обряд одинаково воспроизводят, воссоздают акт творения мира великими героями Времени сновидений. В этом смысле обряд и процесс рисования изоморфны, подобны по форме и назначению. Художник выступает в роли демиурга — творца мира.

Особое место в истории изобразительного искусства аборигенов занимает творчество Альберта Наматжира (1902–1959) и его многочисленных учеников. Абориген из племени аранда, Наматжира обучался приемам европейской живописи, и его пейзажи Центральной Австралии, где он родился и где прошла большая часть его жизни, напоминают пейзажи европейских художников. Но это лишь на первый взгляд — в этих пейзажах есть своя тайна, как она есть в произведениях традиционной живописи аборигенов. В действительности, как это признано теперь, многие акварели Наматжира представляют собою зашифрованные изображения священных для него мест, связанных с деяниями его предков — героев Времени сновидений. Объекты его живописи выбраны им не потому, что они красивы, — или, точнее, не только поэтому, — но прежде всего потому, что они мистически связаны с ним, с его духовной сущностью. Земля эта красива, но она красива потому, что это земля его предков. То, что представляется нам пейзажем, выполненным в традициях европейской живописи и преследующим чисто эстетические цели, по содержанию и значению своему примыкает к произведениям традиционного искусства его соплеменников.

"Мы знаем два типа рисунков — рисунки на земле и пейзажи, — говорит внучка Альберта, Джиллиан Наматжира. — Те и другие основаны на одних и тех же рассказах о Времени сновидений… Земля и Время сновидений — вот что вдохновляет нас, когда мы рисуем".23 Здесь речь идет о традиционных рисунках на земле и о пейзажах в стиле и технике европейской живописи, которые продолжают рисовать потомки и ученики Альберта Наматжира. И вот, оказывается, за теми и другими скрываются одни и те же творческие импульсы и мотивы, лишь выраженные по-разному. "Эти скалы даны нам, чтобы поклоняться им", — говорит другой художник.24 И в самом деле, в пейзажах "Дриминг танцующих женщин", в картине "Дриминг гусеницы"25 и многих других, принадлежащих представителям этой школы, есть некий таинственный подтекст. Если это реализм, то это мистический реализм. Эта живопись насыщена чувством священного так же и в той же степени, как пейзаж — природный или архитектурный — в иконописи. Ведь и иконописный пейзаж — не нейтральный фон: он равноправный участник мистической драмы, о которой рассказывает икона.

Признание религиозной основы традиционного искусства аборигенов — главное условие его понимания. Искусство это, в своих истоках и основных формах, религиозно и эзотерично. Это не означает, конечно, что этим исчерпывается все его содержание. Оно имело и другие функции — коммуникативную, информационно-образовательную, эстетическую. Один из ведущих аспектов этого искусства — философско-познавательный. Но все эти функции и аспекты традиционного искусства аборигенов органически переплетены между собой, и религия играла и продолжает играть в этом комплексе доминирующую роль. В этом выражается синкретизм духовной культуры охотников и собирателей как одна из важнейших ее особенностей. Это — тот первичный синкретизм, характерный для культуры архаических обществ, который не следует смешивать с поздним, вторичным синкретизмом развитых и давно обособившихся форм культуры.26

Философское, символическое, метафорическое содержание живописи аборигенов — все это, наряду с религиозным ее содержанием, сближает ее с иконописью. Об искусстве аборигенов как выражении их философии писал еще А.П.Элькин,27 и эта мысль потом не раз высказывалась другими авторами. Одна из главных тем традиционного искусства аборигенов — цикл рождения, жизни и смерти. Таков, например, сюжет об утренней звезде, символически изображающий переход души из одного состояния существования в другое, в ее финальной устремленности к стране мертвых.28 Широко распространена в мифах и искусстве аборигенов тема проглатывания и последующего извержения, например инициируемых, как метафора перехода от одного метафизического состояния к другому, как решение проблемы трансформации, или преображения. Таков миф о сестрах Вагилаг, воспроизводимый в обрядах и в изобразительном искусстве Арнемленда.29 Сестры и их дети были проглочены, а затем изрыгнуты Великим змеем, и миф выступает метафорой перехода из одного уровня существования в другой, духовного преображения. Таков внутренний смысл распространенной на севере Австралии формы погребения, состоящей из двух разновременных стадий. Погребение понимается как преображение тела, как освобождение души и ее уход в страну смерти.30 Тема эта на ином уровне, иными средствами раскрывается и в иконописи, например в сюжете Успения Богоматери.

Тема смерти и воскресения героя занимает значительное место в мифах и искусстве аборигенов. Таков Лаиндьюнг, один из культурных героев Арнемленда, учредитель законов, обычаев, священных обрядов. Завистливые люди убили его, но он воскрес в ином образе. На одной из картин на коре, в нижней ее части, мы видим его убитым — враги пронзили его копьями; в верхней части картины он появляется из водоема преображенным, со священными эмблемами на теле.31 Миф и запечатлевшая его картина замечательны в нескольких отношениях. Прежде всего, это — метафизическое преображение героя, последовавшее за его убийством коварными врагами; наглядным выражением этого внутреннего, духовного преображения являются священные знаки на его теле. Не напоминают ли эти знаки стигмы на теле воскресшего Христа? Интересна и тема воды как стихии, связанной с воскресением для новой жизни в ином, духовно преображенном качестве. Эти темы воспроизводят христианскую парадигму и свидетельствуют о существовании некоего универсального сюжета-архетипа. Наконец, следует обратить внимание на сочетание в одной картине двух разновременных эпизодов — прием, знакомый и иконописи. Впрочем, в метафизическом смысле смерть и воскресение лишь два аспекта одного события.