Андрей Шляхов - Китай и китайцы. Привычки. Загадки. Нюансы

Перед тем как разместить по комнатам, «абитуриентов» тщательно обыскивали на предмет шпаргалок, после чего они являлись к экзаменаторам, от которых узнавали номера своих комнат и получали тему сочинения, бумагу, тушь, тушечницу и кисточку. Войдя в комнату, «абитуриенты» были вольны делать что угодно, кроме одного – из комнаты нельзя было выходить, пока экзаменационная работа не была сдана надзирателю, дежурившему в коридоре. На каждый этап экзамена отводилось по три дня. Ночь между этапами была «выходной» – ее проводили дома или в гостинице.

Для того чтобы исключить возможность пристрастной оценки сочинения, имя соискателя ученой степени на сдаваемом тексте не проставлялось. Экзаменационные работы подписывались номером, который сопоставлялся с именем только после выставления оценки.

Борьба со шпаргалками была у китайцев на высоте – для облегчения личного досмотра явившихся для прохождения экзамена, они должны были явиться в одежде без подкладки, иметь воду исключительно в фарфоровой посуде, а все продукты заранее разрезать на мелкие кусочки.

В современном Китае с ростом престижности квалифицированного труда популярность образования все растет и растет. Однако, несмотря на то что китайцы традиционно любят учиться и делают это с большим удовольствием, хватает в Китае и неграмотных – такими здесь считаются те, кто знает менее пятисот (представьте себе!) иероглифов. Неграмотные китайцы в подавляющем большинстве – сельские жители, которым для выращивания риса или свиней грамота китайская особенно-то и не нужна.

Сегодняшний Китай живет в соответствии с высказыванием Дэн Сяопина: «В модернизации страны ключевое значение имеют наука и техника, а основу для них закладывает просвещение, в частности высшее образование».

Система поступления в вузы здесь интересная – выпускники сдают нечто вроде нашего ЕГЭ, а за «недобранные» баллы расплачиваются деньгами. Нехилыми, надо отметить, денежными суммами – счет идет на тысячи, если не на десятки тысяч, юаней.

А у меня все хорошо, чего и вам желаю.

Привет бабуле.

Целую, обнимаю,

Ваш Денис

P.S. «Учитель сказал:

– Люди желают богатства и знатности. Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь. Людям ненавистны бедность и знатность. Если не руководствоваться правильными принципами, от них не избавишься. Если благородный муж утратит человеколюбие, то можно ли считать его благородным мужем? Благородный муж обладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следовать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следовать человеколюбию, даже терпя неудачи»[50].

Кому: Владимир Крашенинников

«[email protected]»

От кого: Денис Никитин «[email protected]»

Тема: Что прочесть.

Привет, Вова!

У каждого народа есть (или – должно быть) литературное произведение, которое с наибольшей полнотой отражает как особенности и своеобразие национального уклада, так и национального характера.

У каждого народа есть, значит – и у китайцев тоже. И называется этот шедевр (я не иронизирую) – «Сон в красном тереме». Написал его в восемнадцатом веке некий Цао Сюэцинь.

В романе рассказывается о нескольких поколениях большой аристократической семьи, о ее возвышении и об упадке. Персонажей в романе очень много, но все они колоритны, интересны и тщательно выписаны автором. Сюжет и язык (как в оригинале, так и в переводе) – на уровне.

«Сон в красном тереме» – настолько масштабное произведение, что его изучением в Китае занимается отдельный раздел литературоведения, называющийся «хунсюэ», «красноведение». Публикуются статьи в научных журналах, выходят в свет пухлые монографии, даже какие-то конференции проводятся.

А еще – снимаются сериалы, создаются музыкальные произведения по мотивам отдельных частей романа, только памятник главным героям пока не поставили.

Четыре ветви феодального аристократического рода на протяжении трех поколений рассказывают нам о Китае, о китайцах, о китайском характере.

Цао Сюэцинь был человеком, как это принято говорить, не простой судьбы. Умный и одаренный, он получил воспитание в богатой и знатной пекинской семье, а после ее разорения перенес немало испытаний, сменил множество профессий – учительствовал, служил писцом, охранником, держал винную лавку, торговал собственными картинами, раскрашивал воздушные змеи… даже лекарем был. Кроме того, он сочинял прекрасные стихи, многие из которых вошли в книгу «Сон в красном тереме».

Сам Цао Сюэцинь говорил, что книга его – о любви. Правда, всем героям романа «Сон в красном тереме» любовь приносит страдания, но таков уж замысел автора. Хуже его произведение от этого не стало…

Пойми меня правильно – я не агитирую тебя, я просто советую прочесть эту прекрасную книгу!

