Андрей Флиер - Избранные работы по теории культуры

Эта эпоха специфична тем, что основная экономическая деятельность того времени была сосредоточена в деревне и носила аграрный характер, а города были центрами управления, политической жизни и художественной культуры. Парадокс заключается в том, что наши знания об этом периоде истории в основном ограничены его городским культурным сегментом, и мы очень мало знаем о сельской – собственно аграрной культуре этой эпохи.

Подобная «технологическая» периодизация истории в принципе не противоречит и «энергетической» периодизации Лесли Уайта [см.: 848].

Более или менее похожую периодизацию истории предлагает и Л.Е. Гринин, основывая ее на преобладавших в практике той или иной эпохи принципах и технологиях производства блага [см.: 223]. Однако он принимает во внимание только материальное призводство, почти не затрагивая вопросов производства символического и социального. Поэтому, к примеру, «варварский» (племенной) период Гринин относит к аграрной эпохе (что с точки зрения характера экономической деятельности совершенно справедливо), а я отношу к первобытной, поскольку по преобладавшему типу общественного сознания (кровнородственной мифологии) и социальной организации (этноплеменным структурам) сообщества этой стадии развития оставались еще в первобытном социальном состоянии.

Аналогичную точку зрения, но только в отношении причин исторического прогресса в социально-экономической жизни общества высказывает и Э. Дюркгейм [см: 583].

Взгляды И.М. Дьяконова на рассматриваемый предмет отличаются своей спецификой (например, он делит мировую историю не на 5 формаций, а на 8 фаз), но в принципе строятся на тех же социально-экономических основаниях, что и марксистские формации.

В принципе современные цивилизационисты так или иначе пытаются применить концепцию больших экономических циклов Н.Д. Кондратьева к истории общества и культуры [см.: 206].

Мегаистория (Big History) рассматривает человеческую историю в контексте глобальной эволюции Вселенной, как определенный этап развития жизни в космическом масштабе [см. об этом: 555; 814; 689; 294; 295; 63].

Академик В.С. Стёпин тоже определяет культуру в качестве программы поведения и сознания людей [см.: 387]. Но, говоря об этой программе, он называет ее «надбиологической», с чем я не согласен, поскольку в таком случае следует признать, что и у животных эта программа тоже является надбиологической.

В этом вопросе я расхожусь с Э.С. Маркаряном, который относил взаимоотношения между людьми по поводу их коллективного существования к области интересов социологии [см. об этом: 272, с. 20]. На мой взгляд, социология исследует взаимодействия между социальными группами, реализующими свои прагматические интересы. А взаимоотношения между людьми, отражающие ценности и нормы их коллективного существования, – это уже научный предмет культурологии.

Следует сказать, что еще не установлен определенно таксономический уровень Homo floresiensis (архантропы или палеантропы). Кроме того в 2008 г. был открыт Homo altaiensis. («денисовский человек»), который, возможно, также относится к таксону палеантропов [см.: 136].

Сходную точку зрения высказывает и известный американский футуролог

Рэймонд Курцвейл [см.: 689; а также: 856].

Приводимое здесь определение мифологического сознания принадлежит к.ф.н. О.И. Горяиновой. Оно неоднократно излагалось ею в выступлениях на научных конференциях и в личных беседах с автором этой книги, но так и не было опубликовано ни в одном печатном издании. Я абсолютно солидарен с этим определением и уже использовал его в учебном пособии «Культурология для культурологов» [см.: 413], однако считаю необходимым еще раз подчеркнуть его принадлежность О.И. Горяиновой.

Такова моя точка зрения. Иные взгляды на сущность религии см: 275; 398; 371 и др.

Как показали новейшие генетические исследования, у европеоидов и монголоидов имеется некоторая примесь генов неандертальцев (обитавших в Европе и Средней Азии одновременно с Homo sapiens примерно до 25 тысячелетия до н. э.), а у негроидов к югу от Сахары этой примеси не обнаруживается [см.: 264].

Интересные рассуждения о происхождении культуры и становлении ее свойств, рассмотренных в этой главе, см. в кн.: 483.

Это отличает социальное поведение от коллективного поведения (например, поведения толпы), которое не всегда имеет такую четкую детерминацию [см.: 522].

При этом не нужно забывать, что в человеческом поведении сохраняется и множество инстинктов, генетически унаследованных от наших биологических предков, которые срабатывают в разных жизненных ситуациях человека, однако, на мой взгляд, не играют значимой роли в общем комплексе его социального поведения. Изучением этого сохраняющегося атавизма человеческого поведения занимаются этологи [см. об этом: /1].

Я сейчас не касаюсь специфических механизмов, определяющих поведение животных на психическом уровне – условных и безусловных рефлексов, импритинга, рассудочной деятельности и т. п. Здесь интересна эволюция поведения на человеческом уровне психического развития, связанная с вытеснением обычая, основанного на архетипах сознания и ментальностях, рациональным поведением, имеющим прагматические основания.

Предложенная модель, как представляется, хорошо кореллирует с теорией социально-исторических ароморфозов, которая завоевывает авторитет в современной науке [см. об этом: 117].

Интересные рассуждения по проблемам сущности человека и его социального поведения см. в кн: 346.

Дж. Гэлбрейт полагает, что исключительное положение сейчас занимают управляющие – лица, осуществляющие техническое управление процессами деятельности (в противовес владельцам производств), что он называет «властью техноструктуры» [см.: 623].

Вместе с тем, известное исключение из этого правила представляла собой европейская Античность, в рамках которой идентичность определялась скорее этнокультурно, нежели политически, но это было связано с некоторыми частными особенностями античной культуры и было свойственно скорее Греции, чем Риму.

Вопрос о многообразии и разной обусловленности различных определений культуры хорошо рассмотрен И.М. Быховской [см.: 82].

Определение культуры как «специфической модальности человеческого существования» принадлежит Г.С. Кнабе [см.: 195], и оно представляется очень

Эта точка зрения корреспондирует с позицией Станислава Лема, который называет культуру «стратегией разумных существ, имеющей целью их выживание» [см.: 702, s. 390].

Этот лингво-коммуникативный ракурс понимания культуры, ее функций и возможностей получил наибольшее развитие в трудах французских структуралистов, постструктуралистов и постмодернистов – К. Леви-Стросса, Р. Барта, Ж. Лакана, Ж. Дерриды, Ж. Делеза, Ж.-Ф. Лиотара, М. Фуко, Ж. Бодрийяра, Ю. Кристевой и др. [см.: 171; 344].

В разработке основных положений этого параграфа вместе со мной принимала участие и д.ф.н., д. культ., проф. А.В. Костина, в связи с чем выражаю ей свою глубокую благодарность.

П. Бергер остроумно назвал массовую культуру «мак-миром», имея в виду посетителей закусочных McDonald’s [см.: 522].

Этот вопрос уже рассматривался мной в Главе 1 «Происхождение культуры».