Однако, хорошо зная тебя не первый год, я понимаю, что прочитать книгу в трех томах – труд для тебя, друг мой, вряд ли посильный. Поэтому я приготовил тебе еще один «литературный десерт».

«Цвет абрикоса» – это своеобразный китайский «Декамерон». Любовный роман, тоже классический.

Герой этого романа готов любить всех, не пропуская ни служанок в харчевне, ни певичек из веселого заведения, ни утонченных красавиц из аристократических семей. Он всегда востребован, этот китайский Казанова, благодаря некоему магическому дару...

Заинтересовало? Читай скорее…

Романы на любовную тему в Китае получили наименование сочинений «о мотыльках и цветах». Эти образы – цветов и мотылька, порхающего с цветка на цветок в поисках нектара, – традиционны для китайской классической литературы. Красавица – это цветок, а ее возлюбленный – мотылек. Неплохое сравнение, согласен?

Прощаюсь с тобой до следующего письма.

Денис

P.S. «Янь Юань и Цзы-лу стояли около учителя. Учитель сказал:

– Почему бы каждому из вас не рассказать о своих желаниях?

Цзы-лу сказал:

– Я хотел бы, чтобы мои друзья пользовались вместе со мной колесницей, лошадьми, халатами на меху. Если они их испортят, я не рассержусь.

Янь Юань сказал:

– Я не хотел бы превозносить своих достоинств и показывать свои заслуги.

Цзы-лу сказал:

– А теперь хотелось бы услышать о желании учителя.

Учитель сказал:

– Старые должны жить в покое, друзья должны быть правдивыми, младшие должны проявлять заботу о старших»[51].

Быть в Китае и не посетить китайскую глубинку?

Я не мог себе этого позволить, поэтому из Шанхая направился прямиком в провинцию Сычуань. Может быть, с точки зрения логистики я поступил неверно, но с точки зрения собирателя впечатлений – правильно и сообразно.

Всего-то – два с небольшим часа полета на боинге.

А до этого я получил несказанное удовольствие – до шанхайского аэропорта, расположенного в часе езды на автомобиле от собственно города, я добрался за восемь минут по электромагнитной дороге. Поезд несся в нескольких метрах от домов (обычных, не небоскребов), слившихся в сплошную серую ленту, со скоростью более четырехсот километров в час.

Сычуань – прямая противоположность Шанхая. Провинция удалена от моря, здесь нет специальных экономических зон, хотя заводов в Сычуани с избытком, ведь именно здесь, по представлению Председателя Мао, должен был находиться глубокий стратегический тыл – промышленная база, до которой не добраться армии врага (читайте – Советской армии).

«Сы чуань» переводится как «четыре реки», но на самом деле рек тут около восьмидесяти.

Сычуаньцы трудолюбивы, упрямы, прямолинейны.

У сычуаньцев большие глаза.

Столица Сычуани – город Чэнду – славится парчой, которую называют сычуаньской.

В лесах Сычуани живут панды. Эти черно-белые увальни размножаются куда хуже китайцев, поэтому их меньше тысячи.

Все это я знал еще до приезда в Чэнду.

Еще я знал, что сычуаньская кухня славится своей остротой.

Великий Кормчий любил повторять: «Кто не любит острого – тот не революционер!»

Я считал себя приверженцем остроты в еде, пока не решил в первый раз отобедать в одном из ресторанов Чэнду.

Будучи человеком просвещенным, я намеренно выбрал ресторан, в котором официанты действительно понимали английский язык (здесь-то и «пекинский китайский» не все понимают), и попросил не класть много перца в заказанные мною блюда.

Официант покивал и заверил:

– Все туристы оставались довольны!

Не знаю, насколько хороша была курица кумбао, которую я собирался съесть после рыбного супа, именовавшегося в меню «сычуаньской похлебкой». Мне хватило двух ложек этой самой похлебки, и то вторую я проглотил машинально, опрометчиво и необдуманно, желая потушить ею пожар во рту…

Официант кланялся, бормотал извинения и предлагал попробовать что-то другое за счет заведения. Я вытирал салфеткой потоки слез, выпил, точнее – проглотил одну за другой три бутылки пива, которые в перерывах между извинениями подносил официант, высказал, не рискуя быть понятым, свое мнение о поваре, официанте, владельце ресторана и их почтенных родительницах, после чего потребовал счет, расплатился и позорно бежал с поля кулинарной брани, оставив победу сычуаньцам.